– Клаудиус, Клаудиус, почему ты сделал это? Неужели я ошиблась в тебе? Разве у тебя нет сердца?
Или сердце ты притворно подарил мне? Это был обман, клок тумана, мираж на болоте. В миг моей смерти моя душа, как черный жук, выползет из моего рта и полетит к Ромелии и Клаудиусу, а потом эта душа окутает их кошмарами, давящими, ужасными снами, которые окончатся безумием.
С неподвижным холодным лицом надсмотрщики схватили девушку и швырнули ее в маленькую сырую камеру. В стенах были закреплены кольца, к которым пристегивалась цепь заключенной. Она едва могла двигаться, ей удалось лишь рухнуть на колени на грязный каменный пол. В темнице стояла вонь. Надсмотрщики закрыли высокую железную решетку ее камеры и оставили отчаявшуюся девушку одну. Взбунтовавшись против своей жестокой судьбы, Пила выпрямилась. Цепи зазвенели, и железные кольца впились глубоко в плоть ее рук и ног. Громкий рев был реакцией на ее движение. Львы! Где-то поблизости, во мраке темницы, львы и другие звери ждали дня, когда Пила будет стоять перед ними, и у этих зверей были лучшие шансы, потому что Пила не сможет даже обороняться, ее прикуют цепями к столбу, где дикие звери сожрут ее живьем.
Ее Кулаки сжались в парализующем страхе. Она желала умереть еще в тюрьме, чтобы избежать жестокой и постыдной смерти на арене. Однако несчастная рабыня была здоровой и сильной, ее хорошо кормили, и стражники прикрепили цепи так, чтобы она не могла ими убить себя сама.
Ромелия старательно упаковала узелок с простой одеждой, которую она сама достала из бельевой. Друзилла была занята обслуживанием Клаудиуса, поэтому за Ромелией никто не наблюдал. Никто из других рабов не обратил внимания на то, чем она занимается, это был ее дом, и она могла делать в нем все, что хотела. Она нашла темные ткани, которые были предназначены для одежды рабов, и изготовила из них несколько туник, какие носили женщины свободного сословия. Эти туники она спрятала в одном из сундуков и поверх положила свои ценные, дорогие ткани.
Потом она вышла, чтобы упаковать свои украшения и все монеты, какие только могла найти в доме, в матерчатый мешочек. Руки у нее тряслись от волнения, дыхание ускорилось. Ромелия уже давно подговаривала Клаудиуса, чтобы он ее похитил. Теперь же, когда дошло до совершения этого, сердце у нее выпрыгивало из груди. Сегодня утром она увидела, каким жестоким может быть Клаудиус. Одно дело – быть зрителем жестокого поединка, и совсем другое, когда один из этих суровых мужчин склоняется над тобой, приставив меч к горлу. Ромелия все еще дрожала при мысли об этом.
Страх уступил место похотливой дрожи, когда она подумала при этом о его обнаженном теле. Она нашла самого красивого, самого жестокого, самого желанного и чарующего похитителя, какой только был в Риме, и он похитит из Рима ее, Ромелию, нежную супругу сенатора Валериуса, одухотворенного, мечтательного, любящего мужчины. Они с Клаудиусом навсегда будут связаны, словно клятвой крови.
Друзилла в отчаянии взмахнула руками, когда узнала, что Пилу арестовали и бросили в темницу под ареной. Она не понимала, что случилось. Еще менее она понимала, почему Пилу нашли в постели Клаудиуса. Пила никогда не отдавалась мужчине, ее целомудрие и девственность были для нее святы. Друзилла была готова поспорить на свою жизнь, что ни один мужчина никогда не касался Пилы. Пила ни в коей мере добровольно не отдалась бы именно этому высокомерному гладиатору, который попеременно забавлялся с дамами в доме и так постыдно обманывал сенатора. Речь могла идти только об акте насилия со стороны гладиатора или же об ошибке. Да, было время, когда Друзилла мечтала о Клаудиусе, но с тех пор, как он опустился до оплачиваемого любовника богатых и скучающих женщин, Друзилла не испытывала к нему никакого уважения.
