– Да что случилось? Эй… – Он попытался поцеловать меня в шею. Ощущение приятное, но я, как подобает приличной девушке, не поддалась на провокацию. – Мы и после этого можем остаться друзьями…

Терпеть не могу таких фраз.

– А кто сказал, что мы сейчас друзья? – поинтересовалась я, аккуратно протиснулась мимо Лекса и вышла из кабинки.

Тут как нельзя кстати в туалет ворвались две разгоряченные девки. Вокруг задниц у них, конечно же, болтались неизменные ватники, и в крошечном проходе тут же возникла пробка.

– Не, ну я больше не могу, – негодовала одна. – Хоть прям там заваливай его, но он мне по барабану, врубаешься, сестра?

Вторая девица рассмеялась:

– Ну тебя и скрючило, подруга!

И тут на меня снизошло вдохновение.

– А у нас тут все удобства, – я многозначительно кивнула в сторону кабинка. – Не отходя от кассы!

Девицы сипло загоготали.

– Ты как, Шиззи?

Ответа я уже не слышала, поскольку улизнула за дверь.

Эта Шиззи даже без ватника была размером с дом. Лексу лучше побыстрее сматываться, если он не хочет подвергнуться грубым надругательствам. Как только очаровашка Шиззи зажмет беднягу между унитазом и стенкой, настанет его смертный час. Говорить, что у него волосатая спина, я не стала. Такое впечатление, будто под футболкой мохеровый свитер. Да ладно, сама сейчас все узнает. Полное самообслуживание.

Но мое воодушевление по поводу того, как я обставила свое исчезновение со сцены, скоро сошло на нет. Я откинулась на подушку, вцепилась зубами в простыню и жалобно застонала. Но вовсе не потому, что воспоминания о Лексе разожгли плотские желания. Нет, меня сжигало позором. Господи, и надо же было так вляпаться! Стыд и срам. Трудно представить что-то хуже. Ты целовалась – Сэм, оставь свои увертки и посмотри в глаза жестокой правде – ты целовалась в сортире с МБХудаком! Разве можно после этого жить?

И главное – что я теперь скажу Хьюго?

– Ты собираешься рассказывать Хьюго? – Именно так сформулировал вопрос Том, заглянув ко мне на следующий день.

Я не могла отрицать, что мысль сделать вид, будто этого мелкого, но прискорбного сортирного инцидента вообще не было, не привлекает меня. Нет, я едва противилась ей, но сначала требовалось оценить вероятность того, как скоро правда всплывет наружу, и не станет ли потом история выглядеть еще отвратней.

– Дело в том… – пробормотала я, доливая в водку тоник. С коктейлем в руке я чувствовала себя куда искушеннее и утонченней, нежели присосавшись к бутылочному горлышку. – Дело в том, что Хьюго хорошо улавливает, когда происходят подобные истории. А уж увидев меня в компании с Лексом… Насколько я раскусила этого типа, он либо станет подчеркнуто меня игнорировать, либо, идя на поводу у собственнического инстинкта, попытается снова меня заарканить. И то, и другое будет бросаться в глаза, а уж Хьюго с его маниакальной наблюдательностью поймет все с первого взгляда. С тем же успехом мы с Лексом могли бы прогуливаться, размахивая неоновыми плакатами «Мы недавно облизывали друг другу миндалины» и показывать друг на друга пальцами.

– А Хьюго действительно такой наблюдательный? – завистливо спросил Том, резко меняя тему.

Будучи поэтом, он считал, что обладает монополией на меткие наблюдения, проницательность и знание тонкостей человеческой натуры. Полнейшая чушь, разумеется. Но описание растений ямбическим пентаметром у него получалось весьма неплохо.

– У Хьюго потрясающий нюх на все, что связано с сексом, – призналась я. – А также кое с чем другим. Он говорит, что взирает на мир отточенным актерским глазом.

– Сэмми, я тебя умоляю. Только не «отточенным глазом»! – Том содрогнулся. – Что за кошмарная метафора! Ты только представь, как будет выглядеть отточенный глаз.

Я послушно представила.

– Мда.

С тех пор, как несколько месяцев назад Том опубликовал первый сборник своих стихов (посвященных большей частью флоре и фауне Индии, которую он посетил в прошлом году, а в качестве побочной темы – уныние и безысходность), он стал совершенно невыносим – днями напролет сторожит, как бы кто не брякнул нелепую метафору.

