Итак, Слад воцарился на Солнышке, развернув бешеную преобразовательную деятельность, которая моментально изменила буквально все — и жизнь, и своеобразие, и цель, и бессмыслие — на этой планете, будто бы перст Творца, или, наоборот, дух борьбы, онпереоборудовал здешнюю реальность и самый неуловимый, но стойкий вкус ее, открыв горизонт неких далей, ставших теперь явными в своем истинном существовании для закосневших в собственной чрезмерности бытийственного примитива солнышек. Они воспряли, но многие не пережили этой давно желанной новизны и небесной подлинности, сбежали на обратную сторону Солнышка, чтобы продолжать там старую жизнь и сгинули там, в конце концов, наверное, высохнув, как и полагалось делать раньше. Остальные, ошарашившись, но очаровавшись, остались и следовали за Сладом, пытаясь выполнять его призывы, указы и проповеди. Слад, конечно же, знал, чего он хочет и что ему нужно, и для чего, — для остальных же сие было неведомо и страшно. Тем не менее, они отдали ему себя, вцепившисьв него, как брошенные на произвол рока слепцы, ухватившиеся за непонятно откуда взявшегося поводыря, который мог повести их и на жертвенное заклание, и в сияющий рай. Вначале Слад учил их не ползать, а ходить. Тогда, первым же утром после своего прибытия, он собрал их всех, громко проорав что-то невразумительное, и вышел к продолжающей изумляться, тут же собравшейся солнышковой толпе, вновь подняв свои верхние щупы, как будто хотел поймать что-то в небе, или призвать кого-то еще из космоса.

— Кто ты? — осмелился прострекотать ему Сплюйль.

— Я же сказал: я — Слад! — слобно ответствовал Слад. — Кончать вопросы! Если я говорю, то вы молчите, а когда можно будет спрашивать, я вам сообщу! Если не нравится — уходите, а если уж остаетесь, то внимайте и не выпендривайтесь. Не мир я вам принес, а луч, а если кто-то не понял, я быстренько его сожгу, как я сжег одного из вас при посадке…

— Ууууу!! — испуганно застрекотали солнышки.

— Молчать! Тьфу! Я — Слад; я шутить не люблю, ха-ха!

— Пошел ты! — стрекотнул Доба.

Резкий луч немедленно ударил в него, воспламеняя: через миг Доба превратился в грязно-белый пепел.

Солнышки инстинктивно отпрянули назад.

— Так будет со всеми, кто выпендривается мне в лицо! — самодовольно выкрикнул Слад. — Блаженны тупые, ибо они не выпендриваются! Впрочем, все вы тут тупые. Но такого я не допущу! Не нравится — уходите!

Солнышки развернулись и как можно быстрее уползли, все время страшась, что их настигнет безжалостный луч. Но ничего не произошло; Слад с грустью смотрел на их бегство, затем как-то шумно дунул, и появился рядом с ним некий белый кубический предмет, достаточно большой и непрозрачный; Слад скрылся в нем.

Охреневшие от всего этого солнышки, отползя на достаточное расстояние, остались все в куче и не говорили друг другу ничего, поскольку все происходящее было чудовищным и непонятным. Почти все тогда употребили большую дозу почвы и вяло блаженствовали, не зная, что же делать дальше.

Но дальнейшее не принесло облегчения и возврата к привычной скуке: Слад все еще был здесь. Тогда-то и некоторая кучка их, отчасти заинтересовавшись, а отчасти и устав от сладкого почвенного бездумья, потянулась к страшному и странному белому кубу, в котором терпеливо пребывал ждущий их небесный пришелец. Они встали поодаль, ничего не делая и ожидая, и наконец появился Слад с поднятыми вверх двумя своими отростками и радостно постанывая.

— Луч вам! — сообщил он немедленно, как-то на миг воссияв. -

— Да будет новое, да сгинет прежнее, да зажжется настоящее, да возгорится будущее!

Солнышки затрепетали, но остались на своих местах.

— Вы будете не ползать, но ходить, вы будете говорить, вы будете работать и… Впрочем, об этом потом. За мной идет другой, ну, а пока я здесь, старайтесь подняться над собой, чтоб почуять свой вес!!!

Слад расхохотался, опустив свои верхние щупы.

