Воды озера, то полные движения под ветром, то недвижно прозрачные, то посылающие на прибрежный песок маленькие волны, которые непрерывно бегут и исчезают и опять возвращаются, — что может быть лучшего на свете!

Папа сказал Гале, что далеко от Белых Стругов есть синее море — тёплое море, где большие волны то с грохотом разбиваются о прибрежные скалы, то бегут назад, увлекая за собой мелкие камешки, чтобы через минуту принести их снова на берег.

И ещё папа сказал, что есть океан. Он ещё больше, и у него совсем нет берегов. Громадные волны, больше холма, на котором стоит их дача, поднимают на своих гребнях пароходы с дом величиной.

Но моряки, плавающие на этих пароходах, совсем не боятся волн. Не будет бояться и Галя, когда вырастет и станет моряком. А пока она храбро бежит в воду, купаясь с мамой в жаркий июньский день.

Вода в озере такая тёплая, что в ней хочется сидеть целый день. Мама уже давно плавает, выйдя из купальни в озеро, а Галя шлёпает босыми ногами по воде и тащит за собой на верёвочке любимый корабль, с которым никогда не расстаётся. Вода около купальни и между мостками совсем прозрачная: под ней виден каждый маленький камешек, наполовину запрятанный в песок, и кажется, что дно можно достать рукой.

И Галя весело бежит всё дальше и дальше от берега. Тёплые струйки ласкают ей ноги… Галя не замечает, что вода закрыла её трусики и поднялась до пояса.

И вдруг мягкий песок внезапно ушёл куда-то из-под ног… Дно исчезло!.. Вместо него была внизу пустота, и Галины лёгкие ноги, поболтавшись беспомощно в этой пустоте, вдруг стали тяжёлыми и неудержимо потянули её вниз.

Галя закричала: «Мама!» — и погрузилась с головой в прозрачную воду. Она успела увидеть большую краснокрылую птицу… красные крылья её в одно мгновение взметнулись над водой. Галя уже не помнила в эту минуту, что у мамы был красный халат, и не понимала, что крылья были мамины руки, метнувшиеся в воду за ней, за Галей.

Она поняла только спустя несколько мгновений, что всё страшное кончилось, что она на руках у мамы и мама несёт её домой, а тёплые капли на Галином лице — уже не вода, а мамины слёзы; и, когда Галя своей рукой захотела стереть их, мама сказала: «Ничего, ничего, девочка, это я от радости».

— Ну, уж теперь, Галенька, будешь помнить, как по воде бегать! Небось боле не побежишь! Озеро-то — вон оно какое! В нём, гляди, и ключи холодные и невесть что на дне-то… Теперь в куклы играй…

Так говорила вечером няня, развёртывая Галю из пледа, в котором с перепугу продержали её весь жаркий июньский день.

Но няня ошиблась: Галя не разлюбила озера.

Она не бегала больше по берегу одна, она не пускала по воде караваны картонных шлюпок, но озеро обернулось к ней по-новому, наполнив новым очарованием её дни — нет, не только дни, даже ночи. Потому что совсем недавно, в тёплую звёздную ночь, папа взял её с собой на рыбную ловлю.

Вечером они уплыли с папой в большой лодке. Гале позволили держать сеть для рыбы, а когда сопровождавший их Васятка развёл на берегу костёр, Галя сидела в лодке и смотрела на яркое пламя, дрожавшее в тёмной воде.

Папа укутал её одеялом от ночной свежести. Но воздух был совсем тёплый. Звёзды переливались у самого края лодки: это их отражала вода.

И вода еле заметно шевелила лодку, оттягивая её от берега. Гале казалось, что берег отходит от них всё дальше, а лодка плывёт в синее тёплое море; и вот из моря они с папой плывут в океан, у которого нет берегов; волны шумят вокруг них… Океан, наверное, тоже тёплый, потому что Гале очень тепло, и она плывёт всё дальше — до тех пор, пока её не будит голос папы, который говорит над самым её ухом:

— Эй, рыболов, просыпайся уху есть! Вот Васятка тебе говорит, что всё готово.

