Огненно-яркое солнце светило прямо над нами, но стоило мне от боли зажмурить глаза, как перед мысленным взором стелился дым и я снова видела мертвую голову Гарета. С приглушенным стоном я разомкнула веки, стараясь избавиться от кошмара, и Ланс склонился ко мне, почти касаясь губами уха.

– Не думай, – приказал он, крепче сжимая в руках. – Ни о чем не думай.

Мы неслись по дороге вдоль стены между башнями. Часовых так близко от города на башни не выставили, и по пути нам никто не встретился, поскольку все собрались в Карлайле, чтобы посмотреть на смерть своей королевы. Мы словно плыли в пустынном мире.

Жеребец зафыркал, когда мы подъехали к неглубокому броду, и Ланс направил коня в русло речушки, протекавшей между двумя пологими холмами. Но только мы скрылись из виду, как сзади возникли всадники. Я вся задрожала.

– Борс с остальными, – успокоил меня Ланселот. – Но я не сомневаюсь, что люди короля недалеко.

Он бросил поводья и предоставил Инвиктусу самому осторожно выбирать путь меж деревьев у ручья. На краю луга он остановил коня, помог мне сойти и развернул постель у березы за деревьями. Потом бросил мне монашескую одежды и предложил надеть.

– Ты хоть спала ночью? – спросил Ланс.

Я неуверенно замотала головой, не в силах вспомнить, что произошло со мной в прошлую ночь.

– Думаю, что нет. Отдохни. Просто полежи и отдохни, а я пока позабочусь о коне. В следующие несколько дней он нам очень понадобится.

Он склонился надо мной и плотнее укрыл одеялами. А я смотрела на него снизу вверх и от усталости ничего не могла сказать. Ланс помолчал, только глаза его светились грустной улыбкой. То, что мы вдвоем были живы и находились здесь, в лесу, казалось невероятным чудом. Как мы сюда попали – не имело значения, как не имело значения, сон это или явь.

Я поддалась очарованию минуты, оторванная от всего реального. Вверху в ветвях суетилась рыжая белка, а из-под небес победной песней тревожил утро дрозд.

Спокойно лежа в пятнистой тени от листвы деревьев, я наблюдала, как Ланс расседлал коня и стал прогуливать его по краю луга. Зелень здесь выросла буйной – с цветами и травами, – и, насколько хватало глаз, не было ни заборов, ни строений. Казалось, что мы единственные люди на земле – такая божественная мысль пришла мне в голову.

На таком расстоянии Ланс выглядел как любой всадник, ухаживающий за своим жеребцом. Хотя на нем и была кольчуга, щит и меч он оставил рядом со мной. Рука перевязана после той ночи, когда нас застали вместе, но все же его можно было принять за деревенского жителя: крестьянина, может быть, коневода. Все его внимание было приковано к коню, как до этого ко мне, когда мы были рядом. Хороший хозяин, нежно подумала я. Несомненно, человек от земли.

Когда жеребец остыл, Ланс завел его обратно под деревья и обтер охапкой травы.

– Что он действительно любит, так это после скачки покататься по земле, – вздохнул бретонец. – Но раз прячемся мы, ему тоже придется прятаться.

Прятаться. Слово кружило в моей голове, но я не понимала его значения. Ланс стреножил коня и бросился на землю рядом со мной. Я придвинулась, положила затылок ему на колени и уперлась взглядом в листву.

– Прятаться? – пробормотала я. – А с какой стати нам прятаться? Ты ведь уже спас мне жизнь.

– Да. С помощью короля. Перед судом он мне написал, что, если дойдет до самого худшего, он позаботится о том, чтобы конвой не был вооружен. И просил спасти тебя, если не сможет он. Знамя послужило нам сигналом. Когда я увидел, что утром над домом развевается Красный Дракон, то понял, что Артур не нашел способа сохранить тебе жизнь. Поэтому я и появился.

– Но если люди королевы не были вооружены, кто затеял потасовку? – прошептала я, пытаясь собрать воедино осколки ускользающей памяти, мало-помалу возвращавшейся ко мне.

