— Он сломал ногу! — воскликнула она. — Это я виновата!
— Нужно наложить шину, и лучше всего это сделать в Дирхерсте. Я сам буду погонять лошадей, — решил мастер Берк, взваливая крестьянина на телегу.
— Скорее! Приедете за мной, когда позаботитесь о нем!
Розамонд смотрела им вслед, чувствуя себя виноватой.
Случившееся так ее расстроило, что голова закружилась. Она решила посидеть немного. Войдя в замок, Розамонд опустилась на ступеньки. Неожиданно резкая боль словно кинжалом ударила в спину и, охватив все тело, стиснула мышцы живота. Розамонд с ужасом осознала — начались схватки, хотя внутренний голос монотонно повторял: «Слишком рано… слишком рано…»
Паника овладела ею. Каждый звук эхом отдавался в пустоте замка. Никого. Она совсем одна.
Когда боль утихла, она попыталась успокоить себя:
— Я всего в двух милях от Дирхерста. Можно дойти пешком.
Розамонд с трудом встала и побрела к обитой железом двери, но раздирающая боль вернулась так быстро, что едва не разорвала ее надвое. Нет, она не сумеет добраться даже до конюшни. Розамонд вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть, а когда стало немного легче, поползла к лестнице.
Она безумно любила свое дитя и сейчас судорожно хваталась за живот, думая не о себе, а о том, выживет ли ребенок. Какая горькая ирония в том, что она спасла все сокровища мужа, но из-за этого потеряла самое дорогое на земле! Если бы она так не надрывалась, малыш не просился бы на свет раньше срока. Почему же она сделала это? Ответ прост: эти вещи были дороги для Роджера. А Роджер безмерно дорог ей.
Эта мысль стала для нее настоящим откровением. Розамонд постоянно отрицала, что любит его, боясь признать очевидное. Но любовь не скроешь. Она расцвела в душе вопреки желанию, наполнила сердце, и теперь каждая частичка ее существа горит любовью к Роджеру и их ребенку.
Страх снова поднял свою уродливую голову. Любить кого-то означает потерять!
— Нет, — поклялась Розамонд. — На этот раз — нет! Я до последнего дыхания буду бороться, чтобы спасти своего ребенка!
Она вспомнила о перине наверху и умудрилась проползти еще две ступеньки, прежде чем началась очередная схватка. Когда ее отпустило, она немного отдохнула. Каким-то образом Розамонд нашла в себе силы добраться до лестничной площадки, но следующая схватка окончательно вымотала ее. Она прилегла, кусая губы от боли. Неожиданно вспомнив о чудесной восковнице, которую сама давала роженицам, чтобы облегчить страдания, Розамонд смахнула слезы. Ей не нужна восковница.
И тут ее скрутила еще более жестокая боль. Розамонд выкрикнула:
— О Боже, кто бы дал мне восковницу!
Время, казалось, замерло на месте. Похоже, прошло много часов, но никто не явился за ней. Она помогала роженицам достаточно часто, чтобы знать: начались потуги, вот-вот покажется головка.
Розамонд надавила на свой набухший живот и поняла: головки внизу нет. Помощь! Ей необходима помощь!
Все напрасно. Никто не придет.
Перед глазами замелькали страшные картины: умирающие женщины… младенцы, так и не увидевшие света Божьего…
Розамонд тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Нет, смерть не заберет ее ребенка!
Она начала истово молиться, припоминая слова псалма Давидова:
— И будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби… — Но слова переросли в вопль, когда боль захлестнула ее и милосердно погрузила в пучину беспамятства.
Торопясь вернуться в Тьюксбери, Роджер де Лейберн обогнал своих рыцарей и оруженосца Гриффина, которому поручил заботиться о большой деревянной колыбельке, на которой были вырезаны львы. Де Лейберн был рад, что побывал на сессии парламента. Все его подозрения подтвердились: там присутствовали в основном простолюдины и священнослужители, но едва ли двадцать баронов явились предложить поддержку де Монфору. Король Генрих тоже прибыл, хотя с трудом высидел положенное время, безучастный ко всему. Он выглядел настолько состарившимся и ветхим, словно от него осталась одна оболочка.
