— Принял на грудь? — переспросил Брент, продолжая сражаться с пробкой. Вконец измученный, он швырнул и бутылку, и штопор в мусорное ведро. Карн обратил внимание на выражение лица своего старого друга, и увиденное ему до крайности не понравилось.

— Да, — продолжал Брент. — Можно сказать и так. Вот только что принял? Если учесть три стрелы из арбалета…

— Что? — взревел Карн, мгновенно проснувшись. Он ринулся через кухню, выложенную мраморной плиткой, и, схватив Брента за руку, развернул его лицом к себе. — Ты что, шутишь?

Каррельян вздохнул и опустился на ближайший стул.

— Не шучу. Какие уж тут, к дьяволу, шутки.

Затем он принялся подробно описывать события прошлой ночи: подозрительное покушение на его жизнь, визит к Фиккизу, беседу с Тейлором Эшем. Как всегда, Карн впитывал информацию с молчаливой, суровой сосредоточенностью. Когда Брент закончил рассказ, Карн задал вопрос, который раскаленным гвоздем сидел в мозгу бывшего шпиона, с того момента как он покинул Башню Совета.

— И что ты теперь будешь делать?

Брент усмехнулся и ущипнул маленькую складку жира, видневшуюся над поясом брюк.

— Полагаю, я вовремя начал избавляться от дряблых мускулов.

Карн изумленно поднял брови.

— Следовательно, ты собираешься выполнить для Эша эту работу?

Улыбка Брента стала шире.

— О, полагаю, я сделаю гораздо больше, чем он просит. Видишь ли, так или иначе меня уже впутали. Насколько это было в его силах, Эш постарался не оставить мне богатого выбора.

— Я не столь в этом уверен, — возразил Карн. — У нас все еще имеются свои источники информации, думаю, нужно проверить, чего же действительно они хотят там, в разведке.

— Да, проверим, но я знаю, что мы обнаружим. Элл, Лофт и Селод мертвы, а множество старых богатых ублюдков крайне обеспокоены по поводу Галатина Хазарда. Правда это или нет, но если Тейлор Эш решил свалить вину на меня, дела примут неважный оборот. Итак, мы обведем выскочку вокруг пальца и начнем свою небольшую разведывательную операцию, прямо как в старые добрые времена. Но мы не пойдем на риск. Когда выясним, кто убивает этих никому не нужных придурков, мы доложим господину Райвенвуду в Башне Совета. Позволим ему позаботиться о выполнении грязной работы. И в то же время мы точно выясним, что сделало отставное правительство столь ценным и кто за всем этим стоит. — Брент ухмыльнулся. — Немного потенциально полезной информации.

Ледяная глыба страха в груди Карна медленно таяла. Жизнь неожиданно стала более опасной, но им и раньше приходилось переживать непростые времена. Сейчас значение имел только блеск, появившийся в глазах Брента. Подобного воодушевления Карну не приходилось видеть у своего товарища очень давно.

Брент сжал пальцами виски, а затем тряхнул головой, как человек, просыпающийся после долгого сна.

— Мы снова в деле, мой друг.

— Тейлор, лежебока, где ты? — вновь крикнул Керман Эш. Кухня и столовая определенно пусты, нет и следа приготовления завтрака. Раздражала мысль о том, что ему приходится поднимать сына, этого лентяя, и вдвойне раздражала необходимость самому карабкаться по лестнице, чтобы добраться до спальни Тейлора. Сколько раз он говорил парню: нужно нанять хоть одного слугу. Некоторая бережливость только приветствуется, но следует соблюдать приличия. Эши не для того достигли вершин чалдианского общества, чтобы вести себя подобно банде парвеню. Однако ничего не поделаешь: ему самолично придется вытряхивать мальчишку из простыней.

Но нет, когда Керман вышел обратно в холл, у основания лестницы, залитой ярким утренним светом, его ждал сын.

— Слава богу, ты наконец проснулся.

— Простите, ваша честь, — голос принадлежал не Тейлору, — но это всего лишь моя скромная особа.

Керман прищурился, когда юноша сделал шаг вперед, — это был садовник. Но что он делает в доме?

— Не хочу показаться навязчивым, — продолжал молодой человек, — но я принес вам подарок. Он едва ли имеет ценность для человека вашего положения, но я буду рад, если вы его примете.

