Отдать? Все это — мое. Мой подарок. Кто же отдает подарки? Тем более — такие? Мое, слышишь! Не отдам ничего, ни капли, ни крохи, ни удушья, ни зуда от укусов, ни кашля, ни онемения в вывернутых плечах, ни невыплаканных слез по тем, кого я предал… ничего! Без этого я — тот, что проповедовал там внизу, а мне — дали шанс. Уходи! Здесь нет ничего твоего.

Грани сошлись на нем, внутри колышется дым — и его нельзя выпускать, и его можно не пустить, отрекаюсь Сатаны и всех дел его…

…блеск, зеркала…

Блеск стали.

Что ты делаешь? Куда ты лезешь, дурак, с алебардой своей и со своим милосердием… ваш епископ запустил этот миракль наоборот — и ты же его сейчас завершишь, запечатаешь, и вы останетесь за стеклом, внутри, с этим дымом, как Иерусалим тогда. Не надо. Пусть оно здесь, сквозь меня никуда не денется, а потом пойдет дождь и будет можно отпустить… Ну почему ты не слушаешь?!

Он дурак? Это ты дурак! Ты даже губами не шевелишь, конечно, он не слышит. И не услышит, наверное, нечем, нет голоса. Господи…

— Господи, не допусти.

Мартена Делабарта и людей, подошедших с ним к крестам, отбросило едва ли не к середине площади. То ли ветром, то ли невидимой ладонью. Сбило с ног, швырнуло оземь, кубарем покатило по брусчатке. Тьма, пришедшая с Лигурийского моря, сгустилась, прижала к земле, не давая ни шевельнуться, ни отвести взгляд от помоста с казнимыми.

Ударила молния, и была она царицей всех молний. Ветвистая, иссиня-белая и по краям золотая.

Когда Мартен вновь смог видеть, тьма стремительно рассеивалась, а помост на городской площади был пуст. Ни крестов, ни тел на них.

Только висел над площадью, надо всем Марселем, голос — не хриплый и сорванный, а громкий и чистый:

— Не допусти!

Коннетабль де ла Валле безобразно опаздывал на военный совет. По безобразной же детской причине: проспал. Наверное, потому что ночью лил дождь, потом ударила жара, и с рассвета поднялся такой туман, что совершенно невозможно же проснуться. Дышать нечем. Лежишь в собственной спальне на собственной кровати будто на дне пруда — и жуешь клочковатый войлок, который никак не глотается…

Любезная супруга растолкала, едва не скинула с постели. В большинстве домов Аурелии люди их возраста и положения делили дом на две половины. Покои господина графа. Покои госпожи графини. Редкие визиты, к годам, когда пора загадывать, в кого пойдут внуки, и вовсе сходящие на нет. Пьер искренне сочувствовал людям своего возраста и положения.

— К королю опаздывать нехорошо, — назидательно выговорила дражайшая Анна-Мария, повернулась спиной, накрылась с головой тонким покрывалом и сладко заснула.

На подходе к Военному Залу де ла Валле ожидал скандал. Причиной скандала был мелкий, коннетаблю едва ли не по локоть, но очень шумный и рассерженный человечек. Лейб-гвардия его не пускала, а он был твердо намерен докладывать лично королю. И как он хотя бы сюда прорвался-то? Ах, ну да. Маршал Валуа-Ангулем на совете, остальные высшие армейские чины в отъезде, а коннетабль опаздывает, а подчиненные его… а подчиненные получат выволочку за то, что проворонили.

Пьер пригляделся: судя по загару и платью — южанин, а если прислушаться — с побережья. Судя по виду платья и могучему конскому духу, заполнившему коридор и комнату — скакал дней пять, не слезая с коня. Судя по осунувшемуся до крайности лицу — так и есть.

— Его Величество сам решает, кого ему выслушивать.

— Его Величество не сможет решить, выслушать ли ему меня, если не будет знать, что я здесь, — резонно заметил коротышка и совершенно нерезонно добавил: — Что должно быть очевидно даже бревну… сударь.

