А де Рэ двадцать пять, и полком он командует лет семь. На северной границе с Аурелией, где так и воюют полк против полка, то выкусывая у противника по деревеньке, по городку, то не позволяя аурелианцам сделать то же самое. И он не понимает, чем Марсель отличается от Бриенна, не хочет понимать.

— Война, Дени. Война… на три четверти удача, наитие, искусство, стечение обстоятельств, и только на четверть — умение. А должно быть наоборот! — Де Рубо почти кричал. — Не так, как мы сейчас. Наоборот. Совсем. Чтобы на одну десятую — гений и удача, а все остальное только мастерством. И вот они решили мне навредить. И прислали мне мальчика, из которого можно сделать ремесленника. Настоящего ремесленника, он хочет уметь, он может уметь… Где они были пять лет назад со своими интригами? Что я теперь стану с ним делать, он же отравлен…

— Он уже не мальчик. Это Гуго у нас еще мальчик, а это уже… — Де Вожуа махнул рукой: не браниться же при де Рубо. — Он не только отравлен. Он и сам может других отравить. Вы же знаете, что сломать противнику руку, обезоруживая, можно либо от недостатка опыта, либо нарочно…

— Да конечно же нарочно… Дени, вы не поняли? Даже этот марселец понял. Они для него враги, которые перешли черту. С ними можно все, что не вредит делу. Это распоряжение, он сам его написал и сам выполнил. Сел на коня и поехал. Имеющий меру в руке своей…

— Я бы с него глаз не спускал, — ворчливо бурчит советник. — Посадил бы на ошейник. Парфорсный.

— Займитесь глазами, Дени. И учтите, он будет эти глаза искать. Пять лет назад меня он слушаться тоже не стал бы. Но мог бы начать слушаться Бога, тем более, что это и проще намного.

Если фрейлину королевы Марии официально приглашают к родственнице, которой во дворце как бы официально и нет, но приглашают со всеми церемониями — паж, сопровождение… то либо мир перевернулся с ног на голову, либо случилось что-то еще более интересное. Потому что в Аурелии с ног на голову и обратно каждый месяц переворачивается если не вся столица, так хотя бы королевский дворец. И это уже привычно, как смена времен года, чередование фаз Луны и движения волн морских.

Иногда Шарлотту очень радовало, что ее устроили в свиту именно к вдовствующей королеве: траурный двор все эти приливы и отливы захлестывали хотя бы не каждый раз, а чуть реже. Мария и сама устраивала бури, но бури в стакане, в пределах своего крыла. А тут… что могло случиться? Зачем Жанна зовет ее со всеми церемониями?

Самое обидное, что и королеве, и Мэри Сетон сказали, в чем дело — а самой Шарлотте не удосужились. Обе Марии, загадочно переглядываясь и улыбаясь, велели фрейлине нарядиться и отправляться к родственнице. Что это еще за тайны траурного двора?..

Что ж, нарядимся — с удовольствием, ибо темные вдовьи цвета уже надоели, а вуаль хочется изорвать в клочья. Платье винного цвета и подаренный Жанной открытый чепец из венецианского шитого кружева, и вот вам девица Рутвен, само совершенство, готовое к любым… неожиданностям. А к неприятностям мы всегда готовы.

Когда обнаружилось, что Жанна ждет ее в своей небольшой — сестра во дворце инкогнито, а потому покои у нее отнюдь не королевские — приемной, а у окна стоит Ришар Валуа-Ангулем, епископ Дьеппский, Шарлотта, как ей показалось, проглотила плотный комок воздуха величиной с апельсин. Она могла сходу придумать три причины, по которым этот достойный служитель церкви стал бы искать ее общества, да еще в покоях Жанны, и ни одна из них ей не нравилась. Впрочем, комок был внутри, а снаружи, кажется, никто ничего не заметил.

У Его Преосвященства два племянника, оба не женаты. А еще у Шарлотты есть земли в Нормандии — и у нее уже спрашивали, не чувствует ли она склонности к созерцательной жизни.

Последнего все же опасаться не стоит: Жанна не позволит, если только Шарлотта сама не решит удалиться от мира. А вот племянники епископа… нет, ну не может же любимая сестра?!

