Лицо Пилы стало пепельным, она покорно опустила голову.

– Ты прав, господин, один мир не такой, как другой, и тем не менее они равнозначны.

Валериус приподнял брови.

– Мудро сказано, Пила. Я полагаю, ты понимаешь кое-что в философии, хотя никогда не посещала школу. Это мне нравится, поэтому я предлагаю тебе сейчас маленькую сделку. Это – сделка, ничего больше. Ты знаешь, что завтра у меня состоится большое пиршество, как заключительный акт игр. Это будет роскошный праздник, ожидается много гостей, благородных мужчин из Рима, сенаторов, консулов, а также богатых купцов. Их должны хорошо принять и развлечь, будет конвивиум с музыкой, танцами, пением, чтением стихов и остроумными разговорами. Будут предложены редкие кушанья и тонкие вина. На столах будет только серебряная и изысканная стеклянная посуда. Короче, это будет праздник, соответствующий моему положению в городе. Однако нас должны радовать не только цветы и ароматы, музыканты и танцоры, рабы тоже должны радовать глаз. Ты словно создана для этого. Поэтому ты будешь завтра присутствовать на этом празднике прямо в зале для пиршеств и в перистиле. Ты будешь обслуживать гостей, радуя их своим видом. Об этом я поговорю с Ромелией и попрошу ее отказаться от своего намерения отрезать тебе волосы.

Пила снова бросилась к его ногам.

– Я благодарю тебя, господин. Благодарю тебя за твою доброту и мудрость.

Валериус скривил губы.

– Я сейчас настроен милостиво, – сказал он. – Народ ликует при виде меня. Я охотно выказываю милость, и я не только выгляжу таким, я и в самом деле такой.

Довольный собой, он пригладил свою одежду.

– Посмотри на меня, Пила, ты существо из другого мира. Однако ты сказала, что они равнозначны, оба эти мира, поэтому и там ты красивая девушка, и здесь ты красивая девушка. Там ты должна была бороться, чтобы выжить, здесь ты делаешь то же самое. Однако я думаю, что борьба тебе предстоит нелегкая. Я дарю тебе твои волосы и твою честь. Ты даришь мне свое тело и свое целомудрие. Это – сделка. Не принято, чтобы сенатор заключал сделку с рабыней, сенаторы вообще не заключают сделок, так что это – маленький обмен подарками. Конечно, ты можешь также выбирать: умереть на кресте или на арене. Ты свободна в своем выборе.

Пила дрожала от еле сдерживаемого напряжения, которое побуждало ее схватить изящный нож для фруктов и вонзить его в сердце сенатора. Потом она будет с поднятой головой смотреть в глаза любому дикому зверю на арене.

Она сжала кулаки перед лицом и боролась против кипевшей в ней ярости, но она увидела два темно-голубых глаза на красивом лице цвета светлой бронзы, которые смотрели на нее. Она видела кровавый песок, меч, и дрожь от сдерживаемой ярости превратилась в сильное сердцебиение. Она подняла голову и посмотрела на Валериуса. Потом улыбнулась.

– Я не разочарую тебя завтра, господин, – пообещала Пила.

Валериус довольно кивнул.

– Где твое зеленое платье, которое я велел тебе сшить? – спросил он. – Ты должна будешь завтра надеть его.

– Извини, господин, но оно постирано, потому что на нем была кровь.

– От этого? – Он указал на красные полосы на руках Пилы.

Пила в знак подтверждения опустила глаза.

– Чтобы мое эстетическое чувство еще больше не пострадало, – Валериус, покачав головой, посмотрел на следы от побоев, – намажься мазью из окиси свинца и цинка, это уменьшит воспаление и боль. Я велю сшить тебе новое платье, голубое, как море, оно лучше подойдет к твоим глазам, и оно должно быть очень коротким, чтобы я лучше видел твои прекрасные ноги.

Он поднялся и позвал раба. Тот должен был позаботиться о портном, который немедленно сошьет новую одежду для Пилы. Валериус полез в свой мешочек с деньгами.

– Вероятно, эта серебряная застежка подойдет больше, чем золотая, – сказал он и протянул ее Пиле.

Она снова упала ниц, но Валериус кивком поднял девушку.

– Расскажи всем людям, как я милостив, мне это приятнее, чем то, что ты бросаешься к моим ногам.

