— Труды Гилберта весьма ценны для математики, — вежливо заметил Эбедагушта Марон, — но если не разобран архив аввы Дорофея, а это обедняет наше знание о предметах божественных. Что может быть важнее?

— Вот! — высокоучёный Ном торжествующе поднял руку. — Вот именно! Все разумные люди думают одинаково! Но нашим сенаторам нужны голоса избирателей, а не образованность и знания, — высказал он своё глубочайшее убеждение. — Поэтому прогресс и движется черепашьим шагом.

— Продолжаются бои в Южной Атлантиде близ Тиуанако, — забился о решётку хорошо поставленный голос оратора. — Вооружённые силы Римской Республики блокируют город. Условия, выдвинутые Римом, остаются прежними — полное прекращение человеческих жертвоприношений. По этому поводу демагог Гипербол огласил очередное обращение к Сенату, в котором от имени прогрессивной общественности потребовал прекратить агрессию и вывести римские войска. Обращение поступит к рассмотрению Сената завтра. А теперь — рекламная пауза…

— Выключите, — попросил Ном. — Ненавижу рекламу. Я бы вообще запретил перебивать важные политические новости криками торгашей. Вот уж от кого ещё меньше пользы отечеству, нежели даже от сенаторов! Просто я не знаю, что это…

— Лучше уж крики торгашей, — не выдержал Световит, которому пришлось снова вставать с ложа, — чем речи смутьяна Гипербола.

— Он честный человек и у него есть своя правда, — заявил Аркисий с какой-то неожиданной злостью.

— Ходят слухи, — понизив голос, сказал логик, — что этот Гипербол имеет отношение к… — он понизил голос ещё, — к некоторым специальным службам.

— К Инквизиции? Или к Провокации? — поинтересовался Световит таким тоном, каким спрашивают о погоде или о мелкой светской сплетне.

Отвечать никому не захотелось. Стало слышно, как шумит горячая вода в трубах.

— А по-моему, всё это сплетни, — отважился сломать молчание Аркисий Ном. — Распускаемые всё той же Провокацией, если хотите. Они любят выдавать честных людей за своих агентов.

— Если человек ведёт себя как провокатор, — заметил Феомнест, — значит, он таковым и является, состоит он на службе в Провокации или нет. Это называется «объективное вменение признака», аналогичный пример разобран Логвином в его парадоксе о мальчике, воспитанном амазонками, и не знающем о своём поле…

— Я уверен, что Гипербол честный человек, — упёрся Аркисий.

— Строго говоря, честность и служба в Провокации вполне совместимы, если у человека есть определённые убеждения, — принялся было за своё въедливый логик, но старик махнул рукой:

— Давайте не гадать о том, кто он такой, а послушаем, что он говорит. Всё ведь просто. Маленький народ отстаивает свою независимость, а римляне, такие гуманные и цивилизованные, пытаются принудить их жить по своим обычаям. В сущности, это крайне несправедливо.

— Их пытаются принудить не убивать людей перед статуями демонов, — кротко заметил Марон.

— Я не одобряю этого, — возвысил голос Ном, — но считаю, что добро нельзя творить с помощью насилия. Если они злы, это не значит, что мы должны им уподобляться во зле!

— Мы уже посылали к ним проповедников. Помните, что они с ними сделали? — так же кротко поинтересовался Эбедагушта.

— Я же сказал, что не одобряю насилия ни в каком виде! — взвился высокоучёный Ном. — Насилие порождает насилие, зло творит зло, неужели мы до сих пор не можем усвоить такой простой истины? Наша история темна и кровава! Сколько ещё веков понадобится нам, чтобы стать воистину разумными людьми?!

— О, кстати! — вдруг вспомнил Световит. — У Харитона вышел новый роман, как раз на историческую тему.

— Что Харитон может написать нового, если он давно умер? — удивился Эбедагушта Марон. — Или найдено какое-то неизвестное его произведение? Я читал в молодости повесть о Херее и Каллирое, она была недурна…

— Наш друг, — ответил логик, — говорил не про Харитона Афродисийского, но про современного сочинителя, фантаста в лукиановом духе. Если, конечно это тот Харитон, который родом из Мегалы.

— Он самый, — подтвердил Световит.

— Кстати, не понимаю, почему этот небольшой городишко называют «великим», — придрался Ном.