— Сударь, вы пользуетесь тем, что…

— Что я полковник Мартен Делабарта. Прибыл из Марселя с важными новостями… Я выехал двенадцатого числа и добирался сушей. Если бревнам это что-нибудь говорит.

Пьеру де ла Валле это говорит вполне достаточно. Сегодня семнадцатое. Полковник — знакомое имя — да он же командует там городской стражей… добрался сюда из Марселя за пять суток. Это прекрасно объясняет его вид, состояние и даже манеру речи. Единственное, что интересует коннетабля — на какой лошади ехал марселец. Какой породы. Лузитанцы столько за пять суток не пройдут. А сменных лошадей, таких, чтобы в сутки отмахивать по тридцать пять почтовых лье, не найдешь ни на одном постоялом дворе. Даже королевском.

— Вы пойдете со мной… сударь, — коннетабль подхватывает коротышку за плечи. — И ведите себя перед Его Величеством как подобает. Если вы, конечно, хотите, чтобы он вас выслушал.

Коротышка смотрит на него снизу вверх, кивает…

— Ваш покорный слуга, господин коннетабль.

Покорности и готовности служить в полковнике не наблюдается. И смотрит он так, будто с удовольствием запалил бы дворец с четырех концов…

— Позвольте, вы сказали, что добирались сушей? Осада снята?

— Осада на месте, — буркнул марселец. — У меня хороший конь.

Совет идет своим чередом. То есть, Толедо, Рома и Аурелия пытаются поделить марсельскую компанию. Волк, коза и капуста по сравнению с этим — простенькая задачка, решается в несколько ходов. Впрочем, на сей раз обсуждают новости из Марселя. Пьеру еще по дороге доложили, что поутру прилетел голубь с донесением из города.

Коннетабль входит в зал, нежно обнимая полковника за плечи, так, чтобы тому не пришло в голову сходу излить на совет явно накопившуюся у него желчь. Полковник Делабарта идет, запинаясь, кажется, для него каждая ворсинка на ковре — препятствие, но старается не опираться на спутника. Бойцовый петух, да и только. Марсельской породы.

— Ваше Величество, — коннетабль убирает руку, кланяется королю. — Уважаемые члены совета. Прошу простить мое опоздание. И прошу заслушать свежие новости из Марселя, их привез полковник Делабарта.

И если большая часть собравшихся решит, что он опоздал из-за курьера — вольная им воля. Его Величество — из меньшей части. Он скользит взглядом по новоприбывшим, вбирая подробности. Потом милостиво и любезно кивает.

— Вам разрешается сесть, — король указывает подбородком на кресло за столом. Полковнику, естественно, указывает. Нет, Ваше Величество, вы не военный и никогда не будете, вам лучше вообще не показываться в поле, думает коннетабль. Вы ему еще вина предложите… и гонец, за пять дней добравшийся из Марселя до Орлеана, заснет у вас за столом — не разбудите.

Марсельский полковник крутит головой… кажется, он тоже оценивает свои возможности трезво. А вот спорить с Его Величеством ему все же не хочется.

Не с первой минуты, по крайней мере.

— В присутствии своего короля… полковник марсельской городской стражи Делабарта может и постоять.

Клод. Ну разумеется. А в крошечную заминку он вместил «и принца крови». Сволочь, но временами очень полезная, правда, обычно ненароком и без намерения принести пользу.

— Благодарю, — с искренней признательностью отвечает полковник.

У Его Величества на долю мгновения дергается уголок рта. Но и все. Клод рассчитал правильно — спорить в присутствии ромеев и толедцев Людовик не будет. Но запомнит.

Пьер садится в свое кресло, по правую руку от короля, изучает диспозицию. В очередной раз одни и те же лица. Слева от короля — де Кантабриа, напротив, на другом конце овального стола маршал Валуа-Ангулем и Чезаре Корво. Узкий круг. С главными коронными чинами, от начальника артиллерии и генерала морских галер до кардинала объясняться потом коннетаблю. Людовик не обсуждает важнейшие дела с большим королевским советом, что у большинства его членов вызывает недоумение и злость, но они еще не привыкли требовать положенного.