– Это давнишняя история… По-прежнему не глядя на меня, муж натянул через голову ночную рубашку и, подойдя к лохани, принялся плескаться в ней, как утка, садящаяся на поверхность пруда.
Не веря себе, я глядела на него и за горестью и смущением разрастался гнев.
– Выслушай же меня, черт возьми. Я – твоя жена и собираюсь сказать тебе что-то важное.
– Я слушаю, – объявил он, и его слова приглушило полотенце, которым он вытирал лицо.
– Вовсе нет! Ты, как всегда, не обращаешь на меня никакого внимания. – Разочарование и усталость заставляли мой голос звенеть от напряжения. Я отшвырнула расческу и направилась к окну. Невысказанные слова сгущали царившее между нами молчание. Он подошел и встал рядом у рамы, а когда заговорил вновь, его речь полилась спокойно и вразумительно:
– Ты хочешь сказать, что не пыталась разбить любовный союз. Я это знаю. Об этом знает весь двор. Как и то, что вы с Лансом… – тут он осекся и положил руки мне на плечи, – очень близки. Я это тоже знаю. Я всегда знал, что у тебя кто-нибудь появится, но не думал, что это будет он. Даже если ты меня не покинешь, я всегда знал, что могу тебя потерять. Потерять, даже если ты останешься со мной. Наверное, он дает тебе то, на что у меня не хватает времени, или я не знаю, как тебе это дать. Стихи, философия, что-нибудь в этом роде.
На мгновение вновь воцарилось молчание: на этот раз податливое и полное боли. Он крепко сжал мои плечи, и я не могла обернуться и увидеть на лице горе, которое слышала в голосе. Наконец его руки слегка разжались, а голос зазвучал жестче:
– Весь двор прекрасно это знает и может делать из этого какие угодно выводы. Я предпочитаю радоваться тому, что мой помощник и моя жена такие добрые друзья. Было бы ужасно, если бы вы были врагами: ведь и с тобой и с ним мне приходится так много проводить времени. А что касается происшествия прошлой ночью в саду… Я не хочу о нем слышать. Меня это не касается. И когда бы он ни вернулся – через день, через неделю… – я запрещу говорить об этом и ему.
Ладони Артура скользнули по моим руками и задержались на животе.
– Наша жизнь у всех на виду, дорогая, так будет лучше хотя бы между собой уважать секреты друг друга.
Я вздохнула и склонила голову к нему на грудь, понимая, что так близко к теме в разговорах с Артуром мы еще никогда не подходили. Какую бы горесть, какую бы печаль ни испытывал каждый из нас, все это было надежно упрятано от другого. Но так же, как мы с Лансом сдерживали страсть, думая об Артуре, так и с Артуром мы могли дать друг другу немного утешения, сосредоточившись на Лансе.
– А что, если он вообще не вернется? – прошептала я.
– Вернется. Вот увидишь. – Голос Артура приобрел обычную уверенность. – Когда пройдет потрясение, вызванное известием о его отцовстве – а любому мужчине немудрено разволноваться, узнай он о своем сыне вот так, – он снова будет с нами. А если до конца недели не получим от него ничего нового, начнем наводить справки. Может быть, он отправился в Джойс Гард. Ну а теперь подвинься-ка, леди, – зашептал он мне на ухо. – У меня замерзли ноги, пора ложиться в постель.
Тема разговора была исчерпана. Думая об этом позже, я не смогла понять, радовалась я этому или печалилась, но Артур, по всей видимости, считал дело улаженным.
На этой неделе Ланселот не вернулся. Не вернулся и на следующей, и все начали беспокоиться. Мы разослали гонцов по всей округе, и, когда он не нашелся, Кэй организовал тщательные поиски. С присущей ему педантичностью он наметил на карте территории и направил туда людей. Племянники Ланселота Борс и Лионель и его сводный брат Эктор де Марис занялись собственными поисками. Но бретонец как в воду канул, и поиски расширялись. Наши люди добрались до Девона и до границ Уэльса. Тем временем вернулись посланцы из Джойс Гарда и сообщили, что там Ланселота никто не видел.
