Тейлор дружески улыбнулся, признаться честно, улыбка далась ему нелегко, принимая во внимание его досаду. Он намеревался встречаться с гатонским капитаном как можно реже, чтобы тот не догадался о том, что они отнюдь не соотечественники. Однако капитан, по всей видимости, счел его единственным человеком на судне, равным по социальному положению, и в связи с этим будет всячески искать общества «брата Пасса».

Но сейчас самой неотложной проблемой Тейлора было найти оправдание полному отсутствию мореходного опыта.

— Как я вам говорил, когда нанимал ваш корабль, брат Торм, это первая попытка моей семьи включиться в заморскую торговлю. До сих пор наши скромные успехи ограничивались караванными путями на север.

Торм серьезно кивнул, принимая объяснение Тейлора.

— Тогда я должен вас предупредить, — сказал старый моряк, — что мы плывем на юг, преодолевая очень сильное экваториальное течение. Новички в мореплавании часто страдают от бурного моря на этом пути. Будьте готовы к этому.

— Очень вам благодарен. Надеюсь, мой желудок окажется пригодным для плавания.

— На все воля Божья, — заключил Торм.

— Если Бог даст, — согласился Тейлор. Казалось, капитану понравилась серьезность его ответа.

— Я пришел к вам, — объяснил он, — просить вас пожаловать в мою каюту. По обычаю, мы начинаем каждое плавание молитвой.

— Для меня будет большой честью присоединиться к вам для выполнения вашего священного обычая, — отвечал Тейлор. — Но мне нужно некоторое время. — Он указал на свою старую поношенную одежду, и Торм понимающе кивнул.

— Жду вас через несколько минут, — сказал он и вышел.

Тейлор вздохнул, когда дверь за капитаном закрылась, и, безмолвно чертыхаясь, принялся переворачивать свои сумки в поисках парадного одеяния, которое он захватил на такой случай. Идти к Торму было последней вещью, которую ему хотелось делать, но выхода не оставалось, — придется преклонить колени вместе с капитаном в знак уважения к уродливому гатонскому богу.

Тейлору могла дорого обойтись попытка сойти за уроженца Гатони, но, к счастью, гатонская молитва всегда проходит в полной тишине. Гатонцы проводили молчаливые коленопреклоненные бдения, периодически отвешивая поклоны и утыкаясь лбом в пол. Он читал гатонское Евангелие и поэтому в самых общих чертах представлял себе религиозные догматы этой страны, во всяком случае, этого оказалось достаточно для того, чтобы сойти за северного купца, совершающего первое морское путешествие, компенсируя недостаток набожности избытком энтузиазма в области груза специй, которые он перевозил.

После молитвы капитан Торм пригласил брата Пасса пообедать с ним, и Тейлор использовал эту возможность, дабы наилучшим образом продемонстрировать ограниченность и некоторую алчность своей купеческой натуры. Проигнорировав явное желание капитана затеять серьезный богословский диспут, Тейлор начал многословно распространяться о куркуме и кориандре и занимался этим до тех пор, пока мрачный капитан полностью не потерял всякий интерес к брату Пассу. После этого Тейлору удалось манкировать многими из молитвенных собраний, происходивших два раза в день, — он закрылся в своей каюте, сославшись на морскую болезнь. Впрочем, последняя причина не потребовала от него никакого притворства. В течение первых трех суток непрерывная то бортовая, то килевая качка с должной интенсивностью переворачивала все содержимое желудка несчастного Тейлора вверх дном, и не единожды ему приходилось пулей выскакивать из каюты и перегибаться через поручни.

Судно двигалось вперед довольно медленно, «Грампус» был вынужден бороться и с течением, и со встречными ветрами. Пока Тейлор, мучимый морской болезнью, болтался на своей койке, темные деревянные стены каюты, казалось, сдвигались теснее, грозя задушить его. Приступы тошноты сменялись тяжелым сном, таким же беспокойным, как плавание «Грампуса», а затем вновь наступал период мучительного бодрствования. На третью ночь ему приснилась каюта капитана Торма, в которой происходила церемония, обязательная перед отплытием корабля. Это был древний ритуал, в ходе которого капитан корабля взял горсть черной гатонской земли из маленького ящика и разбросал ее по полу каюты, тем самым моля своего Бога сделать корабль таким же безопасным, как их бесценная родная земля. В своем сновидении Тейлор увидел, как земля с удивительной плавностью сыплется из загорелой руки Торма и медленно летит вниз, но падает не на деревянный пол, а на мертвое, изуродованное лицо Кермана Эша и прилипает к его холодной коже. А затем, сквозь сомкнутые губы, Торм начинает читать чалдианские погребальные молитвы.

