Роджер скривил губы в злорадной усмешке:

— Вы вечно бегали наперегонки со сворой собак, ныряли в ров и выглядели настоящей оборванкой. Однажды Гарри назвал вас мокрой крысой, и вы забросали нас камнями.

— Изрыгая при этом самые грязные ругательства, — кивнул Эдуард.

Розамонд вспыхнула.

— Если мои манеры были столь отталкивающими, очевидно, вас привлекло мое приданое, — бросила она, с удовлетворением заметив, как оцепенел Роджер: оскорбление явно попало в цель.

Эдуард тоже перестал улыбаться.

— На что это ты намекаешь, черт возьми? — спросил принц.

— Иначе зачем ему было делать предложение? Ответ ясен: из-за моего богатства, — выпалила Розамонд.

— Нет, ты ошибаешься, — раздраженно возразил принц. — Это я попросил его. Такой союз устраивал всех. Бароны жаловались на то, что самые богатые наследницы достаются чужеземцам, вот я и постарался, чтобы тебя отдали англичанину.

Розамонд опустила ресницы, стараясь не показать, как унижена. Она сама навлекла на себя позор. Опять ее проклятая неуверенность в себе! Ощущение собственной неполноценности преследовало ее с детства. Потеря родителей и брата заставляла ее чувствовать себя недостойной иметь семью. Недостойной любви.

Чья-то рука легла на ледяную ладонь Розамонд, согревая уютным теплом.

— Поверьте, вы были самой драгоценной в мире наградой. Я считаю огромной честью для себя породниться с благородной фамилией Маршал.

Чистосердечен ли Роджер де Лейберн или просто смеется над ней? Но его слова по крайней мере вернули принцу хорошее настроение.

Розамонд увидела, как Эдуард снова улыбнулся.

— Я единственный женатый мужчина в обществе холостяков. Пора кому-то присоединиться ко мне, — объявил он.

— Но ваш брак — одно название, — дерзко заметила Розамонд.

Роджер предостерегающе сжал ее пальцы.

— Скоро все изменится. Элеоноре Кастильской вот-вот исполнится шестнадцать. В Виндзоре для нее уже приготовлены роскошные покои.

— Неужели вы ее еще помните?

— Во всяком случае, память моя сохранила картину пышного празднества в Кастилии — ослепительные краски, живописные костюмы. А какие турниры были устроены в мою честь! Сам король Альфонсо посвятил меня в рыцари и подарил великолепного боевого коня! Этот конь верно послужил мне на ристалище! Я смог выбить из седла всех противников.

При упоминании о коне Розамонд выдернула руку.

— Что ж, раз уж невеста не сумела произвести впечатления, хорошо хоть жеребец запомнился, — дерзко бросила она.

К счастью, лорд Эдуард отвлекся созерцанием десерта, специально приготовленного для него леди Элеонорой. Слуги внесли в комнату серебряные блюда с огромными сливовыми пудингами, плававшими во взбитых сливках с вином и сахаром. Когда к ним поднесли факел, вино тут же загорелось синеватым пламенем. Музыканты заиграли в честь победы над мятежниками.

Все радовались, пили, болтали. Роджер всем своим существом остро ощущал присутствие сидевшей рядом женщины. Украдкой он изучал ее точеный профиль в мерцающем голубом свете, гадая, о чем она думает. Боги, наверное, были благосклонны к нему в тот день, когда устроили помолвку с незаметной двенадцатилетней девчонкой. Эдуард благословил этот союз, желая наградить своего друга, потому что Розамонд Маршал была богатой наследницей. Но кто мог тогда подумать, что она превратится в надменную красавицу с горячим нравом — неотразимо соблазнительное сочетание! Роджер понимал, что она не желает иметь с ним ничего общего и сделает все, чтобы избежать их брака, но ему были совершенно безразличны ее устремления. Увидев Розамонд, он вознамерился ее получить. И чем скорее, тем лучше.

Роджер перевел взгляд на принца. Граф Симон верно подметил: они с Эдуардом очень похожи. Обоих природа наградила непомерными амбициями. Возможно, именно поэтому их дружба так крепка. И еще потому, что они поверяли друг другу свои тайны и готовы были сохранить их любой ценой.