Гале не хочется ухи; но пламя костра, фигура Васятки, снимающего котелок с огня, и поставленная прямо на мох тарелка с хлебом и пряниками вдруг показались до того заманчивыми, небывалыми, что ещё не успев окончательно проснуться, она выпрыгивает из лодки и бежит к костру, чтобы там, хлебнув прямо из котелка большую ложку ухи и закусив пряником, свернуться на коврике под тёплым одеялом, взглянуть ещё раз на звёзды, отражённые в тёмной воде, и заснуть окончательно — до зари.

На заре её разбудил предрассветный холодок. Папа уже стоял около лодки, с довольным видом поглядывая на корзинку, полную живой, ещё трепещущей рыбы.

— Галек, посмотри-ка сюда! — крикнул весело папа.

Галя в одну минуту вскочила с коврика, на котором лежала, и, подбежав к лодке, с восторгом и жалостью смотрела на корзинку, стоявшую на корме: с восторгом — потому, что рыбы сверкали, как серебро; с жалостью — потому, что кончилась их привольная жизнь в глубокой прохладной воде озера…

Скоро они с папой плыли обратно по розовой воде и над ними алело высокое небо, а розовые капли падали с вёсел в глубокое озеро. Светлые струйки бежали вместе с лодкой и что-то нашёптывали Гале.

Из сарая, до половины наполненного пахучим сеном, в широко раскрытую дверь видно огромное небо.

Галя сидит наверху, на сене, положив около себя свой лук и стрелы, а рыженький Илюша, сын старого профессора, их соседа по даче, стоя на гладком земляном полу, достругивает себе «чижик».

После душного, тяжёлого дня тучи закрыли край неба и медленно двигались по знойной синеве, подбираясь к солнцу. А солнце уже начинало склоняться к вечеру. И тучи, наплывая на него, загорались изнутри розовым золотом. Потом они тускнели и лиловели, сгущаясь в тяжёлые клубы.

Всё это было отлично видно из сарая.

Вот и скрылось солнце, окунулось совсем в тучи… Потемнело, посвежело вокруг… Ветер качнул тяжёлую дверь на петлях. Молния прорезала тучи, и раскатистый гром потряс сарайчик.

Рыженькая голова мальчика зарылась в сено.

Но Галя не испугалась. Её веселил гром, и бегущие быстро тучи, и дыхание грозового ветра.

Гром затихает. Илюша поднимает голову и шёпотом говорит:

— А Васятка сказал, что это Илья-пророк!..

— Где Илья-пророк? — шёпотом спрашивает Галя, наклоняясь к нему.

— А в тучах! В колеснице огненной сидит Илья-пророк.

Галя не шевелясь смотрела в тёмные тучи, и, когда опять загрохотал в небе гром и блеснул огонь молнии, ей показалось, что она видит огненную колесницу и коней, дыхание которых превращалось в клубы пара, и огромного пророка с молниями, как со стрелами, в руках.

В ту ночь ещё одно зрелище поразило Галю. Эта ночь была самая короткая в году — Иванова ночь. И Гале по этому случаю позволили лечь поздно, дождавшись «Ивановых огней».

Она ждала их с нетерпением, хотя ещё не знала, что это за огни и где они будут гореть.

И вот, когда в небе зажглись бледные весенние звёзды, запылали на земле яркие огни. На всех пригорках, на зелёной траве, ещё влажной после дождя, на опушке леса зажглись костры — костры Ивановой ночи. Папа повёл Галю на горку за дачей, откуда было видно далеко кругом.

Костры горели повсюду под тёмным звёздным небом, и мягкий ветер доносил оттуда, от этих весёлых огней, обрывки песен и звуки гармошек.

Галя не уходила с горки до тех пор, пока оранжево-красные огни не стали тускнеть и словно уходить в землю, а Галины глаза стали закрываться и голова клониться на колени к маме, около которой она сидела.

Тогда папа взял её на руки и понёс домой.

Ночной воздух был свеж после грозы. Обрызганные дождём цветы их маленького садика благоухали так сильно, что Галя открыла глаза и посмотрела на клумбу, мимо которой нёс её папа. Это табак, вечерний цветок, пахнет так сильно, так чудно!

Галя легко соскакивает с папиных рук и бежит к табаку.

Она осторожно обходит всю клумбу, наклоняет лицо к белеющим в сумерках душистым пятиугольникам, взбегает на ступеньки террасы… Но здесь ноги перестают её держать: она едва стоит, пока няня снимает с неё платье, и засыпает, прежде чем её успевают укрыть одеялом.