На четвертый день Тейлор решил выйти на палубу. Он чувствовал, что морская болезнь начинает понемногу отпускать его, и захотел проведать Кристалла. К тому же он подозревал, что дальнейшее добровольное заточение в каюте просто сведет его с ума. Он спал так беспорядочно, что не имел теперь ни малейшего представления о времени, и, выйдя на солнечный свет, с удивлением обнаружил, что уже почти полдень. Он повернул к загородке для коня, и тут с верхушки мачты раздался хриплый крик впередсмотрящего:

— Зубы прямо по борту!

Все, находившиеся на палубе, как-то сразу притихли, хотя внешне ничего не изменилось и помощники капитана не отдали никаких новых приказов. Однако когда моряки вернулись к своим делам, их песни смолкли, лица стали более серьезными, а некоторые поглядывали поверх сверкающих синих вод на юго-запад. Тейлор вытянул шею в том же направлении, но не увидел ничего, кроме уменьшавшихся гребней волн. Пожав плечами, он двинулся вперед, где в тени бизань-мачты был построен невысокий лошадиный загон. Там царственно стоял Кристалл, его грива развевалась на ветру, ноздри раздувались, втягивая морской воздух. При приближении Тейлора жеребец ударил копытом по палубе в знак приветствия. Молодой человек улыбнулся, перелез через загородку и достал из кармана морковку, оставленную от вчерашнего несъеденного обеда. На несколько секунд, пока он кормил Кристалла, Тейлор забыл, что он на борту корабля, плывущего в Тирсус. С величайшим бездумным наслаждением, отринув мысли об убийствах, интригах и войне, Тейлор провел следующий час, чистя и расчесывая своего коня.

Закончив, Тейлор любовно похлопал жеребца по шее и вылез из загона. В первый раз с тех пор, как Торм повел корабль в плавание, он чувствовал себя так хорошо. День был ярким и теплым, и хотя он знал о необходимости подальше держаться от команды, уменьшая тем самым риск, что его раскроют, Тейлору была ненавистна даже мысль о возвращении в темную и душную каюту. Вместо этого он побрел на нос корабля, дивясь на матросов, болтавшихся высоко в воздухе, словно листья на деревьях, занятых смолением канатов и поправкой такелажа.

Тейлор обошел грот-мачту с правого борта и наткнулся на группу людей, которые, согнувшись над палубой, скребли ее доски большими плоскими кусками песчаника. Камень, двигаясь по дереву, неприятно скрежетал, и Тейлор узнал один из многих незнакомых звуков, тревоживших его болезненный сон в последние три дня. Капитан Торм постоянно заставлял своих людей драить палубу, хотя Тейлор вряд ли мог постичь такое всепоглощающее стремление к чистоте. Возможно, это еще одна особенность гатонской религиозной доктрины.

— Добрый день, братья! — поприветствовал матросов Тейлор, проходя мимо и ощутив минутный прилив жалости к ним, вынужденным исполнять такую неблагодарную работу. Один из мужчин оторвался на мгновение от своего занятия и посмотрел на Тейлора, его глаза ввалились от усталости, — это был матрос Горман, которому Тейлор помог справиться с Кристаллом. Тейлор сразу же понял свою ошибку. В рамках жесткой кастовой системы Гатони преуспевающий купец вряд ли снизошел бы до беседы с простыми матросами, не говоря уже о том, чтобы назвать их «братьями» — подобное обращение годилось только для равных. Он торопливо двинулся прочь и не оглядывался, пока не оказался на самом носу «Грампуса». Мужчины вновь принялись за работу, не произнеся ни слова. Инцидент произошел очень быстро и, как надеялся Тейлор, так же быстро забудется.