Садовник протянул руку, и Эш-старший на секунду ослеп от вспышки яркого света. В следующее мгновение Керман сообразил, что молодой человек предлагает ему маленькое зеркальце, похожее на те, которые используют женщины, чтобы подправить макияж. Он не пользовался подобными вещами, но из зеркальца бил совершенно непереносимый свет, и, чтобы избавиться от этой ужасной рези в глазах, экс-премьер выхватил подарок из руки садовника.

— Благодарю, — резко произнес Эш, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы положить вещицу. — Я ищу сына.

Садовник ухмыльнулся.

— Удивительно, чего только не обнаружишь в зеркале.

«Идиотский разговор продолжается слишком долго», — подумал Эш, бросая взгляд на свой подарок. Обычное зеркало — небольшой стеклянный овал, обрамленный простой изогнутой дубовой рамкой. Его лицо, отраженное полностью, заслонило все вокруг. Остальное, что должно было бы находиться в поле зрения Кермана — садовник, холл, даже его собственная рука, — исчезло из виду, осталось только его лицо.

«Приятное лицо», — подумал Эш, и даже более того: сильное лицо. В самом деле, удивительно, насколько хорошо он выглядит после долгого и трудного пути. Почти семь десятков лет, однако он все еще является образцом правителя. Андус Райвенвуд задрожит от страха, когда к нему ворвется Керман. Райвенвуд и вполовину не такой мудрый и дальновидный премьер, как он, и никогда таким не будет. Нет, Райвенвуд едва ли заслуживает того кресла, которое Керман Эш занимал столько лет. Разумеется, Райвенвуд не способен справиться с кризисом так, как кое-кто, находящийся неподалеку. Если бы только сам Эш все еще был премьер-министром…

Между прочим, почему бы и нет? Керман понимал, что прецедентов еще не было, но он не сомневался, что сможет обойти нелепые конституционные ограничения. Ему нужно только убедить Райвенвуд а уступить…

— Я могу снова стать премьер-министром, — сказал Керман себе, своему «я», глядящему на него из зеркала.

— Разумеется, мы можем, — ответило зеркало. «Какое приятное лицо», подумал он вновь, отрешенно отметив, что голос звучит как-то незнакомо, глубоко и повелительно, с акцентом экзотических земель. «Мой голос, подумал Керман. — Голос, который должен быть моим».

— Но, — продолжало зеркало, — помним ли мы все, что положено знать премьер-министру?

— Разумеется, помню, — огрызнулся Эш. — Мой ум такой же острый, каким был полвека назад, и вдвое острее, чем у молокососов, засевших в Башне сегодня.

— Без сомнения, — ответило его отражение. — Но есть одна вещь, которую они попытались заставить нас забыть, которую они попытались отобрать у нас перед тем, как мы покинули Башню. Они не хотели, чтобы мы и сейчас были столь же сильны, как тогда.

Его губы в зеркале изогнулись в ехидной ухмылке.

— Чепуха. Мой мозг нельзя обуздать. — Губы еще больше искривились.

— Тогда произнеси слова, те семь слов, которые Хамир дал нам как печать власти.

Разумеется, Фраза. Фраза была именно тем, что возвышало его над остальными, тем, что знал только он один во всем мире, он, ну и этот выскочка Райвенвуд, самодовольный Райвенвуд, которому еще не пришло время забыть. Но и у него, Кермана Эша, хранилась в памяти Фраза. Она стала самым весомым доказательством уважения, оказанного ему как премьер-министру Чалдиса. Эш пытался отыскать ее, но язык путался в туманных слогах.

— Разумеется, — произнесло зеркало, — такой сильный человек, как мы, не мог забыть.

Но слова не приходили. Абсурд, ведь они навечно запечатлелись в его мозгу еще с того дня, когда он принял присягу. Он словно увидел помещение в Башне Совета, где это происходило, самого себя и Ливинза, своего предшественника. Вся жизнь Кермана Эша была прелюдией к этому дню, к этому моменту, и вот Ливинз положил руку ему на голову, и непроизнесенные им слова вспышкой яркого пламени отпечатались в мозгу нового премьера.

Те же слова, что сейчас рвались с языка Эша.