Леденцов молча ликовал. На такое хорошее начало он не надеялся. Ирка уже стукнула холодильником, приступив к варке кофе. Бледный сидит нервно, но это от нетерпения начать деловой разговор с сыщиком. Грэг копается в пластинках, позабыв все на свете. Только Шиндорга хмурится, но слушает, смотрит и оценивает.

И Леденцова задела странная печаль, отдаленно похожая на легкую зависть… Эти разнузданные детки слушались Петельникова без сомнений и колебаний, сразу признав его авторитет. Почему? Старше капитан, умнее, сильнее или излучает суггестические биоволны? А почему он, Леденцов, любит его и подчиняется с радостью? И странная печаль, теперь походившая на ущемленное самолюбие, задела еще раз: окажись Петельников в Шатре — не стал бы он ни вина пить, ни драться, ни в мешке стоять… Биоволнами бы скрутил, как вертит ими сейчас.

— Ну, кто здесь хочет стать сыщиком? — спросил капитан.

— Я, — нетерпеливо отозвался Бледный.

Петельников оглядел его, как покупную лошадь. Бледный приосанился: сел прямо, распрямил плечи и приподнял грудь. Но капитан все смотрел и смотрел на него, и, чем больше парень раздувался, тем веселее становился взгляд Петельникова. Бледный не выдержал.

— Вы проверьте меня!

— Иди…

Капитан сел к кофейному столику и поставил локоть правой руки на столешницу. То же сделал и Бледный. Они сцепились ладонями, и каждый стал гнуть кисть другого, стараясь положить ее на гладкую поверхность. Прошла минута, вторая, но обе кисти стояли прямо, и только их дрожь выдавала мощное напряжение. Еще прошла минута…

— Что же ты меня не кладешь? — спросил Петельников.

— И вы меня не кладете.

Капитан улыбнулся и припечатал его руку к столу легко, как прутик пригнул. Бледный покраснел, но уже от другого, от нервного порыва.

— Вы меня поспрашивайте. Я в криминалистике секу.

— Непременно. Водопроводные краны дома чинишь?

— Нет.

— Жаль. Двое сыщиков однажды в подвале чуть не захлебнулись, не могли воду перекрыть. А телевизоры ремонтируешь?

— Нет.

— Жаль. Как-то мы сидели месяц в избушке лесника. Телевизор сдох, а исправить некому. Эпиграммы Пушкина знаешь?

— Ну, про саранчу, которая летела и села…

— Это не эпиграмма, один мой знакомый сыщик так вот жуликов упустил. В переписанной от руки эпиграмме шифровку не углядел. Потому что не знал текста Пушкина; Ну ладно. Старушку сможешь к себе расположить?

— Как расположить?

— Побеседовать так, чтобы она тебя повела домой чай пить.

— Я старух не люблю.

— Худо. Я вот так одну бабусю не расположил, она информацию и утаила. Скажи: животное укротишь?

— Какое животное?

— Тигра. Однажды убежал из зоопарка, мы ловили.

— Собаку укрощу…

— А младенца перепеленаешь?

— Младенца перепе… Чего?

— Мне пришлось. Мамаша к двери кабинета новорожденного подкинула.

Бледный беспомощно глянул на Леденцова. Его редко краснеющее лицо порозовело. Ровненькие плоские щеки обиженно вздрагивали. Во взгляде не было ни силы, ни обычного легкого превосходства. Он надеялся увидеть здесь тайную жизнь частного сыщика, поучиться у него, глянуть на оружие, узнать новый приемчик… Читал он про эту жизнь в западных детективах — блеск. А тут краны, младенцы, тигры…

— Это еще не главное, — как бы успокоил его капитан. — В сыщицкой работе должна быть идея.

— Какая? — спросил Бледный, намереваясь уйти от непонятных для него вопросов.

Но тут походкой манекенщицы вошла Ирка, катя перед собой нагруженный столик. Все зашевелились. Запахло кофе, зазвенели ложки-вилки, заскрипели колесики подъезжавших кресел. Подано все было безукоризненно. Ирка разливала кофе, и казалось, она все еще разглядывает свои руки, как обретенную драгоценность. Петельников включил стереосистему — ритмы застучали отовсюду, из книг и стенок, из упрятанных там динамиков. И кофепитие стало веселым. Ребята поглядывали друг на друга, как бы удивляясь: откуда взялось хорошее настроение, если нет вина?

