Крепко ухватившись за гнездо, я спускаю с него ноги, пытаюсь достать ими ствол, но это не удается мне, и я вновь комфортабельно усаживаюсь в гнезде. «А если разобрать его? — думаю я. — На это пойдет немало времени, но шансы на благополучный спуск тогда увеличатся. А если и после этого я не спущусь с дерева, ведь мне придется сидеть без всяких удобств и долго ли я просижу на голой вершине! Нет, это я успею сделать всегда, а пока подожду — быть может, найду другой выход».

Время шло. Солнце поднялось высоко, сильно пригревало землю, блестело на спокойной морской поверхности. А я все продолжал сидеть в гнезде и не мог ничего придумать. Однако как было приятно смотреть с высоты на цветущую землю! Направо, в голубой дымке синел лесистый истыль, его берега желтели от бесчисленных цветов желтой лилии, а кругом рисовые плантации, покрытые ковром какой-то особенно нежной зелени. Вот мимо беспечно трусит шакал. Сверху мне это хорошо видно. Его линная шкурка выглядит неказисто — зимняя шерсть висит клочьями на боках. Неожиданно он замирает на месте, вслушивается. Это ветерок донес до него запах лежащих под деревом моих вещей. Еще секунда, и он опасливо спешит в сторону и исчезает в густых зарослях.

— Э-эй, что ты там делаешь? — слышу я где-то внизу голос и, обернувшись, вижу загорелого азербайджанца. Он стоит на освещенной солнцем поляне и, загораживаясь от ярких лучей ладонью, с удивлением рассматривает меня. — Что ты там делаешь? — повторяет он вопрос.

— Сижу, как видишь.

— А как тебя туда занесло?

— Не занесло — сам залез. Слезть не могу.

— Не можешь, а залезть мог?

— Залез, как видишь, а слезть никак не могу.

— Ничего я не вижу; если слезть не можешь, значит, и влезть не мог.

— Да что я, с неба сюда свалился, что ли? — вспылил я.

— Не знаю, как ты туда попал, да и не мое это дело. — И, покачивая головой, он стал удаляться от дерева.

— Послушай, погоди, не уходи! Помоги мне как-нибудь слезть с дерева.

— Ну, как я тебе помогу? — на мгновение остановился тот и развел руками. — Залез — и сиди там. — И отмахнувшись от меня, он исчез за густыми кустарниками.

Что мне оставалось делать? Вспомнил, как утром ушел до завтрака.

Я всегда не любил, когда запоздавший завтрак отнимал у меня лучшее время дня — утро. Вот и сегодня я сказал, что вернусь, когда завтрак будет готов. Быть может, меня хватятся дома? В этот момент снова на полянке появился азербайджанец в сопровождении еще одного человека.

— Ты кто такой? — спросил меня новый пришелец.

— Москвич, живу в Велях, — ответил я.

— Сам ты туда залез?

— Да, сам.

— Ну, так слезай.

— Я уже говорил твоему товарищу, что слезть не могу. — И чтобы убедить их в своем бессилии, спустил с гнезда ноги и, не достав ими ствола дерева, беспомощно поболтал в воздухе.

— Не надо, не надо, — запротестовали оба и сокрушенно закачали головами — Подожди немного, сейчас придем, — крикнул один из них, и оба удалились по той же тропинке.

На этот раз они не появлялись очень долго. Солнце уже давно перевалило за полдень и склонялось к западу. А я все сидел в гнезде и надеялся на помощь. Иногда подлетали владельцы гнезда — скопы — и кружились над самой моей головой.

Спустя часа полтора, наконец, на лужайке появились люди, и не один и не двое, а по крайней мере человек двадцать. Они принесли сюда два тонких длинных шеста, веревку и топор. Молодой здоровый парень опоясал себя прочным ремнем, пропустил под него толстую веревку и охватил ею ствол. Далее, всаживая топор в дерево, подтягиваясь на руках и передвигая веревку, он медленно, но уверенно стал подниматься вверх. Это продолжалось долго, и я с трепетом следил за каждым его движением. Поднявшись таким образом на две трети высоты дерева, он особенно глубоко всадил свой топор и, опершись на него ногой, подтянул к себе на шпагате длинный шест. Поднятый шест коснулся гнезда — я торжествовал. Сорвав с него конец шпагата, я осторожно втянул в гнездо толстую веревку. На ее конце сделал широкую петлю, сунул в нее ногу и, перекинув веревку через гнездо, приготовился к спуску. Меня спустили на землю так же осторожно, как я спустил из гнезда мешочек со скопиными яйцами. Только то было ранним утром, а сейчас был уже вечер. Весь день просидел я в скопином гнезде.

