Надеясь, что после поражения на реке Пьяне Нижегородское княжество осталось без защиты, мордовские князья решили попытать счастья против русских, неожиданно приплыли по Волне в Нижегородский уезд и пограбили все, что осталось после татар. Но князь Борис Константинович настиг мордву у реки Пьяны и разбил – одни потонули, другие были перебиты.
Но московский и нижегородский князья этим не ограничились, и зимой 1377/78 г., несмотря на страшные морозы, нижегородское войско под началом князей Бориса Константиновича и Семена Дмитриевича и московское войско под началом воеводы Свибла вошло в Мордовскую землю и «сотворило ее пусту», как выразился летописец. Приведенных в Нижний Новгород пленников казнили, травили собаками на льду на Волге.
В 1378 г. татары вдруг опять объявились на Волге перед Нижним. Князя Дмитрия Константиновича в то время не было в городе, а жители разбежались. Приехав к Нижнему из Городца, князь увидел, что нельзя отстоять город, и послал татарам откуп. Но татары откупа не взяли и сожгли Нижний, потом разграбили весь уезд и Березовое поле.
Разделавшись с Дмитрием Нижегородским, Мамай отправил князя Бегича с большим войском на Дмитрия Московского. Но тот, узнав о приближении татар, собрал большое войско и выступил на Оку в Рязанскую землю, где и встретился с Бегичем на берегах реки Вожи.
Вечером 11 августа 1378 г. татары переправились через Вожу и помчались на русские полки. С одного фланга на них ударил князь Даниил Пронский, с другого – московский окольничий Тимофей, сам же князь Дмитрий пошел на них с фронта. Татары не выдержали натиска, побросали копья и бросились бежать за реку, при этом множество их перетонуло и было перебито.
Наступившая ночь помешала преследованию татар, а утром был сильный туман, так что только к обеду русские полки двинулись вперед и вскоре захватили в степи весь татарский обоз.
Мамай собрал остатки своего войска и в сентябре 1378 г. нанес сильнейший удар по рязанским землям: татары сожгли Переяславль, взяли Дубок. Олег бежал на московскую сторону Оки. Никоновская летопись добавляет: «Олег же Рязанский по отшествии татарьском виде землю свою пусту и огнем сожжену, и богатства его все и имение татарове взяша и опечалился зело, и мало что людей от того же полону татарского избежавше начаша вселитися и желища сотворяти в земле Рязаньской, понеже вся земля бысть пуста и огнем сожжена».
В июле 1380 г. в Москву пришла грозная весть: войско хана Мамая подошло к реке Воронежу – условной границе между русскими и ордынскими землями. Следствием похода Мамая на Русь стала грандиозная Куликовская битва, «переломившая хребет Золотой Орде».
Уже сама эта фраза, вошедшая во все школьные учебники истории, сильно отдает враньем – любое животное или человек с переломанным хребтом (позвоночником) парализуется и живет в лучшем случае несколько дней. Каким же образом Русь платила дань еще сто лет государству с переломанным хребтом?
Историк В. Шавырин справедливо заметил: «Книгами, посвященными Куликовской битве, можно выложить все поле, на котором она произошла».[96] Однако «почти все написанное восходит к трем первоисточникам: краткой Летописной повести, поэтической «Задонщине» и риторическому “Сказанию о Мамаевом побоище”».[97]
Итак, Мамай идет на Русь с войском. Первые два традиционных вопроса – сколько у него войск и какова цель похода – больное место наших историков. Корифей и главный начальник нашей исторической науки Б.А. Рыбаков утверждал, что у Мамая более 300 тысяч человек,[98] М.Н. Тихомиров считает, что их было 100–150 тысяч, Р.Г. Скрынников, А. Кучкин ограничиваются 40–60 тысячами, минимальную цифру в 36 тысяч дает А.А. Кирпичников и т. д.
На второй вопрос подавляющее большинство царско-советско-демократических историков отвечает однозначно. Мамай-де хотел стать вторым Батыем, покарать великого князя Московского Дмитрия Ивановича за многолетнюю невыплату дани, истребить русских князей и заменить их ханскими баскаками и т. д.
Спору нет, столь эффектная угроза Руси нравится обывателю, разумеется, русскому, а не татарскому. Но откуда у Мамая силы на такое грандиозное мероприятие, на которое не решились ни Берке, ни Тохта, ни Узбек, не говоря уж о других ханах Золотой Орды? А ведь Мамай в 1380 г. контролировал в лучшем случае лишь половину Золотой Орды, остальным же владел его конкурент Тохтамыш. Причем Тохтамыш был Чингизидом и настоящим ханом, а темник Мамай – самозванцем, захватившим престол.
Нетрудно догадаться, что в такой ситуации Мамаю нужно было решить проблему Тохтамыша, а затем заниматься русскими делами. Да и великий князь Дмитрий Иванович не платил дань не потому, что он стал таким сильным, а из-за «замятни в Орде», когда попросту неясно было, кому платить, а кому – нет. Победил бы Мамай Тохтамыша, и через несколько недель прибежал бы ханский улусник Митя Московский с огромной калитой, полной золотых и серебряных монет. Кстати, так и случилось сразу же после Куликовской битвы, только улусник Дмитрий стал платить Тохтамышу.
Увы, нравится кому или не нравится, а ходил Мамай на Русь за… «зипунами», то есть попросту подкормиться и приодеть свою орду, а на награбленные деньги нанять еще войско.
Олег Великий вошел в официальную историю России чуть ли не один в один из «Сказания о Мамаевом побоище».
«Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: «Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю – радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь Рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Дмитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская, и всякими драгоценностями твоему владению на потребу. А князь Дмитрий Московский – человек христианский – как услышит слово ярости твоей, то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а великое богатство московское и золото – все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я крепко устрашаю Русь и князя Дмитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твои, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Дмитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он и в том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил – и о всем том, о царь, жабу воссылает тебе».
И другого послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте было так: «К великому князю Ольгерду Литовскому – радоваться великою радостию! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Дмитрия Ивановича Московского с тем, чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. И сейчас, княже, присоединимся мы оба к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне отдаст он город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как – сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том».
Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправил быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: «Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягнувший тебе, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Дмитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Дмитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Дмитрия Ивановича».
