Потому что говорить об этом сейчас… значит собирать угли на голову того бедняги, который первым подвернется Его Светлости на какой-нибудь серьезной оплошности — или хуже. Кажется, это тоже семейное. Его Святейшество, когда потерял второго сына, был совершенно не в себе, пока кто-то разумный не подсунул ему исключительной гнусности дело о казнокрадстве. Александр разобрался в деле, виновных стер в порошок — в точном соответствии с законом — и на том с одра скорби восстал…

Герцог берет стаканчик, кидает кости.

— Семерка. — Еще один бросок. — Ладья. Ходит как ферзь.

Он двигает «ферзя» к белому королю. Агапито Герарди думает, что сейчас не самый подходящий случай напоминать Его Светлости, что, вообще-то, не его ход.

Тем более, что партию секретарь проигрывает в любом случае.

Свадебные кольца надевают на средний палец, потому что именно от него идет кровяная жилка прямо к самому сердцу. Старое правило, еще времен Ромы, действительно старое, Гай его тоже знает. Сколько в нем истины — неизвестно. Анатомы говорят, что вся кровь в теле проходит через сердце, так или иначе. Значит, кольцо можно надевать хоть в нос, как поступают в Африке. Хорошо, что у нас хотя бы такого обычая нет. Все остальное есть.

Кольца золотые — как того требуют традиция и положение. Ими обмениваются до свадьбы. Или во время свадьбы. Или на следующий день. Тут — во время. Прямо перед уходом. Они теплые, гладкие и, кажется, даже мягкие наощупь. Это иллюзия, наверное. Золото и правда мягкий металл, но не настолько.

Мир вокруг — пятнами и полосами. Лица уже пропали. Это не усталость, вернее, не та усталость. Слишком много бессмыслицы. Дома все это удобней, уютней, короче. Здесь… как здесь. Невесте… жене… Шарлотте… не легче, хуже. Я все же просто ничего не понимаю, а ей нужно еще и сдерживаться. Архиепископ проповедь читал — и со Святого Павла начал. Долго объяснял, что девство лучше. Я удивился — насколько оно не к месту. Шарлотта нет. Но, кажется, огорчилась немного.

Если ждешь чего-то — нельзя постоянно думать о том, сколько еще осталось ожидания. Оно тогда покажется бесконечным. Четверть часа — как четверть века. Как муха по вязкой поверхности. Нужно не ждать, погрузиться в то, что происходит, нырнуть как в озеро. Тогда, может быть, вода все-таки кончится, сменится твердым надежным дном. Только не следует об этом думать, иначе уловка не сработает.

Это сказала Шарлотта, еще поутру. Тогда удивился — и в этом совпали… Гай только смеялся, не объяснил, почему.

Церемония — не озеро, не море даже. Океан, наверное. Безбрежный и бездонный. Ныряй, не ныряй — не кончится… голоса, слова, цвета, движения. С утра. Лица, речи, поклоны, танцы. Круговерть, поначалу еще забавная, потом отупляющая, потом кажется, что ничего другого никогда не было. И не будет. Только вечный прием первого дня бракосочетания.

И, может быть, это и к лучшему. Сидеть во главе стола, сахарными фигурками на торте, улыбаться и кланяться. Танцевать друг с другом и с гостями. Выслушивать глупости. Смеяться. Ничего больше…

Гай опять смеется. И начинает рассказывать, что ему приходилось делать в бытность понтификом. Тут еще благодать, потому что церемонии для людей, а не для бога. А тогда… одна ошибка, одно неблагоприятное событие — да просто чихнет кто невовремя — и все приходится начинать сначала… потому что обряд уже порушен, недействителен, не сработает. А верховный понтифик, строитель мостов, отвечает, между прочим, за безопасность города — с этой стороны. А тут всего-то…

Да, это им, можно сказать, повезло. Но теперь в Роме все проще. Во всяком случае, со свадьбами. Один контракт, другой контракт, кольцо — и дальше начинается праздник. Не хуже и не лучше прочих праздников. Иногда чуть длиннее. И речи произносят не по должности — а зовут людей, которым есть что сказать. Потом эти речи даже публикуют — и на уличном наречии, и на латыни. Их и читать можно с удовольствием. Одна даже пригодилась. Как раз после архиепископа и пересказал Шарлотте тираду о пользе Ксантиппы для античной философии. Тихо пересказал. Получилось хорошо и ко времени. И люди смотрели благосклонно — сочли, что это мы воркуем. Впрочем, наверное, так оно и было.

