А, может быть, он имеет в виду даже не опасности — а неудобства. Перебои, задержки, необходимость вести позиционные войны из-за каждого решения… Право же, до чего глупая путаница. Со стороны ситуация ясна любому, кто дал бы себе труд задуматься — почему второй человек в стране, наследник престола, ни разу, никак и ничем не попытался помешать Его Величеству расторгнуть заведомо бесплодный брак и заключить новый. На всем остальном — играл. На этом даже не пробовал. И тому, кто даст себе труд задуматься — почему оный наследник, игравший на всем остальном, до сих пор жив. Конечно, он следит за собой, у него прекрасная охрана, его еду пробуют — и играет он куда более расчетливо, чем можно подумать. Но сильному желанию, как известно, нет преград…

Эти двое никогда не увидят друг друга даже на треть. Бывают люди, не различающие какой-то из цветов радуги, так и господин коннетабль с Его Величеством.

Коннетабль сидит за небольшим столиком, пишет — последние распоряжения перед отъездом. Перед ним стопка очиненных перьев. Слегка притупившееся отправляется в другую кучку. Одна растет, другая убывает. Словно песок пересыпается в часах. Время бежит очень быстро, перья тупятся еще быстрее.

— Господин коннетабль, у меня есть к вам несколько личных просьб.

— Я вас слушаю.

— У меня не нашлось времени на письма, а вы, я предполагаю, окажетесь в Орлеане раньше всех прочих — передайте госпоже графине мои соболезнования, а моей супруге — что я задержусь чуть дольше, чем планировал. И… если новый граф де ла Валле еще не выбрал себе войну по вкусу, я был бы рад видеть его здесь. Хотя куда лучше для него будет перенять хотя бы часть вашего опыта. — Возможно, я ошибаюсь, но вражда и слепота не переходят на младшее поколение…

— Сделаю. Но у вас есть немного времени на письма. Что до младшего де ла Валле, тут не нужно быть пророком. Его Величество пожелает видеть его либо на западе, либо на севере.

— В любом случае король не прогадает. — Сказанного вполне достаточно, большее будет уже предательством, но если Валуа-Ангулем захочет, он услышит. — И… я просил бы вас не разбирать наш вечный двигатель.

— Его Величество вполне недвусмысленно пожелал, чтобы молодой Гордон участвовал в марсельской кампании… однако, он связал его присутствие здесь с присутствием каледонского полка, а полк я забираю. Эта задача решается в обе стороны. Выбирайте любой удобный вам способ.

— Времени на партию в кости у нас нет.

— Поступите, как вам больше нравится. — Кажется, у коннетабля нет сил на игру. Кажется… да, конечно же. Он оставил Хейлза в живых и на свободе. И — как он считает — этим спустил лавину.

Валуа-Ангулему не нужен король; он сам запишет на свой счет и флот, и шторм, и часовню — которая была, надо сказать, скверным новоделом, построенным лет десять назад на средства местного купечества.

Дело же не только в гармоничности и полезности вечного двигателя, не только в том, что при виде Эсме даже у Чезаре просыпается интерес: что там внутри? Какое заклинание может превратить этот мировой столп в обычного юношу? Просто на юге каледонцу есть, где расти — а ему нужно расти, он очень хорош уже для своих лет. Года три в свите, под надзором Мигеля и Делабарта — и он получит свою роту, еще лет десять — и сможет вернуться домой уважаемым человеком… или остаться одним из капитанов в Роме. Дома же его ждет положение двадцать пятого в ряду ровесников, младших членов клана.

— Я бы оставил весь двигатель здесь — если у вас нет возражений. И у меня есть несколько деловых вопросов.

— Никаких. А вопросов, когда я закончу писать, у вас, подозреваю, появится втрое против нынешнего. И главным будет «как я в это ввязался?»

— Господин коннетабль, я помню, как и зачем ввязался в это. Ваше мнение о том, что это испортит мою репутацию, я тоже знаю. А от части вечного двигателя я с удовольствием вас избавлю.

