«Пой», — велела ему Нилан безмолвно.

И он сделал так, как она хотела. Его губы открылись, и, когда он выдохнул, мелодичные звуки слетели с них. Его голос был столь звонок, что солнце бледнело рядом с ним. Мир вокруг потемнел, как если бы ночь пришла раньше времени, но вокруг дерева сиял свет — все ярче и ярче.

И в ответ послышалась песня дерева — словно цветок потянулся к солнцу. Сначала неуверенно, но затем все сильнее и сильнее, мальчик и дерево пели Древесную Песнь.

И в этот момент Нилан поняла, что у мальчика получилось. Слезы потекли по ее щекам — равно от облегчения и чувства потери. Теперь не было пути назад. Она ощущала волны стихийной магии, исходящие от мальчика и дерева, переплетающиеся настолько тесно, что уже нельзя было сказать, где заканчивается один и начинается другой.

Две песни стали одной.

Нилан обнаружила, что стоит на коленях, хотя не помнила, чтобы двигалась. Песнь Деревьев заполняла весь мир. Нилан никогда не слышала ничего подобного.

Она взглянула на тонкие ветви: она знала, что сейчас произойдет. Листья начали трепетать, как если бы их тревожил сильный ветер. Каждая ветвь была наполнена Песнью Деревьев и стихийной энергией. А дерево и мальчик пели в единой гармонии, и их голоса становились все громче и все прекраснее. В них отчетливо звучали усиливающиеся напряжение и ожидание.

Другого пути не было: магия, наполнявшая каждую ветвь, не имела иного выхода.

На конце каждой крошечной ветви набухли бутоны, выросшие из магии и крови. От союза мальчика и дерева Песнь Деревьев обретала физическое воплощение в виде лепестков.

Он — они — сделали это.

Родрико с трудом дышал — от радости и от боли.

Постепенно Песнь Деревьев затихала, словно утомившись, уходила обратно к своему источнику. Летнее солнце вернулось во внутренний двор.

Родрико обернулся, его маленькое лицо светилось счастьем и гордостью.

— Я сделал это, мама, — его голос стал глубже, богаче, почти голос мужчины. Но он не был мужчиной. Она слышала отголоски магии в его голосе. Он был нимфаи. Он снова повернулся к дереву:

— Теперь мы едины.

Нилан оставалась безмолвна, пристально глядя на дерево. «Что мы наделали? — подумала она. — Милосердная Мать, что мы наделали?»

На ветвях в самом деле были бутоны — символ нового союза. Первый раз они смогут распуститься этим вечером, как взойдет первая летняя луна. Но цветы Родрико не были яркими фиолетовыми цветами нимфаи, драгоценностями среди зелени. Вместо этого на конце каждой ветви виднелись бутоны цвета темной свернувшейся крови, и в них мерещилась та же ночная тень, что и в Мрачных духах.

Нилан закрыла лицо руками и зарыдала.

— Мама, — сказал Родрико, стоя рядом с ней, — что с тобой?

Глубоко под землей под Большим внутренним двором Джоах пробирался по узкому туннелю. Ему потребовался целый месяц, чтобы отыскать этот тайный ход. Большая часть тайной системы туннелей под Эдифайсом лежала в руинах, обвалившись во время пробуждения Рагнарка от его каменного сна. Джоах помнил этот день: свое собственное мучительное бегство из плена у Грешюма, его побег вдвоем с братом Морисом, битва в сердце острова. Хотя меньше двух зим прошло с тех пор, сейчас казалось, что минули эпохи. Он был старым человеком, его юность была украдена у него.

Джоах отдыхал, тяжело опираясь на каменный посох — кусок серого окаменевшего дерева с зелеными кристаллами. Конец посоха слабо светился, освещая путь. Лишь маленькая частица темной магии осталась в этой жуткой штуке.

Его пальцы крепче обхватили посох, ощущая слабую пульсацию оставшейся внутри силы. Ему пришлось заключить скверную сделку с Грешюмом за этот кусок окаменелого дерева. Это стоило Джоаху его молодости и превратило его в сморщенную и слабую тень себя прежнего. Стоя глубоко под землей, Джоах чувствовал тяжесть камня, давящую на его плечи. Сердце глухо стучало в ушах. Ему пришлось потратить все утро, чтобы вскарабкаться по длинной потайной лестнице и в конечном итоге оказаться здесь.