Вы думаете, после этого случая я отказался лазать на большие деревья? Ничего подобного! После того я побывал во многих скопиных и орлиных гнездах. Но этот урок не пропал даром. На всякий случай я захватываю с собой прочную веревку и стараюсь не делать никаких глупостей

— Елдаш (товарищ), дай мне два патрона, — обратился ко мне колхозник-азербайджанец, у которого мы остановились, чтобы передохнуть часок-другой после утомительной охоты и сварить обед.

— Разве ты охотник? — спросил я его.

— Да нет, не охотник, — ответил он. — У соседа ружье есть, патронов нет, а мне птицу стрелять надо.

Не интересуясь, какую ему надо застрелить птицу, я вынул из патронташа пару патронов и передал ему. Однако вскоре я был до крайности удивлен: колхозник достал у соседа ружье, сунул в него мои патроны и тут же во дворе застрелил пару своих собственных кур. Мне было непонятно его поведение.

Кругом изобилие дичи: фазаны, турачи, а он тратит полученные от меня патроны на стрельбу домашней птицы. «Зачем, — думал я, — шпиговать дробью куриное мясо, когда для убоя кур существуют обычные способы?»

— Не поймаешь, — кратко пояснил он, видя мое недоумение и передавая застреленных кур своей дочке.

Конечно, для меня это было неубедительно, но какое мне дело — режет ли он своих кур или стреляет из ружья соседа патронами, полученными от случайно зашедшего в селение охотника. Передохнув и закусив, мы вновь занялись поисками турачей и фазанов, и случай со стрельбой домашних кур перестал меня интересовать.

Следующий день выдался исключительно теплый. Затих ветерок, а солнце светило по-весеннему ярко. Пользуясь хорошей погодой, мы забрались далеко от того селения, где вчера отдыхали. Дичи здесь было очень много.

Места, где обычно держатся фазаны и турачи, — это крепкие колючие кустарники ежевики, перемешанные с камышом, настолько густые, что иной раз сквозь них невозможно пробраться — всю одежду изорвешь и сам в кровь исцарапаешься. Вот, пробиваясь сквозь такую колючую чащу, я и увидел издали небольшую стайку крупных птиц. Они плотным табунком низко и быстро пронеслись над колючими зарослями и скрылись за деревьями фруктового сада, зеленевшего на окраине селения. Размерами и быстрым, прямым полетом птицы напоминали тетеревов и, несомненно, принадлежали к отряду куриных.

Птиц Закавказья я знаю неплохо и могу в полете определить их на значительном расстоянии. Я перебрал в уме всех пернатых, водившихся в этой местности, но все они чем-нибудь да не походили на встретившихся мне птиц. Эта загадка настолько заняла мои мысли, что на охоте в тот день я делал непростительные промахи и упустил несколько турачей.

Вскоре все разъяснилось. Незадолго до вечера я вновь столкнулся с загадочными птицами и к своему большому изумлению и даже досаде вынужден был признать в них... домашних кур.

Но что это были за удивительные куры! Целая стая их сорвалась при моем приближении со сжатого поля и, пролетев около километра, снизилась в черте ближайшего поселка. Поднявшиеся куры так напоминали в воздухе диких птиц, что я с большим трудом удержался, чтобы не выстрелить.

И тогда мне вспомнилась книга В. К. Арсеньева «Дерсу Узала», в которой автор описывает свои путешествия по Уссурийскому краю. В ней было такое место:

«Вдруг с шумом поднялись сразу три птицы. Я стрелял и промахнулся. Полет птиц был какой-то тяжелый, они часто махали крыльями и перед спуском на землю неловко спланировали. Я следил за ними глазами и видел, что они спустились во двор ближайшей к нам фанзы. Это оказались домашние куры».