– Со второй пары, – обрадовал Серый, с любопытством прислушивающийся к нашему разговору, – а контрольная на первой. Облом-с.
– О, Семчук, у тебя ведь есть книга? – вспомнила я о том, что на Еже, в общем-то, мир клином не сошелся, – или подсказывать будешь?
– Эй, о чем ты? На литературе и русском подсказываешь мне ты, – протестующее помотал головой парень, – я тебе подсказываю на физике и математике, забыла? Не читал я…
– Нарооод! – отчаиваясь, крикнула я, – у кого с собой 'Собачье сердце'?
– Печень устроит? – деловито спросил старшекурсник, проходящий мимо по коридору.
– Только если твоя, – отмахнулась я от парня, – ну так?
– У меня есть, – незаметно подкрался сбоку и навис надо мной Шурик, – но я сам так и не добрался до книги на выходных, придется вместе читать. Проблема в том, что звонок через тридцать секунд, а преподаватель стоит за твоей спиной.
– Здравствуйте, – проблеяла я, медленно оборачиваясь, – прекрасно выглядите.
– Спасибо, – кивнула и впрямь симпатичная женщина среднего возраста, – я тебя на прошлой лекции не видела.
– Я это… уезжала, – сглотнула я, – вот только-только сегодня утром приехала.
– Хочешь сказать, что не читала того, что было задано на сегодня, следовательно, к контрольной не готова? Возможно, вообще не знала о том, что домашнее задание существует? – наклонила голову преподавательница.
– Нет, теоретически я, конечно же, знала, что оно существует, и, возможно, даже в нашей группе, но никак не по литературе, – я вперила глаза в пол, – представьте, какая у меня душевная травма: в четверг я вышла из кабинета Марины Андреевной, а сейчас я узнаю, что она вообще нам больше не преподает. И как мне поступить, куда мне податься? Все мои идеалы порушены…
– Бедный ребенок, – поцокала языком учительница, – но хотя бы на один твой вопрос я ответить могу: подавайся-ка ты в кабинет, не задерживай мне начало урока. Контрольная будет длинная, займет весь урок, это в твоих интересах. Ты, кстати, тоже ее будешь писать. Уж не знаю, откуда ты возьмешь ответы.
– Я постараюсь с потолка, – вздохнула я, – но ничего не обещаю.
– Кажется, в пятницу последним уроком в этой аудитории было занятие у четверокурсников, – переступила порог преподавательница, – посмотри, чтобы там не было их ответов, а то перепутаешь.
После произошедшего в четверг, а именно вновь обретенной возможности менять ипостась, я рискнула впервые после трехмесячного перерыва зайти в астрал и быстренько пробежаться по слоям, напугав парочку знакомых. Как выяснилось, еще в январе вовсю гулял слух о том, что я скоропостижно скончалась при таинственных обстоятельствах, а на мое место быстренько поставили Кристину, моего прежнего зама. Предположения о моей смерти выдвигали самые разные – от склоки с вампирами до небольшого переворота в отдельно взятом клане и смене главенства посредством усекновения собственно главы. Узнала я о таком от милого молодого медвежонка, который сначала меня перекрестил, потом, убедившись, что я не растаяла, пощупал за руку, а затем поинтересовался у меня, когда же успел так напиться, и за какие грехи я пришла к нему в виде его белой горячки.
К счастью, так бурно реагировали не все, кое-кто меня вообще не узнал, нарочно или действительно – черт разберется, во всяком случае, здороваться ко мне они не подошли, как и я к ним. Астрал встретил запустением, ходила я в основном по ноябрьскому лесу, причем на трех слоях. По-моему, это кризис жанра. А вообще мило там, что ни говори – подпиталась дармовой энергией, 'накормила' амулеты, которые мою почему-то не принимают, на полигоне поразмялась, до сих пор левое плечо болит. Больше я с барсами спарринговаться не буду, ну их в Закат. Во всяком случае, пока не восстановлю форму…
Убойно время провела – елочками-елочками прошмыгнула на семерку, 'вампирий' уровень, встретила там Джека, напугала до икоты, набросившись сзади… А вообще глупая была идея, он так отмутузить меня успел, пока не узнал… Нет, я никогда его не догоню в реакции, скорости, силе и прочем, прочем. Повезло, короче, что он на моей стороне и не спешит сворачивать мне шею. Поднял ведь, даже отряхнул, пока я пыталась позвоночник из левого уха достать. Милашка. Столкновение собаки и кошки, да. Кстати о воробушках!