— Избавите? — Собеседник по-прежнему не поднимает головы от бумаг. Другой бы счел это крайней невежливостью. — Что вы. Он хотя бы не пытается наводить всюду порядок по своему разумению, как это некогда делал я. Кстати, мы, кажется, чуть не совершили ошибку. Если он… представитель, как Его Величеству было благоугодно это чудо обозвать, то мы с вами не имеем права им распоряжаться. Ему придется решить, где… представлять.

Не самый лучший выход, поскольку предмет спора может принять любое из двух решений, а уговаривать его не подобает ни с какой стороны. Но иначе будет не вполне верно по отношению к Его Величеству, а сейчас не самое подходящее время для создания подобных мелких заминок. Из них может выйти больше шума и потерь, чем стоит целый десяток подобных молодых людей.

— Мигель, распорядись сообщить представителю, что его желает видеть господин коннетабль. — Коннетабль только коротко кивает, благодаря за сбереженную минуту…

И протягивает Чезаре первый список. Он не преуменьшил. Любой разумный человек, посмотрев, что и в каком виде ему оставляют — после шторма — задался бы вопросом, что он здесь делает. Валуа-Ангулем собирается удивить альбийцев. Сбить их в море, быстро — и закрыть эту часть кампании. И делать он это намерен за счет юга.

Коннетабль позволит обнажить границу с Толедо — правда, то, что ее охраняет, не совсем армия. Если бы не климат, Чезаре назвал бы толедское порубежье этакими водами, на которые отправляют отдыхать и залечивать раны войска с прочих границ. Некоторые слишком долго задерживаются на водах, забывая, с какой стороны берутся за оружие и где у пушки жерло. Но это люди, и из них можно что-то сделать. Остальное придется набирать повсюду, где возможно, так срочно, как возможно. Де Рубо едва ли рискнет атаковать сейчас, даже когда узнает об уходе большей части армии. Ему нужно обеспечить себе безупречный, надежный тыл — а если он все-таки полезет через низовья реки в ближайшую пару недель, что почти невероятно, то получит неприятнейший сюрприз со стороны Тулона. Мой добрый родственник Уго будет рад принять у Тидрека ключи от спасенного города…

Значит, необходимый минимум все-таки есть, а остальное — доберем в ближайшее время. Мои войска, мои воинственные родственники, королевство Толедское, которое едва ли позволит себе отказать мне в помощи в нынешней ситуации… красивая игра. На грани возможного. Господин коннетабль думает, что я буду негодовать? Сошел с ума от неприятных сюрпризов, наверное.

Скорее, он считает, что отвечает за меня… и что не имеет право ставить меня в положение, в котором я так легко могу свернуть себе шею, пусть даже и всецело по собственной вине — и для собственного удовольствия. Кажется, я понимаю, почему брат Арно порой так странно смотрит на Его Светлость. Я всегда считал, что гордыня — это мой персональный грех… но моей гордыне в сравнении еще расти и расти.

Если я ошибусь, герцог сочтет, что это его ошибка. Найдет какой-нибудь повод — данный или не данный совет, слабое место в давно забытом и заброшенном плане, неполную инструкцию, один-единственный полк, который обязательно нужно было оставить, лишний увезенный гвоздь из конюшни… он найдет, непременно. Эти его фантазии и неумеренные представления о своей ответственности за все, происходящее там, куда он хотя бы бросил взгляд — один из поводов не просто удержать границу, а удержать ее с блеском. Еще одна грань, одна из многих.

Любого другого человека, кроме отца, я за подобную дерзость уже убил бы. Что сделано мной — по совету или вопреки ему, — то сделано мной. Считать меня бессловесным инструментом или бездумной марионеткой — оскорбление, за которое берут жизнь. Но господин герцог… будем считать его главой дома. Старшим родственником, как уже было сказано ранее.

Итак, шестнадцать тысяч ртов у меня в совокупности уже есть, или, как считает коннетабль, двенадцать с половиной тысяч человек. Остатки флота пригодятся для перевозки остальных. Граница — от устья Роны до Нима, севернее ее будет держать армия Аурелии. Ничего невозможного. Западный берег Малой Роны останется за мной. Может быть, мы даже удержим всю дельту Роны и Камарг. Хотя флот с Атлантики не придет. Теперь не придет. Ни единого корабля. Что ж. Обойдемся.