Время, когда можно — еще не обязательно, но уже можно — покинуть все это сборище, наступает почти неожиданно. И не так, как хотелось бы: часть сборища будет сопровождать новобрачных до спальни. Только до спальни, до дверей. Вот это в Аурелии намного правильнее придумано, чем дома. Никаких свидетелей, которым положено наблюдать, как супруги завершают брачную церемонию соитием, дабы брак считался действительным. Дверь. Хорошая, надежная, дубовая двустворчатая дверь. Запирающаяся изнутри. Отсекающая лишний шум, лишний свет, голоса, взгляды, напутствия.

Первый день представления закончен. Впереди еще шесть, но сейчас лучше об этом не вспоминать. Сейчас нужно выгнать из спальни слуг, которые должны помогать новобрачным раздеться, откупиться от них парой монет… и найти, где в этом пока совершенно чужом и незнакомом доме рукомойник.

Потому что без холодной воды в лицо кажется, что церемониальный сон продолжается. Налип на кожу как пыльца по весне.

Дом — это подарок к свадьбе. Невозможно отказаться, не оскорбив. И дом — земля Аурелии, а не земля Ромы. Это тоже важно. Теперь как посол Ромы я — подданный Его Святейшества. А как муж Шарлотты — вассал короля. Жалко, что это раздвоение только юридического свойства. Можно было бы подменять друг друга.

Нашелся. Вернее, все время был. Оказывается это сооружение — рукомойник, а не украшение…

«Ты не один.»- говорит Гай.

Я помню.

Невеста… нет, уже супруга, и нужно привыкнуть, наконец, — устроилась на кресле. Не в, на. Потому что на подлокотнике, лопатками опираясь на широкую спинку. Качает ногой, того гляди уронит туфельку. И если я ее правильно понимаю, это она меня пытается развеселить или хотя бы утешить. Что само по себе никуда не годится. Потому что все должно быть наоборот, и нужно оторваться уже от воды, от мокрой, прохладной, гладкой воды и подойти к ней… но если по голове и дальше будут шарахаться цветные пятна, ничего хорошего не выйдет.

— Как вы думаете, господин мой супруг, — спрашивает жена, — вот этот стол следует считать комплиментом — или оскорблением?

Стол сам по себе вполне хорош. Но свободного места на нем нет. Настоящей еды, впрочем, тоже почти нет — одни сложные несъедобные сооружения. Хотя… барашек в вишневом соусе Шарлотте, кажется понравился. Запас — на две недели осады. Видимо, всем этим следует подкрепляться в промежутках. Взрослому дракону, как их в бестиариях описывают, будет в самый раз. Виверна, наверное, тоже справится. Лев уже нет.

— Возможно, в древние времена у франков статус не только существовал, но и питался отдельно.

Шарлотта улыбается. Совсем не так, как обычно. Иронично и не опуская голову. Может быть, шутка не удалась. А может быть, все дело в том, что здесь никого постороннего нет, и увидеть никто не сможет. Дверь закрыта и заперта. Окно занавешено. Можно только подслушать, но улыбку, взгляд, приподнятый подбородок не подслушаешь.

«Кто бы говорил о франках и варварах.»- фыркает Гай.

Тоже мне, ромей, — отвечает Чезаре, — вся семья из Альба-Лонги.

Это старая шутка и старая перепалка. Не место и не время. Но помогает. Пятна послушно разбегаются по углам. Там они со временем растают. Вместе с пятнами уходят цвета. Не все. Черный, белый и серый остаются. Это хорошо. Значит можно будет сосредоточиться. Это осень в Городе. Осень, вечер, все выцветает, но свет еще есть, сам свет, его существо, эссенция… все точно и четко, и кажется, можно смотреть сквозь дома.

— Насколько вы устали, госпожа моя супруга?

— Не настолько, чтобы немедленно уснуть к величайшему огорчению родственников и гостей.

— У родственников и гостей еще шесть дней впереди, госпожа моя. Но я во всем буду следовать вашим желаниям. — И это тоже счастье, когда не нужно старательно подбирать… или не подбирать выражения. Знать, быть уверенным, что поймут. Точно и с первого раза. Странное чувство. Даже не само понимание, а то, что оно было достигнуто без труда, без необходимости долго составлять словари, строить мосты — даже с самыми близкими. Чужая молодая женщина, воспитанная на другом краю материка. И ей не нужно объяснять, о чем идет речь, и как, и в каких границах.