— Мне страшно, — проговорила Киринфа, прислушиваясь к воплям толпы, бесновавшейся сотней футов ниже, под самым окном башни.

Принц Кланнох поднял взгляд от книги.

— Я не слышал твоего стука, — сказал он, бросив на сестру недовольный взгляд. Он указал на длинный стол и бесчисленные ряды книжных полок, загромождавших помещение. — Я прихожу в комнату для занятий, — недовольно заметил он, — чтобы заниматься.

Киринфа прошла мимо полок, уставленных фолиантами, к изогнутой стене башни и выглянула в небольшое окно: внизу ревела толпа.

Отсюда невозможно было разглядеть отдельных людей, только густую, гудящую массу разноцветных пятен. Через минуту она вновь повернулась к брату и окинула его критическим взглядом. Она подумала, что эта глубокая складка между бровями очень портит его лицо. Принцесса удивилась, неужели она никогда не предупреждала брата, что морщина может остаться навсегда, но произнесла совсем другое:

— В детстве мы никогда не стучались.

— Но мы больше не дети, — резко ответил Кланнох. — В отличие от тебя, однажды мне придется стать правителем Империи. Мои занятия — не праздные игры.

Теперь настала очередь нахмуриться Киринфе. Последние три года она изучала магию с Холоакханом, конечно, ее успехи нельзя было назвать впечатляющими, но все же это было достойное занятие. Принцесса расстроилась, что ее брат — ее младший брат, которого она всегда бранила за капризы, считает ее старания праздной забавой.

Киринфа задалась вопросом, не было ли в его словах доли истины.

— И что, по-твоему, мне следует делать? — Изящные губы Кланноха искривились в игривой улыбке.

— Кое-кому следует озаботиться поисками подходящего мужа. Зачем растрачивать столь многообещающую молодость на пустое кокетство?

Принцесса рассмеялась и с нарочитой скромностью опустила глаза.

— Боюсь, что в двадцать три года моя женская привлекательность полностью себя исчерпала. Мне только и остается погрузиться в научные занятия.

— Скажи это Рогаске, — весело предложил Кланнох.

— Рогаске? А, моей Занозе…

— Так вот как ты его называешь? — Кланнох с любопытством поднял брови. — Заноза?

Киринфа саркастически улыбнулась.

— В моем боку. Но, видишь ли, даже он отверг меня.

Кланнох хмыкнул.

— Отверг тебя? Ах да, ради сомнительной прелести бараков Тир Сенила. Какое вероломство!

Рогаска был не первым и не последним в длинной веренице отвергнутых поклонников Киринфы, но, безусловно, самым мелодраматичным. Младший сын парфа Тодара, он прибыл ко двору императора в качестве доверенного лица своего отца и там встретил Киринфу. Молодые люди довольно быстро подружились, но Рогаска совершил ошибку, приняв легкую симпатию, испытываемую принцессой, за гораздо более глубокое чувство. Почти целый год он не прекращал своих безумных попыток завоевать сердце Киринфы. Эти попытки не произвели на принцессу ни малейшего впечатления, и наконец, потеряв последнюю надежду, Рогаска попросил о переводе в императорский гарнизон Тир Сенила. Там молодой человек заглушал отчаяние железной воинской дисциплиной и от случая к случаю сомнительно-романтическими вылазками в топи Бисмета.

Киринфа подумала, что месяцами не вспоминала о юноше. Как ни странно, она ощутила легкий укол сожаления, не от того, что пренебрегла его страстью, но просто устыдившись своего жестокого обращения с молодым человеком. В любом случае, сегодня Рогаска меньше всего занимал мысли принцессы. Толпа внизу вновь принялась скандировать имя ее отца.

— Ты не боишься? — спросила она.

— Этого сброда? — удивился Кланнох, недоверчиво расхохотавшись. — Чтобы разрушить стены дворца, их должно собраться в десять раз больше, и даже в этом случае я проткну первую сотню, как крыс.

Принцесса окинула его недоумевающим взглядом. В последнее время Киринфа чувствовала, что она все меньше и меньше понимает своего брата, во взглядах которого произошли кардинальные изменения. Она знала, что таково влияние ответственности, легшей на ее брата как на наследника престола, но она до сих пор не понимала, насколько тяжела ноша, доставшаяся юноше, с которым они еще так недавно, во времена беззаботного детства, весело играли.

