Я едва не задохнулась от удивления и возмущения, но в то же время была заинтригована и отчасти даже восхищена смелостью маленькой девочки.

Можно не сомневаться, даже "подслушивать" Пауков, и то дело опасное, при их-то великолепно развитых телепатических способностях. А уж пытаться воздействовать, каждое мгновение рискуя быть обнаруженной! Я недоверчиво покачала головой.

Вообще-то я знала, что бывают люди, способные "слышать" мысли других. Моя собственная бабушка Нана, среди прочих достоинств, обладала и таким свойством. Правда, она никогда не говорила, что в состоянии проделывать такую штуку с Пауками. Или в самом деле не могла, или просто осторожничала…

Интересно, как все это начиналось у Инес? Может, она случайно "услышала" какую-нибудь странную, нечеловеческую мысль и сообразила, что она принадлежит Королю Гренну? Ну, а потом стала "вслушиваться" уже сознательно… Если, конечно, это все не фантазии, ее или Антара.

Давно замечено, что тот, кто обладает какими-нибудь необычными свойствами, как бы несет определенную печать этого на своей внешности или характере. Бабушка Нана, к примеру, много чего умела и вообще была чудесным человеком, но… не взрослым каким-то. Никогда не забуду, как она вместе с Питом лазила по деревьям и стреляла из рогатки, а со мной с удовольствием играла в дочки-матери.

Сидим мы с ней, бывало, на полу, как две подружки, и шьем из лоскутков наряды для кукол. Это было здорово, но даже тогда казалось немного странным; ни одна другая знакомая мне бабушка так себя не вела. Нана была маленькая, худенькая, с острым носом, веселыми голубыми глазками и большим родимым пятном на левой щеке. Вот она, печать.

Так вот, Инес тоже странная девочка. В школу ходит, когда вздумается. То не может ответить на простой вопрос, то вдруг выдаст такое, что все только руками разводят. Иногда целыми днями, а то и неделями ни с кем не разговаривает, да и вообще держится особняком. Я никогда не видела ее в обществе подружек.

Может быть, потому, что она сильно хромает – от рождения левая нога у нее слегка вывернута набок и короче правой – и стесняется своего недостатка. Хотя вряд ли стесняется; характер не тот.

Даже в ее внешности ощущается что-то диковатое – бледное треугольное личико, густые черные волосы, похожие на конскую гриву. Горящие черные глаза, взгляд исподлобья, серьезный, недетский.

Не исключено, что она и впрямь может делать то, о чем говорил Антар. По крайней мере, в отношении Инес мне нетрудно было в это поверить.

– Вот я и думаю… – продолжал он. – Может, она сумела бы как-то воздействовать на Гренна, чтобы он… ну, не заметил моего отсутствия? А я тем временем сплавал бы на тот остров, у меня уже и лодка припрятана. И, если там все спокойно, потом вернулся бы… за тобой. А, Марта?

Ничего не отвечая – стоило ли вообще обсуждать все эти глупости? – я попыталась выскользнуть из-под его руки, но он не отпустил меня. Наоборот, сильнее притянул к себе и прошептал на ухо: – Ни о чем не беспокойся, слышишь? Я не такой дурак, как ты, наверно, думаешь. И не стану лезть на рожон. Я собираюсь жить долго-долго… с тобой. И чтобы у нас было много детей, – я едва не расхохоталась, – и чтобы никого из них никакая тварь не могла сожрать только за то, что он забежал не в ту комнату. Понимаешь?

Смех застрял у меня в горле. Я его понимала, очень хорошо понимала.

Перед глазами тут же возник маленький кудрявый Янг, уже мертвый, медленно вращающийся в своем саване из паутины – точно чайка, которую я видела сегодня утром в комнате Королевы Мэй. Но… Думаю, Антар и сам в глубине души осознавал, что эти разглагольствования не больше, чем пустые мечты. В том числе, и вся его болтовня о наших детях. Что я, с ума сошла за него замуж выходить? Он всю жизнь будет бродить неизвестно где, пока не сгинет в болоте или не вытворит что-нибудь такое, от чего у Пауков лопнет терпение, и они съедят его.

Много детей, надо же! Да он о них даже и не вспомнит, если ему в голову придет какая-нибудь очередная дурацкая идея.

