– Скорее, напротив. Я думаю, он хотел полюбить Белые Ручки, прилежно за ней ухаживал, торжественно клялся в любви. Но брачная ночь прошла не как надо – вы понимаете, что я хочу сказать? И с тех пор у них становится все хуже и хуже. В своей неспособности Тристан винит королеву Корнуэльскую.

– Так их брачные отношения кончились ничем?

Трис был громадным мужчиной без предрассудков, видел в себе и жизни исключительно физическую сторону, и узнать, что он стал импотентом, показалось мне чрезвычайно удивительным.

– Ах, миледи, рано или поздно это может случиться с лучшим из мужчин, – игриво заметил Динадан, а дождь хлестал по листьям над нашими головами. – Не следует судить о мужчине по его напористости, так же, как о женщине по ее внешнему виду.

Я рассмеялась его проницательности. Ланселот, считал меня красивой, но он заглядывал вглубь. Я прекрасно знала, что любой придворный, который хвалит мою внешность, по каким-то своим соображениям занимается лестью.

– И как супруга Триса переносит его невнимание? Она расстроена?

– Бедная девушка ему всецело предана, везде таскается за ним, готова выполнить любую прихоть: чистит одежду, чинит белье; на столе всегда его любимая еда.

– Точно служанка, – язвительно подхватила я, вспомнив, как оценивал Увейн жен-христианок.

– И все из-за любви, миледи. Все из-за любви. Однажды я застал ее в слезах. Она считала, что неладно что-то с ней, что она недостаточно красива. В конце концов я рассказал ей о Трисе и Изольде, объяснил, что по ошибке они испили всю меру любви и больше не способны любить никого другого.

– Как ужасно Белым Ручкам с этим жить, – пробормотала я. – Неразделенная любовь болезненна сама по себе, но знать, что человек, которого ты любишь, тебя никогда не полюбит – просто жестоко.

Динадан вытянул шею, пытаясь проверить, когда перестанет дождь.

– Поистине, миледи, греки знали, о чем говорили, когда утверждали, что боги создали любовь в наказание смертным, и ни один разумный человек не станет ее искать.

– А вас она никогда не находила? – Я скосила глаза на спутника, подозревая, что он не столь недоступен для чувства, как пытается меня убедить.

– Я никогда не утверждал, что неподвластен любви. – Динадан криво усмехнулся и вспыхнул, встретившись со мной взглядом. – Как раз от того, что много любил, я и знаю, каким глупцом можно выставить влюбленного. Оказывается, например, что ваша дама, к несчастью, обожает другого. Поэтому я предпочитаю никогда не говорить о своих чувствах.

– Ах, мой друг, – я накрыла его руку своей рукой, – а разве вы не можете найти другую?

– А вы можете найти другого Артура?

– Конечно, нет, – рассмеялась я, снова загнанная в тупик его остроумием.

– К тому же я не единственный мужчина, который никогда не объяснялся. Возьмите Кэя…

– Кэя! – Я так была поражена, что имя сорвалось с моих губ громче, чем я рассчитывала. К тому же дождь прекратился и вокруг стало тихо. Я всегда полагала, что сенешаль далек от любви, а он обожает одну, которая не отвечает ему взаимностью.

– Я слишком разговорился. И, кажется, просветлело. – Резким движением он заставил лошадь выйти из укрытия и направил ее к дороге. Стена дождя еще застилала соседнее поле, но мой сопровождающий был решительно настроен ехать дальше. – Надеюсь, миледи, вы забудете мое последнее замечание. Я бы очень не хотел, чтобы сенешаль рассвирепел на меня.

– Хорошо, хорошо, – улыбнулась я, и в этот миг порыв ветра окатил нас брызгами так, что волосы прилипли у меня к голове. – При условии, что предсказание погоды вы оставите кому-нибудь другому.

Накануне нашего отъезда к союзникам появился один из королевских гонцов. Заляпанный грязью, он петлял вверх по холму, держа в руках длинный шест, каким пользуются юнцы, когда прыгают с кочки на кочку в болотах Сомерсетской равнины. Он промчался мимо часового, выкрикивая имя верховного короля. Я как раз возвращалась из конюшни и встретилась на лестнице с Артуром, вышедшим посмотреть, в чем дело.