— Я не имела в виду, что ты боишься их, — тихо сказала Киринфа. — Они хотят только услышать речь императора. Они собрались не из недоверия, а из преданности династии Джурин. Народ хочет узнать, не нависла ли над страной угроза, и если это так, то что собирается предпринять наш отец.

Кланнох вновь вернулся к своему пергаменту.

— Мне более чем достаточно слышанных ранее лекций по гражданскому праву, — ответил он резко, — если ты пришла, чтобы рассказать мне об этом.

Принцесса вздохнула. Она ожидала совсем другого. Девушка надеялась, что брат успокоит ее, а не встревожит еще больше. Она вновь взглянула вниз, на площадь, изумляясь размерам клубящейся толпы. Киринфе не верилось, что в одной провинции живет столько людей. Многие, скандируя имя императора, вскидывали в воздух кулаки. Киринфа задумалась, каково это — оказаться в центре такой толпы, когда тебя несет поток тел, когда человек не является личностью, но лишь мелкой частицей гигантской массы, полностью подчиненной ее воле? Каково вдыхать влажный воздух, наполненный потом и страхом тысяч? Эта мысль одновременно ужаснула ее и показалась странно привлекательной, настолько отличалась обстановка на площади от уюта и покоя богато украшенных башен императорского дворца.

— Я боюсь того, что мы сделаем с ними, — сказала она после паузы, кивнув в сторону окна.

Кланнох вновь оторвался от книги и взглянул на сестру, сдвинув густые брови.

— О чем ты?

— Они верят, что Крассус — агент Чалдиса. Если это правда, мир сохранить не удастся. Даже если это ложь, но народ в нее поверит… Принцесса умолкла, не закончив фразу.

Кланнох взглянул на старшую сестру, и в глазах его загорелись огоньки, которых она никогда прежде не видела.

— А так ли плоха война?

— Если я вас слишком задерживаю, дайте мне знать.

Брент чертыхнулся сквозь зубы и вонзил каблуки в бока своей гнедой, но лошадь, видимо, решила, что после того, как с ней обращались прошлой ночью, она больше никогда не будет скакать галопом. И уж никак не с Брентом в седле. Тем временем Елена Имбресс мчалась вперед на великолепном вороном мерине, который отдавался бешеной скачке с нескрываемым энтузиазмом. В течение первого часа Имбресс постоянно вырывалась вперед, затем натягивала поводья и давала Бренту возможность поравняться с собой, после чего вновь пришпоривала своего скакуна. Это вполне устраивало Брента — он не имел ни малейшего желания ехать с ней бок о бок, — если бы каждый раз, когда он догонял ее, она не рассыпалась в язвительных извинениях за то, что задерживает его. Она явно не желала предать забвению суровую отповедь Брента и собиралась всю дорогу наказывать его за требование не отставать.

Подъезжая к постоялому двору «Четыре гроша», Брент специально придержал лошадь, позволив Имбресс исчезнуть за поворотом дороги. Все еще бормоча про себя проклятия, он привязал клячу к столбу и ворвался в трактир в поисках хозяина. Оказалось, Орвин был более чем счастлив обменять обратного гнедого коня Брента на свою лошадь… за дополнительную плату в двести монет. Такие расходы могли привести в ярость кого угодно. В итоге получилось, что на постоялом дворе «Четыре гроша» Брент взял взаймы старую клячу на одну ночь за пятьсот монет — этой суммы с лихвой хватило бы для покупки трех отличных лошадей. Но если резвый конь заставит Имбресс заткнуться, эти деньги можно считать отличным капиталовложением.

Однако и здесь его постигла неудача. Брент испытал краткое удовлетворение, когда ему удалось промчаться мимо агента разведки вполне приличным галопом, но она всего лишь засмеялась и пустила своего мерина вдогонку. Проклятая баба поравнялась с ним буквально через минуту, и Брент с горечью прочел на ее лице откровенное наслаждение. Елена Имбресс была прирожденной наездницей, для которой никакая гонка не была слишком быстрой. Всадница и лошадь двигались в одном ритме, словно они стали единым целым. Брент подумал, что ему следовало догадаться об этом по ее костюму для верховой езды — куртка и брюки, сшитые из мягкой кожи, выглядели так, будто в нем проскакали не одну тысячу миль. Брент почти сразу пожалел о своей мальчишеской выходке. Он нечасто ездил верхом, и результатом вчерашнего долгого путешествия явилась боль в мышцах, которая благодаря резвому аллюру его гнедого вскоре сменилась совершенно невыносимыми муками.