– Зачем ты мне все это рассказал? – разозлившись, спросила я. – Ты понимаешь, что тем самым ставишь меня под удар? Что, если Королева Мэй вздумает покопаться в моих мыслях? К примеру, завтра утром. Она-то ведь уж точно не пьет.

– Очень ей нужно знать, о чем ты думаешь, – сказал Антар не слишком уверенно и встал, потянув меня за собой. – Для нее важно, чтобы ты вела себя послушно, как хорошо натасканный крыс. А рассказал я, чтобы ты знала, что тебя ждет.

Нет, но что он о себе воображает?

– Я, по-моему, никаких обещаний тебе пока не давала, – тут же взвилась я.

Но Антар, как это нередко случается, проигнорировал мои слова и продолжал как ни в чем не бывало:

– Хотя вообще-то Инес научила меня одному фокусу. Могу поделиться опытом.

Говоря все это, он заворачивал в тряпку и перевязывал веревкой свои удивительные "очки". Мне ужасно хотелось взглянуть в них еще раз. Увидеть, к примеру, что сейчас происходит "у якоря"; на вечерних Встречах там всегда горят яркие светильники, так что сгущающиеся сумерки не помешали бы все как следует рассмотреть. Но было уже слишком поздно. А ведь нам предстояло еще пройти через всю гору, да к тому же в полной темноте.

– Все очень просто. Если не хочешь, чтобы копались в твоих мыслях, повторяй про себя какую-нибудь считалочку. Или песенку. Или стихи. В общем, что-нибудь такое… привязчивое, что паукам покажется полной бессмыслицей и что легко повторять снова и снова. "Эники-беники ели вареники…" Ну, в этом роде, поняла? – он спрыгнул в яму, помог мне спуститься и крепко взял за руку. – Пошли. Не бойся, я тут каждый камень знаю.

Только поначалу казалось, что в пещере совершенно непроницаемый мрак. В своде было множество щелей, и, когда глаза привыкли, кое-что все же стало можно различить. К тому же, взошла луна, и в некоторых местах на полу мелькали серебристые пятна, похожие на россыпи тех самых найденных Антаром "монет". Но все равно мы шли ужасно долго, а потом еще столько же он закапывал свои "очки". По дороге я пыталась втолковать ему, как бессмысленно и опасно то, что он задумал. Антар молчал, словно воды в рот набрал, но, конечно, не потому, что был согласен с моими доводами. Скорее всего, просто думал о своем и ничего не слышал.

Мы все же завернули на Встречу "у якоря". Ненадолго, она как раз уже заканчивалась.

Наш город расположен на высоком плато, чтобы морские волны даже в очень сильный шторм не могли захлестнуть его. В самом центре, рядом с небольшой деревянной церковью, есть очень приметная и удобная площадка, где и проходят наши Встречи. Это единственное место – по крайней мере, в нашей части острова – которое вымощено камнями и потому не раскисает даже в сезон дождей, когда все тропинки превращаются в непроходимое грязевое месиво.

Здесь и впрямь стоит большой черный якорь, снятый с одного из затонувших кораблей. И еще тут к врытым в землю сваям прибиты две длинные деревянные скамьи, расположенные под углом друг к другу, позади которых довольно высоко установлены перекладины, тоже деревянные.

На одной из них висит судовой колокол, а на другой по всей длине укреплены светильники, которые зажигают по вечерам. Собирая всех на Встречи – а также по другим поводам, когда возникает такая необходимость – в этот колокол бьет звонарь.

Сейчас это Фидель, из гнезда той самой Королевы Моок. Он, что называется, не в своем уме и, кстати, тоже обладает необычным свойством, а именно, временами начинает прорицать; правда, очень сбивчиво и туманно. Но недомыслие не мешает ему прекрасно справляться с обязанностями звонаря. Поразительно, но он умеет удивительно точно определять время по солнцу и. другим природным явлениям. Никто не может понять, как это у него получается, причем совершенно независимо от погоды. Я не раз видела, как Фидель стоит, подняв указательный палец и словно ожидая чего-то. Знака или, может быть, сигнала, который способен воспринять только он один. Стоит, стоит, а потом вдруг как потрусит к колоколу и начинает звонить. Он настолько точен, что все остальные определяют время по нему. Часов в нашем городе нет ни у кого, если не считать одних, сломанных, в Доме Удивительных Вещей и солнечных, установленных здесь же, на площади. Но они, само собой, показывают время не всегда.