— Вирусы тоже не все брюнеты. Просочиться в Шатер и развалить их изнутри, а?

— Не сумею, товарищ капитан.

— От других дел освободим, а?

— Тут нужен педагог.

— Тут нужен убежденный парень.

— Молод я для воспитателя…

— Молодому они поверят скорее.

— У меня опыта нет…

— Вот и появится.

— Да не сумею я, товарищ капитан! — чуть не взмолился Леденцов.

— Сумеешь, сумеешь.

— Почему вы так уверены?

— Потому что парень ты веселый.

Леденцов замешкался, подыскивая новые доводы. Эту заминку капитан истолковал по-своему. Он встал, довольный, подошел к столу и поманил Леденцова. И когда тот рассеянно подбрел, Петельников оттопырил боковой карман его пиджака и тремя скорыми гребками смахнул туда все двушки. Пиджак сразу скособочило. Леденцов одернул его недоуменно.

— Зачем, товарищ капитан?

— В райотделе тебе пока лучше не появляться. Вот и будешь мне позванивать.

Леденцов удивился непривычной пустоте, замкнувшей его жизнь. Будто ехал он ехал в людном тряском поезде, из которого вдруг все вышли, и вагоны покатили по другому, по бархатному пути — и никого, и тишина.

До разговора с Петельниковым он вел нормальное оперативное существование — работал по версиям, бывал на заданиях, ездил по адресам, опрашивал граждан, отыскивал каких-то типов, проверял каких-то субъектов… Он и теперь не сидел сложа руки, занявшись подростками из Шатра, — метался по жилконторам, школам и училищам, изучал личные дела, говорил с учителями, вчитывался в справки инспекции по делам несовершеннолетних… Работал. Откуда же чувство беспокойной пустоты?

Леденцов разделся до трусов и приступил к действу. Кто-то сказал, что химические красители рыжие волосы не берут. Поэтому он купил по два пакета хны и басмы. В старом журнале, отысканном в маминой комнате, сообщалось, что хна красит в рыжий, а басма — в сине-зеленый. Но если их смешать в пропорции, например, два к одному, то можно стать золотистым блондином. Недурно. Леденцов отмерил порошков и залил горячей водой…

Видимо, жизнь полнится не только работой. Там, в райотделе, он был занят и теперь занят. Чем же та жизнь…

Беспомощной улыбкой Леденцов перебил мысленный вопрос — беспомощной оттого, что так долго не мог догадаться. Да там ребята были с ним денно и нощно; там приходилось трудненько, да весело; там многое не давалось, да было у кого спросить; там и по морде получал, и ножом замахивались, да почти рядом вставало надежное плечо; там не ел сутками, да сладок был хлеб где-нибудь в пробензиненном «газике»… Там, там. И Леденцов поежился в теплой ванной, будто его опустили в толстостенном батискафе на дно морское.

Кашица в тазике фыркнула. Он взял кисточку для бритья, густо обмакнул и начал смазывать голову энергично, как намыливал. Волосы неприятно слиплись. Теперь их следовало обернуть полотенцем и подержать минут двадцать. И золотистый блондин готов. Неузнаваемый.

Леденцова и раньше заедали вопросы и вопросики, которых круговерть розыскной работы высекает десятки на дню. Теперь их не стало. Был лишь один, горевший в мозгу не переставая, вроде лампочки в парадном… Как проникнуть в Шатер? Каким способом? Естественным бы, вроде случайно залетевшей мухи. Шатер он обозрел: странное сооружение, плотно зажатое кустами сирени, походившее издали на раздерганный стог сена; он уже не раз видел всю компанию, бредущую по улице, хихикающую в автобусе, гогочущую в лодке на прудах… Он уже по далеким очертаниям фигур знал, кто есть кто. И все-таки: как подступиться? Планы роились…

Леденцов размотал полотенце и повернулся к зеркалу, ожидая увидеть золотистого блондина. Но волосы остались рыжими, утратив лишь свежемедный блеск, будто их окунули в глинистый раствор. Он схватил журнал. Видимо, ошибся в пропорции красителей. Пришлось заваривать новую кашицу, взяв теперь одну долю хны и одну долю басмы. Правда, он будет уже не золотистым блондином, а светлым шатеном. Тоже неплохо.