— Вначале: никакой почвы! Точнее, никакой убаюкивающей, удебиливающей, уносящей вдаль, усыпляющей, оцепеняющей почвы! Иначе — луч! Я говорю, я — Слад!

— Но нам надо есть… — вдруг произнес некто на языке Слада и тут же чуть не свихнулся от неожиданности этого произнесения.

— Почву вашу дам вам, сама почва — вон — ничего не жрет, и все хорошо. И вы не заботьтесь, да вы и не заботитесь. Так вот, надо, надо заботиться!! Будете приучаться кушать воздух, или вообще вакуум… Но это потом. А ты — молодец, уже говоришь. Вы все будете говорить! И ходить! А ну-ка, подползи сюда! Ты, ты!

Слад властно указал на солнышку, который только что обращался к нему. Тот медленно приполз, дрожа.

Говорю тебе: встань и ходи!

Слад протянул к нему свой отросток, и из него вырвался резкий голубой луч, поражающий солнышку в самый центр. Все вмиг вжались в почву; образовалось зеленое облако.

— Не бойтесь, смотрите, смотрите!

Облако рассеялось, тот самый солнышко теперь действительно стоял, почти как Слад, на трех своих щупах, остальные произвольно расположив вокруг центра. Его лик позеленел от ужаса, глаза мрачно смотрели вперед.

— Сделай первый шаг, попрыгай, попробуй самого себя!..

— Я…

— Затычка от коня! Пошел!..

Солнышко вытянул вперед свой правый щуп и вдруг обнаружил, что тот отвердел, как ничто другое на планете Солнышко. Он поставил его осторожно перед собой, переместил на него вес своего изменившегося тела и начал медленно подтягивать два остальные

щупа. Они тоже отвердели! Солнышко напрягся, запыхтел, каким-то образом согнул все-таки эти щупы, почти коснувшись торсом с центром родной почвы, но тут щупы как будто сами резко разогнулись, и солнышко взлетел невысоко ввысь, немедленно вслед за этим упав.

Слад радостно похлопал своими верхними щупами друг о друга.

— Молодец! Молодец! Взлетел! Прыжок! Молодец! Молодец! Взлетел! Прыжок!

— Я что, всегда так теперь буду? — спросил с почвы омертвелый от страха и омерзения, преображенный солнышко.

— Вы все так будете! Все! И не только так! Вы будете скакать, летать, пролетать! Я поведу вас на высь — к казуарам, к лучам, туда, туда… И еще выше. Но об этом потом!

И началась бурная новая жизнь. Луч скакал туда-сюда, превращая солнышек в каких-то ходячих попрыгунчиков; они исправно говорили и пытались питаться воздухом, что, однако, давалось труднее всего, но никто уже из примкнувших к Сладу больше не блаженствовал от почвы и от самого себя — ужас перед убийственным лучом медленно, но верно, внушал им к этому стойкое, неотвратимое отвращение.

Слад создал им жилища, наподобие своего белого куба, только у них кубы были коричневыми.

— Что соответствует вашей сути! — заявил Слад, резким лучом производя первое из этих жилищ. — Вы должны ночью быть там!!

Солнышки послушно выполняли все, что только ни требовал и ни просил их неожиданный повелитель, ничего не понимая, но ни о чем не спрашивая.

Но однажды он собрал их всех, помолчал и серьезно сказал:

— Детки мои, которых я сделал прямыми и упругими! Возлюбленные сотоварищи, есть еще те, кто не хочет жить по-новому, а все еще строит свою личную реальность по-старому. Так-то! Как же так?

Солнышки насупленно молчали.

— Вот скажи ты, Бедрила, — Слад дал всем солнышкам имена, — хорошо ли это, правильно ли? Нормально?

Бедрила попятился, но негромко произнес:

— Нет.

— А теперь ты скажи, Зудик, разумно ли терпеть отщепенцев, нарушающих ваш общий приход… к новым высям?

Зудик вообще отпрыгнул со страху куда-то влево, но тоже сказал:

— Нет. Нет!

— Так что с ними делать? — спросил неугомонный Слад.

Солнышки молчали, глядя в почву, которая была одновременно близка, и так невыносима далека и запретна.

— Что с ними делать? А? Что?

Солнышки молчали.

— Ладно, подумайте, и я подумаю. А ну-ка, все в свои кубы до утра!!