– Не знаю. Когда это началось, я все внимание сосредоточил на тебе. Могу предположить, что слишком недоверчивым оказался Агравейн. Дело должно было закончиться совсем по-другому. Мои люди обещали не браться за оружие, если их к тому не принудят. А теперь Бог знает сколько человек оказалось покалечено или убито.

– Не считая Гарета? – его имя я произнесла очень осторожно, молясь про себя, чтобы это было не так. – Ведь он умер?

– М-м-м, – Ланс расстроенно кивнул. Некоторое время он не говорил ни слова, только сосредоточенно откидывал волосы с моего лица. Но когда продолжил, его голос звучал уверенно.

– Гарет настоял на том, что будет стоять у ступеней, чтобы освободить тебя и положить мне на лошадь. Это означало, что мне не нужно спешиваться. Таков был его собственный выбор, такова его мойра.

В жизни все оказалось еще хуже, чем я опасалась, и сознание того, что Гарет отдал за меня жизнь, заставило болезненно застонать.

Ланс нежно меня обнял, поглаживал и, успокаивая, тихо что-то мурлыкал без слов, как после похищения много лет назад. Тогда была ночь и вокруг нас сияли звезды, а теперь в первых проблесках утра над головой мирно трепетала зеленая листва и неподалеку журчал ручей – новый виток времени, отделявший нас от прошлого.

– Усни, если сможешь, – прошептал Ланс, нежно переворачивая меня на бок. – Прежде чем пуститься в путь, нам придется дождаться вечера. Нас будут встречать на дороге и выставят дозоры вдоль стены. Поэтому лучше скрываться у рек и на лесных тропинках. Если понадобится, проедем по ним до Нортумбрии и окажемся в Джойс Гарде чуть больше, чем через две недели.

Джойс Гард – память радости и восторга, настоящие небеса среди сурового мира, тихий дом, нетронутый насилием. Как в детстве, я повторяла название снова и снова, пока мое бормотание не слилось с журчанием потока и я не погрузилась в тяжелый сон без грез.

Отдых в течение целого дня и небольшой переход вечером восстановили мои силы. Мы говорили немного – видимо, каждому требовалось свыкнуться с мыслью о пустоте, которая осталась за нами, – но часто касались друг друга, как товарищи по несчастью, которым приходится вместе встречать тяжелые времена: рука на плече, когда я нагибалась, чтобы зачерпнуть воды из ручья, похлопывание по колену перед тем, как подняться к еде. По ночам, полностью одетые, мы делили на двоих одно одеяло и, согреваясь, невинно, как дети, прижимались друг к другу. Возраст и обстоятельства, видимо, притушили пламя страсти. Я заметила это лишь с легким интересом. Но, несомненно, свою роль сыграло утомление.

Речушка, вдоль которой мы ехали, впадала в Южный Тайн там, где неугомонный поток врывался в ущелье и над поверхностью возвышались серые скалы, украшенные на верхушках нависающими над водой деревьями. На верхних ветвях кувыркалась и наполняла лес пронзительными криками стайка грачей. Над заросшими мхом и папоротником кручами голубыми стрелами, как драгоценные павлиньи перья, проносились зимородки, и безмятежное великолепие этого места вдруг наполнило меня радостью.

Нет, не только смерть, битвы и борьба за власть определяли смысл жизни: величие и простота подобных мест трогали меня больше, чем изысканность любого двора. Я бы осталась там, чтобы залечить изломанную душу, но постоянно помнивший об опасности Ланселот настоял на том, чтобы поспешить дальше.

К тому времени у нас уже выработался определенный распорядок дня: Ланс ловил по утрам рыбу или охотился на куропаток, а я собирала дикую репу, зелень и съедобные грибы. Если нас окружали деревья, мы сворачивали лагерь в середине дня, а на открытой местности трогались в путь только к вечеру и по очереди ехали и вели жеребца. Река выбежала на широкую травянистую долину. Я нашла россыпи ежевики, и мы, как дети на отдыхе, радостно принялись ее собирать. Впервые за многие годы я увидела, чтобы Ланселот так веселился.

Мы жили минутой, заботились больше о том, как бы достать еду, а не о путешествии, и с каждым днем крепли телом и духом. Ужас площади Карлайла принялся тускнеть, словно все, что там случилось, произошло с кем-то другим.