Йенни и Хельге шли быстро рука об руку по Виа Магна-наполи. В сущности, эта улица представляла собой лестницу, спускавшуюся к форуму Траяна. На последней ступеньке он быстро привлек ее к себе и поцеловал.

– Ты с ума сошел! – испуганно воскликнула она. – Ты разве забыл, что здесь запрещено целоваться на улицах?

Оба весело засмеялись. Незадолго до этого, когда они шли вечером по аллее пиний вдоль старой городской стены и целовались, к ним подошел полицейский и вежливо объяснил, что на улицах целоваться не полагается.

На площади Траяна сгущались сумерки, хотя на верхушку памятника еще ложились последние лучи заходящего солнца.

Они остановились у парапета, облокотились на него, и стали смотреть бесцельно вдаль и на газон, расстилавшийся под ними. Они чувствовали приятную истому после долгого дня, проведенного на солнце, после бесчисленного множества поцелуев среди бледно-зеленой Кампаньи. Хельге нежно гладил ее руку. Но рука Йенни мало-помалу скользила все ниже и ниже, пока не очутилась в его руках.

– Знаешь, куда мне хотелось бы пойти сейчас? – спросил Хельге.

– Нет.

– Мне хотелось бы пойти к тебе, Йенни. Мы пили бы у тебя вместе чай. Можно?

– Конечно, можно!

Они направились в город, выбирая самые пустынные улицы.

Когда они поднимались по темной лестнице к ней в комнату, он вдруг остановился, привлек ее к себе и стал целовать так страстно, что ей стало страшно. Но у нее сейчас же появилось чувство досады на себя, и, чтобы успокоиться, она прошептала:

– Милый, дорогой мой!

– Подожди, не зажигай еще, – прошептал Хельге, когда они вошли к ней в комнату. И он снова стал целовать ее. – Надень костюм гейши, он тебе так идет… а я пока посижу на балконе.

Йенни переодевалась в темноте. Потом она поставила кипятить воду, расставила вазы с анемонами и миндальными ветвями и только после этого зажгла лампу и вышла к нему на балкон.

– О, Йенни, – прошептал он, снова привлекая ее к себе… – Ты так прелестна! И все у тебя так красиво!.. Это такое наслаждение сидеть у тебя!.. Ах, если бы можно было никогда, никогда не уходить от тебя!

Она взяла его голову обеими руками и поцеловала его.

– Йенни… ты хочешь… чтобы мы никогда не расставались?

Она посмотрела в его красивые карие глаза и ответила:

– Да, Хельге, я хочу этого.

– Ты хотела бы, чтобы этой весне никогда не было конца… нашей весне?

– Да, да! – Она прильнула к нему всем телом и долго целовала его. Ей вдруг стало страшно, что их весне все-таки настанет конец.

– О, Йенни, – сказал Хельге, – мне хотелось бы навсегда остаться здесь, никогда не уезжать отсюда…

– И мне также, – прошептала она. – Но мы сюда и приедем, Хельге. Вместе.

– Так, значит, ты решила все-таки уехать домой? Ах, Йенни, ты не сердишься на меня за то, что я нарушил все твои планы?

Она быстро поцеловала его и бросилась к чайнику, который закипел.

– Ведь ты знаешь, – проговорила она, – что я уже раньше собиралась уехать домой. Я нужна маме, а, кроме того, я не хочу расставаться со своим женихом.

Хельге взял чашку чаю, которую она ему протягивала, и схватил ее руку.

– Но в следующий раз мы поедем сюда вместе, не правда ли, Йенни? Ведь мы обвенчаемся, да?

На его молодом лице было такое молящее выражение, что она поцеловала его несколько раз. И она забыла, что сама боялась этого слова, которое было произнесено между ними в первый раз.

– Да, пожалуй, это будет самое практичное, дорогой мой, – ответила она. – Раз мы пришли к тому, что никогда не расстанемся друг с другом, то придется поступить именно так.

Хельге молча поцеловал ее руку.

– Когда? – спросил он шепотом, немного спустя.

– Когда хочешь, – ответила она так же тихо, но твердо. Он еще раз поцеловал ее руку.

– Если бы можно было здесь, – проговорил он другим тоном.

Она ничего не ответила и только молча провела рукой по его волосам.