— Какая идея в работе сыщиков? — спросил Бледный, перебивая музыку и общий разговорный шумок.

— Мужская, — коротко ответил Петельников.

— Что за мужская?

— У истинного мужчины есть две задачи: переделать себя и переделать мир.

— Зачем переделать себя?

— А ты собой доволен?

— Зачем переделать мир?

— А ты миром доволен?

Бледный задумался: к таким беседам он не привык. Ни дозы, ни трепа, ни расслабона. Странная квартира, непонятный мужик, покрасивевшая Ирка… Не найдя ответа ни о переделке себя, ни о переделке мира, Бледный вдруг спросил:

— А вы правда сыщик?

— Натуральный.

— А где же работаете?

Ответить Петельников не успел: на белой тахте зазвонил оранжевый телефон. Капитан подошел и снял трубку. Вроде бы он не сказал ни слова, слушая другого. Но Леденцов видел, как капитан выпрямился, лицо его стало тверже, опустевшие глаза уже никого не замечали… Трубку он слушал с полминуты и бросил ее на аппарат как уже мешавшую.

Петельников выключил музыку. Ребята повернули к нему головы, ожидая чего-то интересного. Но капитан их уже не видел.

— Боря, Гундосый возник. Едем!

В передней они надели ботинки и схватили куртки. Ребята ошарашенно выскочили к ним.

— А мы? — удивилась Ирка.

— Оставайтесь, — бросил капитан уже на ходу.

— А Желток куда? — все-таки успел спросить Бледный.

— Какой желток?

— Борька… Он-то кто?

— Он младший сыщик. Ждите, мы скоро…

Гости вернулись в комнату, но кофе пить не стали, опять рассевшись по креслицам. Горел яркий свет, дымился кофе, сидели люди… И было тихо, как на поминках. Они бы не смогли объяснить, почему без хозяина не хотелось ни говорить, ни есть…

В этой тишине занудно скрипнуло. Убегая, Петельников что-то брал из шкафа, не запер, и дверца теперь отъехала. Шиндорга подошел, намереваясь ее закрыть. Но не закрыл, остолбенело уставившись в темноту шкафа, будто увидел там привидение.

— Что? — спросил Бледный.

Шиндорга безмолвно поднял руку и ткнул ею в шкаф, как отмахнулся от кого-то нападавшего. Тогда Бледный, Ирка и Артист подбежали к Шиндорге и глянули туда, куда он показывал…

В шкафу висел новенький милицейский китель с капитанскими погонами.

Десять гаражей прижались к глухой стене дома ровненьким рядом. Все они были легкими, каркасными, лишь один, в середине, выделялся серыми стенами из силикатного кирпича и крепкой бетонной крышей. Приземистый и глухой, как дот. В нем Паша-гундосый и засел.

— Как все произошло? — спросил капитан пожилого оперативника Фомина.

— Пашу приметили во дворе, позвонили нам. Мы в пять минут приехали. Он нас засек и побежал. Хозяин этого гаража пошел зачем-то домой, вот в этот корпус, а дверь не закрыл. Паша схватил девочку как прикрытие и юркнул в гараж…

— Сколько девочке?

— Семь лет.

— Родители знают?

— С матерью сидит капитан Кашина.

— Как звать девочку? — спросил Петельников, сам не понимая зачем, ибо ее имя для оперативной задачи не имело значения.

— Света.

Они стояли под углом к гаражу, метрах в тридцати, у мусорных бачков, и смотрели на его распахнутые стальные двери. С другой стороны гаража темнели фигуры еще двух оперативников. В кустах залегли Шатохин с Акулинушкиным. Две милицейские машины перегородили проезд… Микрорайон был оцеплен.

— У него же обрез, один выстрел…

— У него пистолет, товарищ капитан, и два кармана патронов.

И Фомин показал на грузовик, переднее стекло которого было в трех местах продырявлено пулями. Петельников все понял без слов: оперативники подгоняли автомобиль к дверям, чтобы затем ворваться в гараж.

— Товарищ капитан, — тихо сказал Леденцов, — по другим гаражам можно добежать до крыши…

— И что? Листовая сталь залита бетоном.

Девочка Света… Они не могли стрелять и не могли применить никакие технические средства. Чего проще пригнать пожарные машины и шарахнуть в гараж из брандспойта. Мокрый Паша сам бы выскочил, как суслик из норы. Но девочка, девочка…