И в таких обстоятельствах ей приходилось теперь по приказу госпожи обслуживать гостя. Клаудиус заметил заплаканные глаза Друзиллы. Пила, очевидно, так скрывала свое любовное увлечение, что даже Друзилла ничего не заподозрила. Он подумал о благоразумии Пилы. И был уверен, что Пила любит его душой и телом, точнее, любила, потому что ее полный ужаса вопль еще звучал в его ушах.
Он украдкой наблюдал за Друзиллой. Пухлая рабыня пыталась скрыть свое глубокое горе, но ей это не удавалось. Клаудиус занимал ее тем, что без конца просил подать то холодной воды, то оливок, потом яблок и винограда, вяленой ветчины и сухой рыбы, хлеба и сладостей.
Каждый раз, когда Друзилла исчезала на кухне, чтобы принести желаемое, он укладывал часть еды в корзину, которую прятал в сундуке. Когда Друзилла снова появилась, он развалился на ложе, беззастенчиво икнул и погладил себя по животу.
Друзиллу это неутонченное поведение взбесило. После того как бедная Пила из-за него попала в беду, аппетит у него, казалось, совсем не убавился. Он поглощал горы пищи, довольно ухмылялся и чувствовал себя очень хорошо. Он мотался по дому сенатора, как будто это был его собственный, забавлялся с его супругой и не стеснялся доводить до беды рабов. Но какие существовали права у рабов в этом мире? Никаких. А Пила, рабыня-чужестранка, была просто никем, никто не будет о ней тосковать, никто о ней не спросит. Она пришла и ушла, как цветок, который отцвел, завял и был унесен осенним ветром. От нее ничего не останется, кроме бесформенной массы кровавой плоти, когда львы на арене утолят свой голод. Друзилла всхлипнула.
Клаудиус немного приподнял брови. Друзилла со своей чувствительностью могла быть для него опасной, ей нельзя было ничего доверить, иначе и ее жизнь будет в опасности. На следующее утро весь мир узнает, что произошло накануне ночью, – и в Помпеях и в Риме это станет крупной сенсацией. Друзиллу, как близкую доверенную госпожи, могут принудить заговорить под пыткой, будет лучше, если она останется в неведении.
После того как Клаудиус закончил свой роскошный обед, он подождал с полным спокойствием, пока Друзилла уберет со стола и удалится. Потом он достал из сундука корзину, которая теперь до краев была наполнена едой, и направился к тем конюшням, что находились за пределами имения. Никто не наблюдал за ним. Он пошел к надсмотрщику за конюшнями и попросил двух мулов.
– Я хотел бы навестить родственников в Помпеях и отвезти им фруктов, – объяснил он и зевнул, – сегодня слишком жарко, чтобы бегать. К вечеру я вернусь, чтобы составить хозяйке компанию за ужином. Животные напоены и накормлены?
– Да, господин, это самые сильные животные в конюшне, – подтвердил надсмотрщик и вывел двух хорошо накормленных мулов.
Клаудиус критически посмотрел на них.
– Ну, до Помпеи они доберутся, – пошутил он и взлетел на одно из животных, в то время как раб укрепил корзину на спине второго мула. Маленькая процессия с удобствами двинулась вперед, Клаудиус снова от всей души зевнул и лениво вытянул ноги.
Мулы топали по дороге к Помпеям. На полпути Клаудиус развернул животных и поехал маленькой улочкой в направлении Геркуланума. Недалеко от городка он оставил Виа Попилиа и избрал боковой путь, который вел к Везувию. Между виноградниками он переоделся. Светлую патрицианскую тунику, которую приготовила для него Ромелия, он спрятал между складками застывшей лавы. Вместо нее он надел короткий фартук с поясом, поверх него – длинный плащ. Никто не мог увидеть, что под ним на его поясе висели кинжал и короткий меч гладиатора. Имело значение то, что он не был рабом, как большинство гладиаторов и, как свободный, мог носить свое оружие. Однако сейчас это было опасно, потому что он был одет как простой ремесленник.
Переодевшись, он снова выехал на Виа Попилиа, добрался до Геркуланума и оттуда еще раз обогнул вулкан. У северной стороны вулкана росли дикие пинии и густой кустарник. Он остановил животных, взял корзину с продуктами и спрятал ее под кустом, обоих мулов привязал на длинные поводки, чтобы они могли спокойно щипать траву. Довольный, он отправился назад. К вечеру гладиатор добрался до Помпеи.