— Мегала по-славянски — Вышгород, в значении не «великий», а просто «высокий», — начал было объяснять Световит, но рассмеялся и махнул рукой, — хотя в Италии есть деревни больше нашей столицы. Пусть будет Мегала. Или Михала, как говорят славяне.

— Я что-то такое читал… — Ном потёр лоб. — Безвкусная политическая риторика. Что-то про заговоры против отечества.

— Политические взгляды его довольно радикальны, — признал логик, — но в литературном отношении он интересен.

— Он, кажется, ещё и противоаравийски настроен, — вспомнил Ном. — Приличные люди стоят выше подобных предрассудков.

— Ну почему же, — вступил Марон, — аравийские народы не любили многие великие мужи, вот тот же Ноам из Хомы — великий филолог, его теория порождающей грамматики перевернула науку. При том он постоянно обличает аравийцев, хоть сам аравиец по крови… Будем снисходительны. Читаем же мы того же Лукиана, несмотря на все заблуждения его относительно нашей святой веры? Световит, так что за новый роман?

— И где он издан? — заинтересовался Феомнест. — Пожалуй, куплю: почитаю на досуге.

— Пока нигде, — по-славянски развёл руками Световит. — Я читал я его с экрана вычислителя. Мне переслали его друзья из издательства, но я поклялся, что никому не покажу его, пока не выйдет книжка, а это нескоро. Иначе я нарушу римский закон об обращении данных.

— Закон суров, но это закон. Но рассказать-то о романе ты можешь? — осведомился Феомнест. — Неизвестно, когда ещё его издадут. А меня интересует не столько слог и мелкие детали, сколько общая идея.

— Слог важен, как и мелкие детали, — тут же возразил сириец, — в деталях обитает Бог. Но именно поэтому я не против того, чтобы узнать содержание заранее: ведь это не испортит мне удовольствия от чтения, если я буду это читать.

— Простите старика, — желчно сказал Аркисий, — но я лучше послушаю речь Гипербола, чем буду обсуждать творчество сомнительного писаки, от которого нет никакой пользы отечеству.

Все сконфуженно замолчали. Некоторое время было тихо, только плескалась вода в бассейне. Славянин нахмурился и внимательно посмотрел на высокоучёного Аркисия.

— Ладно, — наконец, махнул рукой старик. — Пожалуй, я погорячился. Световит, расскажите. Вы избавите меня от нужды знакомиться с этим сочинением.

— Хорошо, — не стал чиниться славянин. — Это так называемая альтернативка. Роман охватывает историю нашего мира, какой она могла бы быть, если бы история Персии сложилась иначе…

— Вот уж невыигрышный сюжет, — фыркнул Аркисий. — В истории Персии нет ровно ничего непредсказуемого. Если бы он избрал Египет или Лидию, это было бы, по крайней мере, любопытно. Но Персия?

— Это-то и интересно, — невежливо перебил славянин. — В эпоху царя Ахашвероша…

— Артаксеркса? Какого именно? — уточнил дотошный Аркисий.

— Самого первого, Благого. Так вот, в его правление случился такой эпизод: истребление племени иудеев. Около пятисот лет до Рождества Августа.

— Да, припоминаю, — наморщил лоб Аркисий. — Геноцид — ужасное преступление, но в те времена бывало и не такое. Хотя, — он сморщился ещё заметнее, напрягая ослабевшую память, — вроде бы племя с таким названием истребил бабилонский царь? Как же его звали? У него какое-то длинное неблагозвучное имя…

— По-гречески — Навуходоносор, — сказал логик. — Очень неудачливый правитель. Его внук, Бальтасар, или как его там, известен сказкой об огненной руке, начертавшей на стене некое пророчество, которое никто не смог прочитать, в чём можно усмотреть забавный логический парадокс…

— Припоминаю, — перебил его Эбедагушта Марон. — Один из сирийских отцов истолковал эту историю в благочестивом духе…

Аркисий Ном охнул и зажал уши ладонями. Друзья переглянулись и дружно рассмеялись.

— История такова, — принялся за рассказ Феомнест. — Племя иудеев попало в плен к бабилонянам, а потом к персам. Персы обращались с ними хорошо, и даже разрешили иудеям вернуться на родину, но они предпочли остаться в Персии. Там они захватили все ключевые позиции в торговле и в администрации. Сейчас нечто подобное говорят об аравийцах…