Приветствие, реверанс, благословение, Жанна указывает ей на кресло за своим столиком. Вид у любимой родственницы не встревоженный, но слегка удивленный. Епископ же стоит у окна, как тень. Высокий и худой человек с дурным цветом лица и тем выражением глаз, что бывает у больных, уже привыкших к своему недугу и смирившихся с ним.

— Я слушаю вас, возлюбленная старшая сестра, — наклоняет голову Шарлотта.

Это без чужих можно валяться на кровати, грызть сушеные фрукты и болтать обо всем подряд, смеяться и сплетничать о придворных, о Марии и даже немножко о Его Величестве. При епископе все должно идти подобающим образом.

То есть, безупречно.

Жанна благосклонно кивает. Но вид у нее все же недовольный.

— Возлюбленная младшая сестра, Его Величество король Аурелии обратился ко мне, как к вашей старшей сестре, обладающей правом опеки, за разрешением передать вам свои пожелания. Он хотел бы распорядиться вашей рукой, но не станет это делать без вашего и моего согласия.

Так и есть. Клод или Франсуа, скорее, Франсуа, младший.

Франсуа Валуа-Ангулем — молодой человек, безобидный как котенок. Симпатичный, беззлобный, неглупый и на удивление бесхарактерный. Пожалуй, насчет котенка Шарлотта неправа: в любом котенке побольше норова, когтей и шипения. Беда в том, что Франсуа нужна не жена, ему скорее муж нужен — это Карлотта очень верно заметила, когда его ей предлагали в женихи.

Уж кто его там искалечил, покойный Людовик или пока совершенно живой старший брат, а замуж за него можно идти, только если и вправду имеешь склонность к жизни созерцательной. Или если хочешь посвятить эту жизнь политическим интригам.

— Я с удовольствием выслушаю предложения Его Величества, если будет на то ваша воля, возлюбленная старшая сестра.

— Я желаю, чтобы вы выслушали это предложение, — говорит Жанна, и понятно, что главное слово тут — «выслушали».

Ну конечно, сестра ее не выдаст. Этого бояться нечего.

— Ваше Преосвященство? — наклоняет голову Жанна.

Епископ прячет ладони в рукава, словно ему холодно — это в конце мая-то, когда Орлеан уже изнывает от жары. Племянники на него совершенно непохожи, ни милашка Франсуа, ни грозный Клод. Епископ Ришар больше напоминает секретаря ромейского посольства, только он на голову выше и гораздо печальнее. Грустная птица, кажется, без особого восторга относится к своей роли; хотя он, помнится, всегда такой.

— Благодарю вас. Его Величество, если будет на то согласие всех сторон, хотел бы просить руки девицы Рутвен для Чезаре Корво, герцога Беневентского.

Благодарение Господу за восемь лет жизни среди Рутвенов, за десять лет жизни с братом и Жанной, за армориканский двор, за траурный двор, и еще раз благодарение Господу за отпущенный девице Рутвен семейный же темперамент!.. Если бы ее внезапно облили водой, она бы удивилась меньше — и точно так же не выдала бы своего удивления. Господин посол? Ее руки?..

— Вам, наверное, известно, — продолжил епископ, — что в виду… не менее известных событий помолвка герцога с госпожой Лезиньян-Корбье разорвана. А уже заключенное соглашение требует и личного союза. Его Величество предположил, что подобная замена устроит все стороны.

Интересно, а что он имеет в виду под событиями? Остается надеяться, что отказ Корво жениться на Карлотте и последовавший за тем королевский гнев. Впрочем, после — не значит вследствие, как учат риторы. Хотя в данном случае немножко вследствие. Знай Шарлотта, что выйдет из ее рассказа Жанне о событиях в посольском флигеле, она бы промолчала. Хотя Карлотта и не говорила, что это нужно хранить в тайне… но Карлотта — стрекоза, ошалела от радости и не подумала, ей простительно, а девица Рутвен должна была подумать. И предупредить Жанну, которая тоже не предполагала, что может выйти… в общем, все хороши, но Шарлотта ошиблась сильнее прочих.