Шестую минуту я тупо пялилась в листок с заданиями, пытаясь хоть что-то вытащить из закромов родины сиречь извилин. Выходило плохо.
Семчуков безнадежно смотрел на лист, переводя взгляд (уже с надеждой) на меня. Я пожала плечами и скорчила рожу, означавшую признание моей полной некомпетентности относительно любимой песни профессора Преображенского. Так, вопрос про жанры. Ну и в каком же жанре ты написано, 'Сердце'? Ааа, да ну в Закат! Пойду к Шуре, отниму у него книжку, другого варианта нет. Скажу, что леди надо уступать.
Я на цыпочках прокралась к однокурснику позади парт и присела на корточки, гипнотизируя его снизу вверх.
– На, – не отвлекаясь от текста, парень сунул мне в руку три листочка, явно вырванных из брошюры.
Вернее, сунул их он просто вниз, не смотря, собственно, куда, а получила я ими по носу и, шарахнувшись от неожиданности назад, потеряла равновесие, звучно приложилась затылком о парту, стоящую сзади, и вылетела в проход.
Учительница привстала из-за стола, удивленно посмотрела на меня:
– Что случилось?
– Я… Э… Ручку уронила, да, – одним плавным движением я 'перетекла' за шуриков стул, но там опять потеряла равновесие… и опять звучно приложилась о парту, правда уже локтем. По аудитории пробежали смешки.
– Так ты же сидишь в другой в другом конце класса, разве нет? – недоверчиво посмотрела на меня женщина, – где же твоя ручка?
– Ну, она откатилась, – я кое-как встала, цапнула у Сашки с тетради карандаш и победно подняла над головой, – а вот она!
Учительница в недоумении подняла брови, но ничего не сказала даже на то, как я взяла у Шурика листочки. Я же продефилировала под взглядам всего класса к себе за парту, на которой лицом вниз на скрещенных руках лежал Семчук и издавал подозрительные звуки. То ли ел кого-то, то ли храпел, не иначе.
– Ты что творишь? – поднял голову красный Серега, когда шепотки улеглись и все прилежно начали царапать ручками по бумаге, – просто книгу взять нельзя?
– Не получилось, – зашипела я, – все, не мешай.
Быстренько прочитав несчастные странички, я ответила на три вопроса и с ненавистью посмотрела на оставшиеся пять. Чтоб им там икалось, составителям – придется опять идти у Шуре.
Я тихонько слезла со стула и, пригнувшись,пробежала к его парте. В аудитории воцарилась тишина, все скосили глаза на нас. Я приподнялась и посмотрела на парту – на ней лежали такие же листочки, испещренные буквами, какие были у меня, причем читал их не только Саня, но еще и пара девчонок, которые, по всей видимости, тоже все выходные не приближались к книжному шкафу. Мне уже была отложена стопочка, в которую на моих глазах добавилось два листочка. Как мило.
– Так, ты опять там? – заметила меня учительница, – что на это раз?
– Ручка не та, – жалобно ответила я, – ее кто-то другой потерял, наверное.
– А где же твоя? – вздохнула женщина.
– Сейчас посмотрим, – я покопалась в пенале Шуры и нашла какой-то маркер, – о, кажется, она! Я, пожалуй, пойду…
– Иди… и если эта опять не та, я тебя умоляю, не сшибай, пожалуйста, парты лбом, подойди нормально, – долетел ответ.
Пара пролетела незаметно и, противная, очень быстро. Я периодически носилась туда-сюда, судорожно читала, отвечала и опять заново. Последнее слово я дописала со звонком и под укоризненным взглядом преподавателя. Самое последнее задание, творческое, являло собой альтернативную концовку, которую должен был написать каждый из нас. В режиме дневника, продолжение записей профессора, так сказать. Я же за эти полтора часа настолько возненавидела Преображенского, который все это замутил, и автора, который это вообще написал, что, недолго думая, профессора убила. Булгаков, как известно, был врачом, я ассоциативно совместила его с профессором и отомстила обоим. Преподавательница же, явно симпатизировавшая ученому, читала через плечо мои каракули и явно была не в восторге. Упс.