«Осталось совсем чуть-чуть», — уговаривал он самого себя.

Это прибавило ему сил, и он продолжил путь, молясь о том, чтобы пещера, которую он искал, оказалась нетронутой. Когда он достиг конца туннеля, ему пришлось убирать в сторону клубок спутанных корней, закрывающих вход. Они рассыпались от его прикосновения.

Он поднял посох и вытянул его вперед.

Там ждала пещера.

Джоах вздохнул с облегчением и вошел внутрь. Над его головой свисали корни растений, напоминавшие болотный мох. Они были желтыми и хрупкими. Даже тоненькое деревце Родрико наверху протянуло свои корни сюда, в эту пещеру-могилу. Здесь было царство смерти.

Джоах нашел некоторое утешение в здешней мрачности. По ту сторону стен замка летние дни были слишком яркими, там было слишком много зелени и все дышало возрождением. Он предпочитал тени.

Измученный, чувствуя боль в ногах, он продвинулся вперед. Пол комнаты устилали обломки камня и истлевшие тела мертвецов. Какие-то крошечные создания разбежались, напуганные мутным светом его посоха. Джоах не обратил на них никакого внимания и поднял посох выше. На стенах остались старые отметины от огня — напоминание о битве между Шорканом и Грешюмом. Они выглядели словно какие-то древние письмена, сделанные углем.

Если бы он только мог понять их…

Джоах вздохнул. Столь много было закрыто для него! Он провел последние несколько месяцев в библиотеках, уйдя с головой в тексты, свитки и манускрипты. Если он надеется вернуть свою молодость, ему нужно понять, при помощи какой магии она была украдена. Но он был всего лишь учеником в том, что касалось Черных Искусств, а отсюда было далеко до истинного понимания. Ему удалось найти лишь одну зацепку: Рагнарк.

До того как соединиться с Кастой, дракон был замурован в камне в сердце острова в течение неисчислимых лет, впитывая стихийную магическую энергию и наполняя ею камни и кристаллы вокруг. Единственная надежда на возвращение молодости крылась в загадке магии снов. Джоах потерял свою молодость в пустыне сновидений — свою молодость и кое-что еще.

Он закрыл глаза, вновь почувствовав ток крови в своей руке, едва слышно отдававшийся в ушах.

— Кесла, — прошептал он в темноту пещеры мертвецов. Она, как и Рагнарк, была существом из сна.

Если все его беды пришли из страны сновидений, то, возможно, и исцеление лежит там же. Эта смутная надежда заставила его спуститься в глубь острова.

У него был план.

Используя свой посох как костыль, Джоах проковылял по костям и осколкам камня. Хотя Рагнарк давно покинул это место, дракон спал в этой пещере так долго, что каждый камень, каждый осколок кристалла был напоен его магией. Джоах намеревался использовать эту стихийную магию в своих целях.

Как и Грешюм, Джоах умел сплетать сны. Но, в отличие от темного мага, Джоах был и ваятелем снов: он обладал способностью создавать из сна нечто материальное. Если Джоах надеялся забрать свою молодость у Грешюма, ему стоило отточить свое искусство. Но для начала ему нужна энергия. Ему нужна энергия снов.

Джоах встал в центре полуразрушенной пещеры и медленно повернулся кругом, осматривая ее. Он чувствовал изобилие энергии здесь. Он повесил посох на сгиб своей покалеченной правой руки и достал кинжал. Зажав рукоять зубами, он сделал надрез на левой ладони. Когда показалась кровь, он выплюнул кинжал и поднял порезанную ладонь. Сжав кулак, он выжал кровь на каменный пол. Капли разбивались о его ноги.

Подготовившись, Джоах позволил своим глазам закрыться, переходя в состояние сна. В пещере становилось светлее, по мере того как камни и стены вбирали в себя мягкое свечение остаточных энергий — эхо драконьих сновидений.

Улыбка появилась на тонких губах Джоаха.

Используя магию в своей крови, он привязывал эти энергии к себе, сплетая их воедино — так, как он умел от рождения. Как только все было сделано, Джоах снова взял посох окровавленной левой рукой. Он поднял оружие и вновь медленно повернулся вокруг своей оси, втягивая магию в посох. Он поворачивался и поворачивался, у него кружилась голова, но он не останавливался до тех пор, пока последняя частица магии не вошла в кусок окаменевшего дерева, слившись с камнем воедино.