Все произошло только потому, что Йенни была такова, какова она была по натуре. И он, Гуннар, вначале не понимал ее. Он думал, что она дерево, которое пустит глубокие корни и укрепится в почве, тогда как Йенни была нежным цветком, тянувшимся к свету и солнцу. И для него будет вечным горем, что он увидел это слишком поздно. Когда стебель цветка надломится, то он уже не выпрямляется больше.

И она умерла. Гуннара потрясли глухие рыдания.

Он вспомнил, как он в то утро ходил по террасе над ее головой, а она умирала… Он смутно припоминал, что он был во власти бешенства. Он был вне себя от злобы против нее за то, что она могла так поступить. Ведь он умолял ее позволить ему отнести ее на руках от края пропасти, над которой она стояла… А она бросилась в бездну у него же на глазах. Когда он увидел ее мертвой, им снова овладел припадок бешенства за то, что она убила себя. Ведь он простил бы ее, он, все равно, не отпустил бы ее от себя… помог бы ей… и любил бы ее, несмотря ни на что.

– О, Йенни, Йенни, зачем ты сделала это! – повторял он про себя.

В нескольких шагах от него росли в траве красные анемоны. Когда он приподнял с могилы голову, его взгляд упал на эти цветы. Как-то машинально он встал и сорвал несколько цветов.

Весна, весна!

Он вспомнил, как в один прекрасный весенний день ездил вместе с Йенни в Витербо. И снова его потрясли рыдания.

Гуннар Хегген не сознавал, что он в своем беспредельном отчаянии поднял руки к небу и говорил вполголоса с самим собой. Анемоны он держал в правой руке, но он и этого не сознавал.

Продолжая шептать что-то и прижимая к груди анемоны, он медленно повернулся и пошел к темной кипарисовой роще.