Северо-западная башня императорского дворца была предназначена исключительно для принцессы. Она поднималась на семьдесят футов над основной частью здания и представляла собой сужающийся цилиндр, украшенный арабесками из бежевого и розового камня. На верхнем этаже этой башни Киринфа устроила небольшую гостиную. Она была обставлена очень скромно: всего несколько кресел и маленький круглый столик. Киринфа любила эту комнату, потому что из нее открывался потрясающий вид на залив, а города почти не было видно. Сегодня, как, впрочем, и во многие другие дни, она не желала смотреть на Тирсус, правда, сейчас она не хотела и сосредоточиться на своем ежедневном уроке, служившем удобным поводом, чтобы прийти в эту комнату.

— Они все еще требуют войны, — весьма раздраженно заметила юная принцесса. — С чего они взяли, что за смертью Найджера стоит Чалдис, я не понимаю. Крассус и Найджер ненавидели друг друга годами, но до сего момента никто не обвинял Крассуса в измене.

Конечно, до недавнего времени Крассус никого и не убивал.

Киринфа вновь обратилась мыслями к той речи, которую ее отец произнес перед толпой вчера днем. Старик стоял на северном балконе дворца — народу, собравшемуся внизу на площади, монарх казался крошечной точкой. Если бы не магическая помощь Холоакхана, жители Тирсуса не услышали бы ни слова из того, что он говорил. Как выяснилось, это вполне могло оказаться к лучшему.

Горожане пришли к императорскому дворцу вовсе не для того, чтобы требовать объявления войны или отставки Крассуса, хотя, конечно, как-то решать этот вопрос было необходимо. Они хотели одного — определенности, монаршего указа, объясняющего, какого образа мыслей следует придерживаться. Император Маллиох вместо этого напомнил им, что, в то время как все, безусловно, скорбят об утрате парфа Найджера и никто не обязан проявлять любовь к тану Крассусу, тан все равно остается таном и Индор — Индором. И пока это так, нужно чтить святой ритуал дуэли.

А затем Маллиох просто повернулся и ушел.

Толпа не расходилась еще какое-то время, пытаясь переварить неожиданную речь Маллиоха. Так продал Крассус что-то Чалдису или нет? Если он не предатель, почему бы императору так прямо и не заявить? Но если Крассус предал их, они что ж, должны продолжать кормить змею, которую пригрели на своей груди, и за его преступления не последует никакого возмездия?.. Медленно с тяжелым осадком в душе жители Тирсуса разошлись. Вместо того чтобы положить конец недовольству, слухам, ропоту, речь императора только подогрела их.

Но принцесса не могла постичь ни причин, ни глубины их недовольства.

— Почему они считают, что здесь кроется нечто большее, чем просто дуэль?

Сидя напротив Киринфы в густой тени, которая дарила приятную прохладу его старой коже, Холоакхан пошевелился в своих роскошных одеждах. Его глаза, полускрытые под лохматыми седыми бровями, насмешливо поглядывали на принцессу.

— Нетипично для представителя вашей семьи размышлять о том, что и почему думают граждане Индора. Мне кажется, дорогая принцесса, это нездоровое занятие. Уж конечно, ни ваш отец, ни ваш брат ни капельки не заботятся об общественном мнении. Такое безразличие, в конце концов, и является основным преимуществом наследственной монархии, до тех пор пока вы входите в число наследственных монархов.

Киринфа пристально вгляделась в лицо своего пожилого наставника, и уголки ее губ опустились. Холоакхан сегодня впал в особое настроение, крайне затруднявшее общение, — умудренного опытом старца. В последнее время он слишком часто впадал в подобное настроение, и одного этого уже было вполне достаточно, чтобы обеспокоить принцессу. Она по опыту знала, старый волшебник начинал разговаривать циничными сентенциями, когда дела шли так, что он предпочитал скрывать от нее их истинное положение. Но юной принцессе Индора быстро надоело быть просто украшением царствующей семьи Джурин. Эта тяжелая работа не допускала даже мысли о возможности каких бы то ни было приключений, и улучшения ситуации не предвиделось. Именно по этой причине она впервые обратилась к Холоакхану с просьбой обучить ее искусству магии.

