– Если ты не сомневаешься в их умении, у нас будет достаточно людей, чтобы собрать весь оставшийся скот и лошадей. А на зиму перегоним стада, укрытые в каньоне, которые мы с тобой видели в верховьях Яки.

Они обменялись идеями насчет содержания скота на ранчо и улучшения породы. Хиларио не проявил любопытства по поводу дочери хозяина, а тот не стал сам поднимать эту тему.

Время текло незаметно. Они покончили с напитками, поднялись из-за стола и начали пробираться к выходу из салуна. С другого конца обширного, скудно освещенного и прокуренного зала за ними следила пара бесцветных глаз. Но незнакомец не пытался преследовать их. Он занимал место в уединенной нише на верхнем балконе и оттуда мог обозревать все помещение кантины.

Даже не стараясь делать этого, Барт Маккуин все равно не привлекал к себе внимания. Он был из тех, кого не замечают. Подобно хамелеону, он мог слиться в любом месте с любой толпой и стать невидимкой. Блеклые редкие волосы обрамляли лицо – не уродливое и не красивое – никакое. И ростом он был не велик и не мал – обыкновенного среднего роста. Обычно он носил одежду нейтрального цвета, купленную в скромном магазине в Сент-Луисе.

Единственной его индивидуальной особенностью, или, можно сказать, пороком, была странная привязанность к богато украшенным орнаментом массивным золотым часам, которые он тщательно скрывал во внутреннем кармане и с которыми никогда не расставался. Также он не расставался и с револьвером 31-го калибра, хорошо спрятанным с левой стороны просторного сюртука. Оружие было не стандартным, а сделано на заказ и обладало поэтому некими своеобразными достоинствами, включая скорострельность и точность попадания. В редких случаях, когда он доставал свой револьвер из укрытия, никого из свидетелей в живых не оставалось и некому было оценить это необычное оружие.

Проводив взглядом Николаса Фортунато, Маккуин кивнул человеку, стоящему у входа в нишу, очевидно, в ожидании распоряжений.

– Мои источники подтвердили слухи, Порфирио. Жена Хуареса отбыла из Нью-Йорка, и все красные ковровые дорожки в Вашингтоне раскатали для ее встречи. Администрация Джонсона по примеру Линкольна дружит с вашим «маленьким индейцем» и его первой леди. Она выступит в обеих палатах американского конгресса и, не сомневаюсь, сорвет бурю оваций.

Его собеседник усмехнулся:

– Женщины и политики! Что они значат? Все решают пушки и солдаты.

Маккуин потер двумя пальцами переносицу и скорбно вздохнул:

– Только в том случае, если их используют умело. Штаб Гранта уже послал Фила Шеридана с пятьюдесятью тысячами штыков и сабель… и с пушками к границе. Они уже расположились вдоль Рио-Гранде. Нашего друга в Париже проберет дрожь при этом известии. – Наполеон сильно занервничает, – глубокомысленно высказался Порфирио.

– Еще бы, – сухо произнес Маккуин, затем сменил тему: – Кто этот высокий креол, только что вышедший отсюда?

Порфирио Эскандидо построил свой бизнес на том, что имел сведения обо всех, кто приезжал в Эрмосильо.

– Дон Лусеро Альварадо. Наследник крупнейшей гасиенды в Соноре. Его отозвали из армии, когда умер его отец. Говорят, что он подыскивает себе вакеро.

Маккуин улыбнулся:

– Крепкие парни – редкость в наши дни.

– Все зависит от платы. Их можно достать за хорошую цену, – цинично заметил Порфирио.

– Все можно достать за хорошую цену, – подтвердил без какой-либо интонации Маккуин. – Вы знаете, кому передать мои сведения, – добавил он, отпуская собеседника.

После ухода Порфирио американец погрузился в раздумье. Сцепив на столе пальцы, он, казалось, внимательно рассматривал их, но мысли его витали далеко.

«Сколько воды утекло после того, что было в Гаване, Николас Фортунато. Интересно, какую опасную игру ты затеял теперь… и какую я смогу извлечь из этого выгоду?»

Донья София, сидя в кресле, наклонилась вперед с осторожностью, боясь резким жестом вызвать кашель и новый спазм удушья. Лупе крутилась вокруг нее, массируя ей руки и взбивая подушки у нее за спиной. Служанка знала, что старуха сурово отчитает ее за рассеянность, если она вовремя не оповестит донью о появлении всадников у главных ворот.