– Я одного не могу понять: почему ты так переживаешь, – посетовал Том. – Тебе-то что? Ты ведь делаешь ноги, как только парень, с которым ты трахаешься, заводит нотации о том, что нельзя обжиматься в сортире с посторонними? Честное слово, Сэм, я всегда полагал, что для тебя это одно из основных прав человека, наряду с правом не подвергаться пыткам и правом на канализацию.

Индия навсегда запечатлелась в памяти Тома дизентерийной угрозой. Он потерял там пятнадцать килограммов и теперь зациклился на канализации.

– Дело в том, – вновь повторила я, полоща в водке с тоником дольку лимона (заметьте, дольку лимона. Еще немного и я заведу себе столик на колесиках и шейкер.) – Дело в том, что мне совсем не хочется, чтобы Хьюго обжимался с какой-нибудь актриской в вонючем шекспировском пабе.

– Так брось его и все дела! – отмахнулся Том. – Рано или поздно ты же все равно его пошлешь, разве нет? В чем тут проблема, Сэмми? Ты ведь Дон-Жуанита из Камден-тауна. Наверняка ты трахнула в сортирах больше парней, чем у меня было девушек за всю мою жизнь. – Он скорбно помолчал. – Ну вот, теперь у меня депрессия. Неужели все так и есть? Давай подсчитаем.

Зажмурившись от напряжения, он начал вполголоса бормотать женские имена и загибать пальцы.

– Ты ничего не понимаешь, Том! – раздраженно сказала я. – Мне нравится Хьюго.

Он потрясенно уставился на меня, тут же бросив считать свои амурные победы.

– Он тебе нравится? Что ты хочешь этим сказать?

– То, что он мне нравится! – отрезала я.

– Так ты хочешь сказать, что ты…

– Он мне нравится! И все! Мы можем оставить эту тему в покое? – Вне себя от смущения, я залпом проглотила водку и с размаху плюхнулась на диван. – Ох! – Я потерла зад.

– Тебе пора заменить эти чертовы пружины.

– Знаю.

– Так, – вздохнул Том, подливая мне еще водки. – Он тебе нравится. Ну и ну! Никогда бы не подумал, что доживу до этого дня. Кто-то по-настоящему нравится Сэмми…

– Заткнись, ладно? Отвали. И вообще! – Я отвергла предложенную бутылку с тоником и одним махом влила в себя чистую водку. К черту искушенность. В жизни порой наступают такие моменты, когда нужно отказаться от излишеств и сосредоточиться на чем-то одном. – И вообще, я думала, что вы с Хьюго отлично ладите. У тебя же вроде не было к нему претензий.

Том не испытывал особенной симпатии к Хьюго. Признаю, тот порой умеет действовать на нервы. Но я подозревала, что Том видит в Хьюго человека, способного справиться со мной – вот эта черта уже действовала на нервы мне, – а потому готов закрыть глаза на все его недостатки.

– Да, особых претензий к нему нет. Я бы с радостью сказал, что Хьюго славный, но это не так. Если ты понимаешь, что я имею в виду. Впрочем, назвать славной тебя у меня тоже язык не повернется. Так что все по справедливости. На самом деле, – Том мечтательно прикрыл глаза, – мы с ним классно потрепались о футболе, пока ты бегала за выпивкой.

– Вы с Хьюго трепались о футболе?! – Я изумленно уставилась на него.

Единственный вид спорта, который, на мой взгляд, способен интересовать Хьюго – это аристократичный крикет. Я подозревала, что в этом он подражает Псмиту[4]. Но футбол лишен изящества и тонкости, на которую мог клюнуть Хьюго.

– Ага. Говорю тебе, мы классно потрепались.

Я решила свернуть эту тему. По всей видимости, Хьюго изощренно издевался над Томом, а этот наивный тупица ничего не понял.

– Как у него дела? – спросил Том, под влиянием футбольных воспоминаний преисполнившись симпатией к Хьюго.

– До сих пор все было неплохо.

Хьюго состоял в труппе Королевского Шекспировского центра в Стратфорде-на-Эйвоне. Он туда угодил после того, как успешно сыграл Эдмунда в «Короле Лире». Сейчас Хьюго играл одновременно Бероуна в «Тщетных усилиях любви» и Фердинанда в «Герцогине Мальфи». Между прочим, отличное сочетание: остроумец-интеллектуал и порочный убивец. И в обеих ролях он будет запредельно сексуален. Но теперь и этого счастливчика, похоже, настигла Немезида.