Всю мою жизнь меня подводила моя несдержанность на язык, а теперь я нанесла рану человеку, которого любила. Безжалостный внутренний голос постоянно мне об этом напоминал. Единственным отдохновением были утренние прогулки на Этейн по местным дорогам или скачка сломя голову по римскому пути, ведущему в Илчестер, когда ветер свистел в ушах и заглушал все мысли. Если Мордред и заметил, что теперь больше времени мы проводили в седлах, чем над свитками, то он об этом не сказал. Эти поездки давали мне возможность привыкнуть к моей молодой норовистой лошади, а приемному сыну – улучшить посадку в седле.
Но если днем мне удавалось как-то отвлечься от тяжелых дум, то ночами я страдала еще сильнее. Когда прибранный зал затихал, меня охватывало отчаяние. Не только от того, что я лишилась общества Ланса – разговоров с ним, его смеха, уверений, что я могу все на свете, – я еще боялась за него, представляла, что он лежит один, раненый или больной, что на него напали бандиты, что он истекает кровью, а рядом нет никого, чтобы помочь. Только сон мог пресечь эти страхи, но и он тоже часто был наводнен кошмарами.
Странный живой сон, в котором было больше ужаса, чем действия. Часто я видела святого, материализующегося из тьмы. Друида или священника, я не могла различить. Но жуткое молчание, окружавшее его, было подобно зову смерти, и я в страхе бежала от него, как бежала в кошмарах, когда мне представлялась гибель Артура на поле брани. Иногда я просыпалась вся в поту, мое сердце гулко стучало. Я выбиралась из-под скомканных простыней и прижималась в страхе к мужу.
Тогда Артур попросил Нимю воспользоваться своим даром ясновидения и попытаться установить, где находится его помощник. Но она не смогла ничего обнаружить даже после того, как обратилась к самому могущественному из древних богов Цернунну.[6]
– Ты сказала ему, чтобы он вернул Ланселота? – спросила я.
– Сказать ему? – переспросила Нимю, пораженная моей надменностью. – Разве можно приказывать богам, Гвен? У них можно лишь просить о помощи, но никак не указывать, что им делать. – Я понурила голову, стыдясь, что горе сделало меня столь неучтивой. – Но все же у меня для тебя кое-что есть, – продолжала Нимю с улыбкой. – Небольшое заклинание, которое следует произнести тогда, когда луна народится вновь.
Она прошептала несколько слов, и с тех пор я с нетерпением следила за луной и старательно повторяла магическую формулу, когда на западе появлялось бледное новорожденное мерцающее светило, добавляя молитвы и от себя, заклиная богов вернуть мне любимого, без которого я не представляла жизни.
Артур был озабочен не меньше моего, и мы оба, не жался сил, занимались делами королевства. В разгаре осени мы начали получать сведения об урожае. И когда стал вырисовываться счет обмолоченному зерну, соленой и копченой рыбе и заготовленным яблокам, стало ясно, у кого образовались излишки, а у кого не хватало продуктов. Организация торговли возлагалась на местных правителей, но мы могли подсказать им, как обстоят дела в соседних землях.
Но я заметила: откуда бы ни приезжал очередной гонец, прежде всего Артур спрашивал его о Ланселоте:
– Вы ничего не слышали о британском воине? И посланцы всегда качали головой. Постепенно я начала бояться их ответов – ведь Ланс был знаменитой личностью, и о его подвигах слагались легенды по всему королевству. И если теперь никто не говорил о его приключениях, значит, их просто не существовало. Я жила с тайным убеждением, что Элейн оказалась права и смерть Ланселота падет на мою голову.
Наконец в октябре Гавейн предложил связаться в древними племенами:
– Хотя они и избегают людей и городов, мало что происходит среди смертных, о чем они тут же не узнают, миледи, – напомнил принц Оркнейский. – Придны восхищались Ланселотом, когда останавливались в Стерлинге. Его слава разнеслась по всем племенам. Если хоть один из них знает, где он сейчас, то знают все. Другой вопрос, захотят ли… – он красноречиво пожал плечами, и тень омрачила его лицо. – Но я все же собираюсь спросить их.