А планы роились…

Отпустить рыжую щетину, взять под ее цвет пару бутылок портвейна розового и усесться в Шатре. «Отсидел, ребята, срок, был хороший мне урок». Допустим, примут. Да лягут ли слова бывшего уголовника на их необузданные души? Чем их убеждать? Мол, не уподобляйтесь мне?

Или договориться с дружинниками. Они инсценируют нападение на Ирку-губу, а он ее спасет. Знакомятся, встречаются. Ирка ведет его в Шатер… Но в фильмах подобное случалось тысяча и один раз.

Теперь Леденцов морил волосы под полотенцем более часа. И когда скинул шаткий тюрбан, то с интересом уставился на пегие пятна, карие пряди и рыжеватые подпалины. Не светлый шатен, не золотистый блондин, а курочка-ряба.

Его дед, отец и мать были разными химиками — чистыми или с приставками «гео-» и «био-». Видимо, химические гены ему не передались, потому что он недобро разглядывал порошки, дивясь, как это их яркая сочная зелень может дать блондинов и разных шатенов. Но журнал убеждал: все дело в пропорции и терпении. И Леденцов заварил третью кашу в новом соотношении, уже рассчитанном на брюнета. Посомневавшись, сыпанул басмы побольше, чтобы уж наверняка. Чтобы почерней…

Или так. Вся компания сидит в Шатре. Подъезжает машина с синим огоньком. «Пожалуйста, в отделение за шум и непристойные крики». Но тут подходит он, Леденцов, и отстаивает ребят. Мол, он за них ручается. Машина уезжает. Его просят в Шатер… Примитивно.

Или так. Сядут они в лодку, выплывут на середину пруда, а он в акваланге поднырнет да потихоньку опрокинет. Глубина, страх, крики о помощи. Тут он явится из глубин и спасет Ирку-губу. Как женщину. Благодарности, знакомства, визит в Шатер… Но уж больно заковыристо.

Чтобы стать брюнетом, полагалось держать волосы в кашице часа три. В чалме-компрессе, в трусах, с полотенцем на плече, расхаживал Леденцов по квартире. А способы проникновения в Шатер бежали в голове кинолентой. Он видел себя страховым агентом, водопроводчиком, тараканоморителем, учителем физкультуры и даже массажистом… Бежали кинолентой и, может быть, поэтому были киношными.

И когда оперативные сюжеты иссякли, липкая чалма надоела и по влажной спине побежали знобкие мурашки, Леденцов вдруг подумал… Эта Ирка — юная девица. Он — молодой человек. Надо лишь подкараулить ее одну и познакомиться просто, что делал он не раз как в розыскных целях, так и в личных.

Леденцов сорвал с головы полотенце и направился к зеркалу — не к маленькому, а в переднюю, к трюмо. Чтобы полюбоваться. Глянув, он непроизвольно перестал дышать и осмотрелся, словно выискивая, кто это еще мог подкрасться к зеркалу…

Там, в трюмо, стоял невероятный человек — с его торсом, в его трусах, но с головой полосатой гиены. Сине-зеленые разводы сбегали с волос на лицо, разукрасив его по-клоунски. Одно ухо изумрудное, макушка цвета индиго…

Он прошелся перед зеркалом, тряхнув цветной прической и пошевелив зеленым ухом…

— О боже!

Леденцов обернулся — в открытых дверях притихла женщина, обессиленная увиденным. Между прочим, ее неуемные волосы, нетронутые никакой краской, отливали теплым огнем.

— Входи, мама, — поторопил Леденцов, безмятежно поскреб индиговую макушку и пошел докрашиваться.

Она настигла его в ванной, не сняв плаща и не сбросив дверного оцепенения.

— Боря, что с тобой?

— А что со мной? — неуверенно удивился Леденцов.

Мать разглядывала полосатую голову. Ему показалось, что ее глаза горят отраженным сине-зеленым светом.

— Зачем… эта клоунада?

— Надоело ходить рыжим.

— Не болтай.

— Хочу сделаться модненьким. Попсовым-мопсовым.

— Боря, ты перестал ходить на работу… Теперь вот это… Что же с тобой?

Понурившись, он прошептал почти испуганно:

— Мама, я влямурился.

— Что?

— Влюбился.

— В кого?

— В девушку, как горный мак.

— Какой горный мак? Скажи толком. Кто она, из какой семьи, как ее звать?..