Въехав во двор, Род поднял забрало, осмотрелся и не увидел ни одного человека. Замок словно вымер. Неестественная тишина висела над ним. Охваченный дурным предчувствием, Роджер спешился. Неужели на Тьюксбери напали?
Внезапно мучительный вопль разорвал тишину. Род выхватил меч и ворвался в замок.
В комнатах не было ни людей, ни мебели, и Род, ничего не понимая, решил подняться наверх, но замер на полпути, увидев…
— Матерь Божья, Розамонд! — Он выронил меч. Отбросив шлем, подхватил жену на руки, поднял с холодного камня и наконец понял, что она рожает. — Тише, любимая, я здесь… Я здесь…
Роджер был вне себя от злости на слуг, покинувших Розамонд. Но сейчас не время гневаться. Он еще успеет все выяснить и покарать виновных.
Род отнес жену в их покои, тоже оказавшиеся пустыми, и бережно уложил на перину.
Опыт и воля помогли ему справиться с паникой.
— Я помогу тебе, — тихо говорил он. — Мы все сделаем вместе.
Розамонд вцепилась в его руки, и Род представил, какие муки она терпит. Потом она обмякла, снова уносимая водоворотом беспамятства.
— Розочка, не покидай меня! — вскрикнул он.
Ее ресницы на миг затрепетали, но тут же опустились. Во рту Рода пересохло, когда он увидел, что ребенок идет вперед попкой!
Какой-то инстинкт подсказал ему верное решение. Он с силой нажал на живот жены — вниз и назад.
Розамонд завопила, и у него сжалось сердце. Бедняжка! Он только усилил ее терзания. Зато ребенок каким-то чудом перевернулся!
Заметив головку, Роджер приказал:
— Тужься, любимая, тужься!
Она повиновалась, но минуты текли невероятно медленно. И все это время Род говорил с ней, ободряя, восхваляя, уговаривая, а когда она уже была готова сдаться, он потребовал:
— Покажи мне свою ярость, Розамонд.
Она вскрикнула в последний раз, и ребенок упал в подставленные ладони. Пуповина обмоталась вокруг его шеи. Роджер трясущимися пальцами распутал ее, больше всего на свете боясь, что придется сказать Розамонд о смерти ребенка.
— Успокойся. Успокойся… — повторял он.
Ребенок, захлебываясь, вдохнул и запищал, и Роджер с облегчением засмеялся. У него был нож, чтобы перерезать пуповину, и обрывок камизы Розамонд, но он не спешил — слишком дрожали руки.
Рыцари прибыли в Тьюксбери почти одновременно с мастером Берком и Нэн, вернувшимися за Розамонд. Нэн первая заметила Роджера, стоявшего на коленях подле жены с сыном на руках. Она быстро перевязала пуповину, а Роджер взмахнул ножом и с радостью положил малыша на руки матери. Нэн помчалась за водой обмыть мать и новорожденного. Род присоединился к управителю и своим людям, оставшимся внизу.
— Какого черта тут творится, Берк?
— Алиса де Клар принесла весть о том, что королева решила конфисковать Тьюксбери и все ваше имущество. Леди Розамонд тут же приказала перевезти все ценности в замок Дирхерст.
Ругательство сорвалось с губ Роджера.
— У королевы нет никаких прав конфисковать что бы то ни было! Пока Англией правит Симон де Монфор!
— Переправить все обратно, сэр Роджер?
— Вернуть людей и мебель несложно, но Розамонд скорее всего правильно сделала, что вывезла сокровища Тьюксбери, ведь граф Симон завладел всеми королевскими замками. Кто знает, что ему в голову взбредет!
Сверху донесся детский крик, и мужчины, не веря собственным ушам, подняли головы. Род радостно улыбнулся:
— У меня сын! Гриффин, принеси-ка колыбель!
Мужчины разразились приветственными криками, и дюжина нетерпеливых рук протянулась, чтобы помочь оруженосцу нести колыбель. Остальные зажгли факелы, разгоняя тьму.
На пороге спальни мужчин встретила Нэн:
— Им нужна постель, белье, еда и…
Роджер повелительно поднял руки:
— Сегодня нам не нужно ничего, кроме друг друга.
Войдя в комнату, он закрыл дверь перед носом Нэн. Увидев Розамонд с сыном у груди, Роджер замер от переполнявших его чувств. Розамонд неуверенно улыбнулась.