Не взглянув больше на Пилу, он покинул комнату. Раб повел Пилу, чтобы портной снял с нее мерку.

Валериус размашистыми шагами торопился в покои Ромелии, куда она удалилась тотчас после появления своего супруга. Не постучав, он распахнул дверь. Ромелия нахмурила лоб. Даже супругу не позволялось без объявления входить в ее покои.

По опасному блеску в его глазах она поняла, что он сильно разгневан. Мгновенно она изменила выражение лица и приветливо улыбнулась.

– Почему так стремительно, Валериус?

– Замолчи, ты, фальшивая змея, – ответил он в ярости. – Я возмущен выходкой с Пилой.

– Почему ты так волнуешься из-за рабыни? – Ромелия пожала плечами.

– Я волнуюсь не из-за рабыни, а из-за тебя.

– Ах, я могу делать с рабыней все, что захочу. Она подняла против меня руку. Я велю распять ее на кресте.

– Ничего ты не сделаешь! – гневно воскликнул он.

– Позволь, Валериус. Если рабы будут поднимать руку на своих господ, к чему это сможет привести?

Валериус опустился на скамейку и глубоко вздохнул. Предстояло тяжелое объяснение.

– То, что Пила подняла против тебя руку, – это одна история, и только в моей власти наказать ее за это, но об этом речь не сейчас.

– Почему? – надула губы Ромелия. – Почему?

– Из-за твоего непослушания мне. Я запретил тебе отрезать волосы у Пилы. Разве это было сказано недостаточно ясно? Ты осмеливаешься противиться моим словам? К сожалению, я не могу бросить тебя на съедение львам, как бы я этого ни хотел.

У Ромелии пресеклось дыхание.

– Замолчи! – Валериус прервал ее до того, как она смогла возразить. – Я возмущен тем, что ты всерьез не воспринимаешь меня, пытаешься обойти мои указания, хочешь обмануть меня и откладываешь свои действия на то время, когда я нахожусь на форуме или в курии. Весь Рим лежит у моих ног, только моя собственная жена делает из меня дурака.

– Поверь мне, в мои намерения не входило унизить тебя каким-либо образом. Я не знала, что эта рабыня так много для тебя значит.

– Она не значит для меня ничего, она радует мой глаз и льстит моему эстетическому чувству, как алебастровая лампа или мраморная статуя. Более ничего. Ты всегда меня неправильно понимала, драгоценная Ромелия.

Валериус понизил голос.

– Я знаю, что ты используешь Пилу для единоборства со мной. Я предупреждаю тебя, не заходи слишком далеко. У Пилы останутся ее волосы, и завтра она будет присутствовать на конвивиуме. Это мое последнее слово. А сейчас пошевеливайся и позаботься о приготовлениях к празднику, как тебе подобает.

Он отвернулся и покинул комнату. В лице Ромелии не дрогнул ни один мускул. Она долго смотрела на дверь, в которой исчез Валериус. Затем уголки ее рта дрогнули и на губах появилась презрительная улыбка.

Завершающим аккордом игр, которые организовал и оплатил Валериус, должен был стать большой праздник на его вилле. Весь Рим говорил об этих играх, не имевших равных себе по блеску и великолепию.

Времена были неспокойные. Народ был пресыщен и готов бунтовать. Хватило бы и маленькой искорки для взрыва, который мог иметь катастрофические последствия для республики. То тут, то там вспыхивали восстания. На горизонте маячила неминуемая гражданская война.

Однако народ было так же легко успокоить, как и разгневать. Роскошные игры, народные увеселения, скачки на лошадях, театральные представления, пестрые праздничные процессии, раздача хлеба и оливкового масла укрепляли в народе лояльность к власти.

Игры стоили Валериусу состояния в восемьсот тысяч сестерциев, но он не сожалел ни об одном потраченном сестерции. Деньги были разумно вложены. Они были гарантией его общественного признания, его популярности и его власти. А это, в свою очередь, наполняло его карманы и сундуки и увеличивало его богатство.

Многочисленные гости прибыли еще до захода солнца. Беспечно болтая, они располагались в атриуме, где хорошенькие танцовщицы уже извивались под звуки флейт. Валериус не жалел ни труда, ни денег, поэтому были заказаны лучшие музыканты и танцоры, фокусники и акробаты, мимы и певцы.