Лусеро и Мерседес должны вернуться вместе с этой девчонкой. Он, конечно, обязан оплачивать последствия своих низменных страстей, но приютить незаконнорожденного ребенка под крышей Гран-Сангре – это верх безрассудства. Так же, как согласие его жены с этой безумной идеей. Лучше бы она принесла дому Альварадо наследника мужского пола, но, вероятно, ей больше по нраву воспитывать чужого ребенка и поощрять развлечения мужа на стороне.

Старуха не одобряла поведения Мерседес, но понять ее могла. Даже при самых благоприятных обстоятельствах женский долг тяжек. Но она сама сделала то, что от нее ждали, и подарила Ансельмо сына. Мерседес вполне способна на подобное деяние, и никаких оправданий ее поведения донья София не принимала.

– Всему виной эта странная английская кровь, – пробормотала старая сеньора, ничуть не стесняясь прислуживающей ей девчонки, словно та была лишь неодушевленным предметом.

Кресло доньи Софии уже было пододвинуто к окну. Лупе тихонько окликнула задремавшую было хозяйку. Сеньора открыла глаза и увидела, как ее сын с супругой подъезжают к крыльцу.

– О Боже! Он держит на руках спящую девочку! Какую нежную заботливость он проявляет к ребенку. Такие чувства, разумеется, здесь не к месту, но это позволяет надеяться, что он будет хорошим отцом для своих законных наследников, – эти слова произнес падре Сальвадор, подойдя неслышно и встав за креслом доньи Софии. Старая женщина гневно сощурилась, наблюдая за тем, что происходило во дворе. Ей бы хотелось видеть картину яснее, а не затуманенной, но зрение ее из-за болезни стало никудышным.

– Какой скандал! Позор, что он привел ее в наш дом!

Священник вздохнул.

– Разве поступки дона Лусеро не пахли всегда скандалом? Но зато он привел еще дюжину новых вакеро для работы в поместье. Когда-нибудь он превратит Гран-Сангре в богатую гасиенду, какой она была в прошлом. Не думал, что подобный негодник станет прилежным и трудолюбивым, но, по-видимому, война – лучший воспитатель, чем я.

Священник задумчиво наблюдал, как молодой хозяин передал спящего ребенка жене, затем отдал поводья обеих лошадей слугам. Он снова забрал девочку у Мерседес, и вместе, бок о бок, они вошли в дом.

– Планы Господни часто не дано нам понять, сеньора! Возможно, что этот ребенок и есть орудие в руках Божьих, посредством которого Он воссоединит разобщенных супругов, сына вашего и донью Мерседес, подвигнет к соблюдению обязанностей, наложенных на них браком, заключенным при благословении Святой церкви.

– Я буду молиться об этом, – тихо произнесла донья София и жестом отослала священника и служанку.

Невидящим взором она продолжала вглядываться во что-то за окном, пыталась расслышать эхо шагов в прихожей, зная, что они не осмелятся сейчас подойти близко к ее покоям.

Божий промысел! Как бы не так! Она поджала губы. Лусеро всегда питал отвращение к детям, как и его отец Ансельмо, который в тот самый день, когда родился сын, дал ей понять, что не намерен утруждать себя и заниматься ребенком, пока он не достигнет возраста, с которого можно обучать его плотским утехам. Лишь только Лусеро исполнилось четырнадцать, заботливый папаша отвез мальчика в Дуранго, в самый шикарный и дорогой публичный дом, для посвящения его там в мужчины.

Как она презирала эту парочку, лежа в одиночестве, прикованная к постели болезнью, в то время как отец и сын развлекались со шлюхами. Но теперь Лусеро возвратился домой совершенно другим человеком, влюбленным в Гран-Сангре, почувствовавшим ответственность за свою покинутую жену и даже за своего внебрачного ребенка. Могло ли случиться так, что?..

Нет! Тогда бы Мерседес и падре Сальвадор уже догадались. А может, они догадались, все знают, но скрывают от нее?

За годы долгой болезни донья София пришла к выводу, что люди обычно видят то, что ожидают увидеть. Или предпочитают видеть!