– Идер, ваше величество, – задохнувшийся юноша еле выговаривал слова, – поехал в Брент Кнолл один, чтобы прогнать бандитов. Изрублен на куски.

– Ты говоришь, один? – проревел Артур. – Я ведь сказал ему взять с собой людей!

– Почему он сделал такую глупость? – спросила я, потрясенная вестью.

– Чтобы заслужить ваше восхищение, – гонец почтительно склонил передо мной голову. – По крайней мере, так утверждает его брат Гвин. Идер выехал вчера, и бандиты оставили его тело там, где он упал. Поскольку он не вернулся, утром Гвин отправился на розыски.

Понимание того, что произошло, поразило меня, точно удар под дых. Нахлынуло то же бессилие, как тогда, в Карлионе, когда погиб медведь. Я пошатнулась и еле устояла на ногах.

– Но я не хотела… Напрасно… В этом не было нужды…

– Ну, ну, Гвен. Клянусь Юпитером, твоей вины здесь нет, – муж подхватил меня и отвел внутрь.

– Совсем не хотела стать причиной его смерти, – всхлипывала я, прижимаясь к Артуру.

Он осторожно усадил меня на скамью возле окна и, кликнув Инид, принялся расхаживать передо мной.

– Знаешь ведь, какие теперь воины. Тяготятся миром, скучают, не могут себя занять и из-за этого совершают безрассудные поступки. Ты не должна себя винить, если кто-то пожелал возвыситься в твоих глазах.

Я кивнула, разумом понимая, что он прав – у нас хватало забот, и не имело смысла убиваться из-за того, что мы не могли изменить. В этот раз я поощряла Идера не больше, чем тогда, когда он решил спасти меня от медведя в Карлионе. И все же было больно сознавать, что по глупости пропала жизнь хорошего человека.

– А что, если меня осудит Гвин? – прошептала я, принимая из рук Инид чашу с отваром валерианы.

– Не осудит, – твердо ответил муж. – У меня хватило времени, чтобы узнать Гвина. Он не из тех, кто легко судит или ищет козлов отпущения. Идер сделал то, что считал нужным. И Гвин, как бы он ни горевал, станет относиться к его поступку с уважением.

Глядя на Артура сквозь пар, поднимавшийся из чаши, я поняла, что Гвин был так же близок ему, как мне Изольда. Бедивер и Кэй считались его молочными братьями, Ланселот – лучшим другом, но все они смотрели на него как на монарха. Уэльсец никогда не сравнивал его с другими людьми. Может быть, это и объясняло удивительные товарищеские отношения, которые сложились между мужчинами.

– Надеюсь, ты прав, – наконец проговорила я. – Мне было бы больно, если бы Гвин считал, что я стала причиной смерти его брата.

Но дело обернулось так, что Гвин сам дал мне понять: его брат счастлив, потому что встретил конец, совершая нечто, во что глубоко верил.

– Это придало его смерти какое-то значение, – торжественно проговорил коротышка. – Лучше не погибали даже герои древности. – Я почувствовала, что глубоко тронута его стараниями успокоить меня.

Мы предложили задержать отъезд, чтобы как должно похоронить Идера, но Гвин предпочел отвезти брата домой в Нит и там совершить обряд. Я догадывалась, что он будет не совсем обычным и не годится для глаз большинства смертных.

– Мы с ним в нашем путешествии в вас не нуждаемся так же, как и вы во мне – в своем, – проговорил он в своей загадочной манере и, переводя взгляд с Артура на Мордреда, едва заметно пожал плечами. – Иногда судьба настигает нас, как бы мы ей ни сопротивлялись.

Услышав такое прорицание, я улыбнулась. Всю зиму верховный король и его новый посланник у союзников прилежно трудились вместе: сначала над законом, потом размышляя, чего ожидать от саксов. «Без сомнения, – сказала я себе, – Гвин обладает даром прозрения, и оно подсказывает ему, что между сыном и отцом наступает сближение».

Итак, мы оставили Камелот, чтобы сделать первый переход в путешествии, в котором проведем шесть месяцев. Оглядываясь назад, понимаешь, как то время связывало ранние воспоминания о нашем царствовании со светлыми и мрачными обещаниями будущего. Но тогда я видела одно многоликое настоящее. Может быть, это было и к лучшему.