Хельге вздохнул:

– Но это невозможно. Ведь мы все равно скоро поедем домой. Моя мать приняла бы за личное оскорбление, если бы я женился так вдруг… второпях… не правда ли?

Йенни молчала. Ей никогда не приходило в голову, что она должна предупреждать свою мать о том, что выходит замуж. Ведь и мать не спрашивала у нее разрешения, когда выходила замуж во второй раз.

– Я знаю, что мои родители были бы огорчены, – продолжал Хельге. – Конечно, Йенни, мне хотелось бы сперва написать, что я обручился. А раз ты собираешься ехать домой раньше меня, то ты могла бы зайти к ним и передать им привет от меня…

Йенни вскинула головой, словно хотела отбросить какое-то неприятное чувство. Но она сказала:

– Я сделаю так, как ты хочешь, мой друг.

– Йенни, мне самому это не по душе. Было бы так хорошо, если бы на всем свете существовали только ты и я… Но, видишь ли, мать будет ужасно оскорблена… А я не хочу причинять ей лишние неприятности. Я уже не так привязан к ней… она знает это и горюет об этом. Ведь это только пустые формальности… а она так страдала бы при мысли о том, что я скрываю от нее перемену в своей жизни. А когда это будет сделано, Йенни, мы обвенчаемся. В это уже никто не будет вмешиваться. Мне хотелось бы, чтобы это случилось как можно скорее. А тебе, Йенни?

Вместо ответа она поцеловала его.

– Я так хочу, чтобы ты стала моею, Йенни, – прошептал он страстно. И Йенни не сопротивлялась его ласкам. Но он быстро выпустил ее из своих объятий, точно испугался чего-то, и принялся за свой чай.

Немного спустя они сидели у печки и курили – она в кресле, а он на полу у ее ног, прильнув головой к ее коленям.

– Ческа сегодня опять не будет ночевать дома? – спросил он вдруг тихо.

– Нет. Она всю неделю проведет в Тиволи, – ответила Йенни с легким волнением, – Хельге нежно гладил ее ногу, покрытую широким кимоно.

– Какие у тебя прелестные узкие ножки, Йенни! – воскликнул он, проводя рукой по ее колену. И он вдруг крепко прижал ее ногу к своей груди.

– Ты так прелестна, так прелестна вся! И я так люблю тебя… знаешь, как я люблю тебя, Йенни? Я лягу на пол у твоих ног, а ты положи свои узенькие туфельки на мою спину… пожалуйста! – И он, действительно, бросился на пол и старался поставить ее ногу к себе на голову.

– Хельге, Хельге! – Его горячность испугала ее. Но она сейчас же успокоилась. Ведь она любит его, неужели же ей неприятно, что он так страстно влюблен в нее? Она чувствовала сквозь тонкий чулок горячее прикосновение его рук.

Но когда он начал целовать подошвы ее туфель, ей стало неприятно. Она нервно засмеялась и воскликнула:

– Нет, Хельге… оставь… Ведь в этих туфлях я хожу по грязным улицам…

Хельге встал, сконфуженный и отрезвленный. Она попыталась обратить все в шутку.

– Нет, ты подумай только, сколько тысяч отвратительных бактерий гнездятся на подошвах моих башмаков!

– Ах, какая ты педантка! Ты совсем не похожа на художницу! – И он тоже засмеялся. И чтобы скрыть свое замешательство, он схватил ее и стал больно сжимать в своих объятиях, и они оба хохотали. – Нечего сказать, хороша у меня невеста… От тебя пахнет скипидаром и масляными красками.

– Вздор, милый мой! Вот уже три недели как я не брала в руки кисти… А теперь тебе придется помыться.

– Нет ли у тебя карболки, чтобы я мог продезинфицировать себя? – С этими словами он стал усердно мылить руки. – Мой отец всегда говорит, что женщины химически чисты от всякой поэзии.

– Может быть, он и прав, – заметила Йенни.

– Да, а вот ты предписываешь лечение холодной водой, – проговорил Хельге со смехом.

Йенни стала вдруг серьезной. Она подошла к нему, положила обе руки на его плечи и поцеловала его.

– Пойми же, Хельге, я не хочу, чтобы ты лежал на полу у моих ног!

Когда Хельге ушел, ей вдруг стало стыдно за себя. Ей казалось, что она облила Хельге ушатом холодной воды. Да, но во второй раз она этого уже больше не сделает. Ведь она любит его.