Любой ценой…

Слова эхом отзывались в мозгу, пока Роджер обводил глазами зал. Кто из собравшихся здесь людей пойдет на все, чтобы достичь цели? На любые жертвы? Только двое: Симон де Монфор и Эдуард Плантагенет.

А он сам?

В темных глубинах его души уже был готов ответ. К этим именам вполне можно прибавить его собственное. Его можно обвинить во многом, но только не в праздности. Этим грешил его отец, доведший своим бездействием семью до нищеты. Слава Богу, хоть дядя оказался достаточно честолюбив! Употребив влияние и связи при дворе, он добыл племяннику место пажа и сказал Роджеру, что будущее — в его собственных руках. А теперь он не мыслит свое будущее без непокорной красавицы.

Род улыбнулся. Ну уж нет, он не даст Розамонд Маршал выскользнуть из его сети!

Разговоры о браке расстроили Розамонд, и, едва слуги стали убирать со столов, она поспешила исчезнуть. На выходе ее перехватила сгорающая от любопытства Демуазель.

— О, Розамонд, он так красив! Что он тебе сказал?

— Лорд Эдуард? — притворилась непонимающей Розамонд.

— Нет, глупышка, Роджер де Лейберн!

— Ты считаешь его красивым?

— О да! Смуглые брюнеты просто неотразимы! Стоит мне посмотреть в его зеленые глаза, как у меня колени слабеют и сердце замирает!

— Да, и у меня тоже. В желудке неладно, и тошнота подступает к горлу.

— Ах, Розамонд, ты просто невыносима! — засмеялась Деми.

— Знаю. Я намеренно обвинила его в том, что он женится на мне из-за денег.

— Но это единственная причина, по которой мужчины берут нас в жены. Дочери благородных семейств никогда не выходят замуж по любви. Может, ты именно об этом втайне мечтаешь, Розамонд?

— Любовь? — фыркнула та. — Очень надо! Мне и думать об этом не хочется! — Больше она никогда не позволит себе испытывать к кому-нибудь глубокие чувства. — Ни за что не сяду рядом с ним завтра вечером, — поклялась она. — И найду способ разорвать проклятую помолвку! Он, конечно, постарается настоять на своем, но если воображает, что я выйду за него и покорно преподнесу приданое, его ждет жестокое разочарование!

Покои Симона и Элеоноры были расположены наверху, в главной башне замка Кенилуорт, именуемой башней Цезаря. После ужина Симон поспешно поднялся наверх и увидел, что жена успела зажечь свечи из душистого воска и поставить перед пляшущим в очаге пламенем.

Кровь Симона закипела в предвкушении горячих ласк. Элеонора всегда велела зажигать в спальне огонь, чтобы они могли ходить обнаженными.

Сердце Симона неистово забилось. В чреслах сгустилась тяжесть, когда он увидел Элеонору, вошедшую сквозь смежную дверь. Она успела снять драгоценности и наряд, оставшись в чулках и сорочке, чтобы он смог ее раздеть сам.

Симон распахнул объятия, и жена бросилась ему на шею.

— Добро пожаловать домой, Сим! — Она всегда называла его так, когда они оставались наедине.

Симон прижал ее к своему сердцу и пробормотал:

— Ты сделала мою жизнь полной. — Отстранив ее, он стал жадно вглядываться в любимое лицо, пораженный тем, что после стольких лет его потребность в ней была все так же велика, как в тот день, когда он убедил ее тайно с ним обвенчаться. — Ты не представляешь, как я скучал по тебе!

— Еще как представляю! Ведь не случайно ты ворвался домой в середине ночи. Теперь моя очередь показать тебе, как тосковала я, — шутливо бросила она, пытаясь скрыть силу обуревавших ее эмоций.

Каждый раз, провожая Симона на очередную войну, она боялась, что больше никогда его не увидит. С годами Элеонора привыкла не выказывать страха. Как может он поверить в свою неуязвимость, если она усомнится в нем?

Элеонора прильнула к возлюбленному так, словно опасалась потерять, зная в глубине души, что однажды он не вернется с победой. Но сейчас неподходящий миг для грустных мыслей.

— Я всегда забываю, как ты велик! — рассмеялась она.

— Позволь мне освежить твою память, — многозначительно предложил он и дрожащими от нетерпения руками стянул с нее сорочку и снял чулки. — Пройдись по комнате, — попросил он.