По крайней мере, это была одна из причин.

Киринфа откинулась на спинку кресла, накручивая на палец прядь роскошных каштановых волос. Она могла по праву гордиться ими. Согласно индорской традиции, благородные женщины были обязаны носить как можно более длинные прически, и волосы Киринфы каскадом спадали гораздо ниже поясницы. Это была ее привычка — накручивать прядь на палец, когда ее что-то тревожило, — привычка такая же давняя, подумал Холоакхан, как задавать вопросы о политике, однако игра с собственными локонами и отдаленно не была такой опасной.

— Лоа, — нежно начала принцесса. Старый маг сразу настроился на оборону. Лоа было уменьшительным именем, которым его не называл никто, кроме Киринфы, и сейчас оно прозвучало для мага тревожным звоночком, — ему придется быть начеку. Ласковые речи Киринфы чаще всего служили какой-то определенной цели. — Лоа, скажи, ликование и радость покинули Тирсус?

— Я так долго живу только своими книгами, принцесса, — ответил иссохший старик. — Боюсь, я уже давно забыл, что такое радость. Как же я могу сказать, ушла она или нет?

Киринфа резко поднялась и пересекла свою небольшую гостиную, залитую посередине бьющим в окно светом. Она склонилась над магом и поцеловала его в потемневшую от старости и солнца макушку, легонько коснувшись щекой кромки поредевших волос. Принцесса провела пальцем по его седой пряди, заплетенной в косичку длиной в пятнадцать дюймов, и щелкнула ногтем по маленькому нефритовому кольцу, ее стягивавшему. В виде прощального жеста Киринфа игриво потянула за косичку.

— Я думаю, мы не будем заниматься сегодня, Лоа. Магии придется подождать до тех пор, пока я, как и весь остальной город, не узнаю, должна ли я гневаться и выходить на улицу с требованием покарать виновного.

Киринфа легко повернулась на носках и шагнула к двери. Безмолвный силуэт отделился от других, более глубоких теней в углу комнаты, — высокий смуглый человек тихо последовал за Киринфой. Это был Акмар, ее телохранитель. У каждого члена императорской семьи имелся личный телохранитель, специально отобранный и обученный воин, жизнью поклявшийся защищать своего подопечного. Когда Акмар вышел, острие его длинного изогнутого меча ударилось о медную урну, оставив Холоакхана слушать угасающий металлический звон.

И, конечно, думать о самой Киринфе. Акмар жил для того, чтобы защищать принцессу от возможной физической угрозы ее жизни, мрачно размышлял Холоакхан, которой практически не существовало. Хотя Холоакхан не мог вообразить себе более опасного места во всем Индоре, чем императорский дворец, опасности здесь были иного рода, не из тех, что можно отразить мечом. Как правило, они были гораздо страшнее. По правде сказать, истинным телохранителем Киринфы был сам престарелый маг, и он опасался, что его задача посложнее, чем у Акмара. Акмар всего лишь должен был охранять Киринфу от других, на долю же Холоакхана выпало защищать юную принцессу от последствии ее собственных безумных поступков.

Удаляющиеся шаги растворились в тишине в тот самый момент, когда затих звон урны, а Холоакхан продолжал неподвижно сидеть в безмолвной сгущающейся тьме. Его мысли обратились к человеку по имени Сардос.

Поскольку Киринфа прожила на свете чуть больше двух десятков лет, да к тому же в ее жилах текла горячая кровь рода Джурин, спокойное созерцание и размышление не являлось тем способом, которым принцесса обычно пыталась разрешать проблемы. Конечно, самым разумным было бы спросить у отца или брата, что происходит. Действительно ли Крассус предатель? Будут ли они воевать? Но Киринфа уже давно смирилась с тем, что в Империи редко поступают разумно, а о прямых вопросах даже думать не стоило, особенно потому, что император Маллиох считал: политика — область, совершенно недоступная женскому уму. Упрямство отца приводило Киринфу в ярость, но Маллиох был слишком стар, чтобы менять свои убеждения. Ей ничего не удастся узнать от него.