Опять прикрываясь ладонью, Том попросил:

— Эй ты, дай хоть пиджак потрогать, где прикоснулся великий человек.

Элан не удержался от улыбки.

— А по-моему, он очень дружелюбен, но его уверенность была напускной. — Элана все более охватывали нервное напряжение и растущая нерешительность.

— Что хорошо в нашей профессии, — прошептал Том, — это то, что прежде, чем зарезать, тебе все улыбаются.

Пошли вторые вызовы.

В обычных условиях зал судебных заседаний к этому моменту был бы уже почти пуст. Но теперь его покинули лишь один-два из собравшихся адвокатов. Было очевидно, что здесь их держал интерес, который вызвало дело Дюваля.

Стоявшее в списке прямо перед ним дело о разводе закончилось.

В зале повисло гнетущее ожидание.

— По делу Анри Дюваля.

Элан встал. Когда он заговорил, голос у него неожиданно пресекся.

— Милорд… — Элан заколебался, кашлянул и умолк. В зале воцарилась мертвая тишина, репортеры поворачивали к нему головы. Элан ощущал на себе оценивающий взгляд серых глаз судьи Уиллиса. Он начал с самого начала.

— Милорд, я выступаю от имени истца Анри Дюваля. Меня зовут Элан Мэйтлэнд. Мой ученый коллега мистер Батлер, — Элан взглянул через проход, где А. Р. Батлер поднялся и поклонился судье, — выступает от имени министерства по делам гражданства и иммиграции, и мой ученый коллега мистер Голлэнд, — Элан посмотрел в шпаргалку, приготовленную минуту назад, — представляет судоходную компанию “Нордик”.

Сидевший рядом с капитаном Яабеком адвокат, встав, почтительно поклонился судье.

— Хорошо, — мрачновато произнес судья Уиллис, — в чем там у вас дело?

Несмотря на мрачный тон, которым был задан вопрос, в нем таилась немалая доля иронии. Едва ли вероятно, чтобы даже такая не от мира сего особа, как член Верховного суда, который предположительно все же просматривал газеты, на протяжении последних одиннадцати дней оставалась в неведении о существовании Анри Дюваля. Но в вопросе содержалось также и напоминание, что суд будет рассматривать одни только должным образом представленные факты и доказательства. Более того, Элану давалось понять, что доводы, изложенные судье два дня назад, должны быть повторены здесь полностью и без каких-либо изъятий.

Все еще пытаясь взять себя в руки, прерывающимся моментами голосом Элан начал свое выступление:

— Если соизволит ваша честь, факты по данному делу заключаются в следующем.

Далее Элан Мэйтлэнд вновь охарактеризовал положение Анри Дюваля на борту “Вастервика”, упомянув о двух “отказах” капитана Яабека доставить Дюваля на берег в иммиграционную службу, и еще раз выдвинул утверждение, что это представляет собой незаконное задержание Дюваля, что, в свою очередь, является нарушением одного из основных прав человека.

Уже по мере того, как он говорил, Элан начал понимать, сколь шатко сооружение, которое он выстраивает. И хотя бойкости и уверенности в нем было куда меньше, чем в предыдущий раз, несгибаемое упрямство заставляло его продолжать. Справа от себя он постоянно ощущал присутствие А. Р. Батлера, который слушал его с приветливой учтивостью, делая время от времени какие-то пометки в своем блокноте. Только раз краешком глаза Элан поймал на лице своего старшего коллеги предательскую снисходительную ухмылку. Капитан же Яабек, как заметил Элан, подавшись вперед, внимательно вслушивался в каждое слово.

Элан отдавал себе отчет, что здесь, в этом окружении, он должен всячески избегать эмоциональных аспектов дела. И тем не менее все это время перед его мысленным взором стояло юное лицо Анри с его странным выражением одновременно надежды и безысходности. Какое же из них возьмет верх через час-другой: надежда или безысходность?

Он закончил тем же аргументом, которым завершил изложение обстоятельств дела судье два дня назад: даже заяц, утверждал Элан, имеет право требовать от министерства по делам иммиграции специального расследования его обращения за разрешением на въезд. Если в этом будет отказываться всем приезжим подряд, то, возможно, даже добропорядочному канадскому гражданину, временно не имеющему доказательств, удостоверяющих его личность, будет закрыт доступ в его собственную страну. Это был тот самый довод, что в предыдущий раз вызвал у судьи Уиллиса улыбку.

Сегодня судья не позволил себе даже тени улыбки. Седовласая фигура застыла на помосте в непроницаемо-бесстрастной неподвижности.

После десятиминутного выступления Элан опустился на место, терзаемый мыслями о собственной жалкой беспомощности.

Над рядами стульев теперь воздвигалась широкоплечая фигура непоколебимо уверенного в себе А. Р. Батлера. С абсолютно естественным гордым величием — будто римский сенатор, мелькнуло в голове у Элана, — адвокат повернулся к помосту.

— Милорд, — хорошо поставленный низкий голос заполнил зал, — с интересом и восхищением я выслушал моего уважаемого коллегу мистера Мэйтлэнда.

Хорошо отрепетированная пауза, во время которой Том Льюис успел шепнуть Элану:

— Мерзавец исхитрился обвинить тебя в неопытности, даже не употребив этого слова.

Элан молча кивнул. У него создалось точно такое же впечатление.

Низкий голос продолжал рокотать:

— С интересом потому, что мистер Мэйтлэнд познакомил нас с новейшим толкованием одного — в общем-то очень простого — из положений закона. С восхищением потому, что он продемонстрировал замечательную способность творить кирпичи, или видимость кирпичей, из жалкой щепотки юридических, так сказать, соломинок.

Из уст любого другого это прозвучало бы грубостью и оскорблением. Однако произнесенные А. Р. Батлером с невероятно сердечной улыбкой слова, казалось, звучали лишь добродушной дружеской шпилькой.

Сзади Элана кто-то злорадно хихикнул.

— Весьма простая суть дела, как я намерен продемонстрировать, милорд, — заявил А. Р. Батлер, — заключается в том, что клиент моего друга, мистер Дюваль, чья своеобразная проблема нам всем хорошо известна и, могу сказать, к которой министерство по делам иммиграции относится чрезвычайно сочувственно… Суть дела заключается в том, что этот Дюваль задержан отнюдь не противозаконно, но, напротив, совершенно законно, на основании ордера, выданного с соблюдением всех должных и надлежащих процессуальных норм в соответствии с действующим в Канаде законом об иммиграции. Более того, ваша честь, я утверждаю, что капитан судна “Вастервик”, подвергая этого Дюваля задержанию, о чем информировал нас здесь мой ученый коллега, действовал абсолютно законно. Дело в том, что если бы капитан судна не сумел обеспечить выполнения распоряжения иммиграционных властей о задержании…

И так далее, и так далее катились округлые искусно составленные и любовно отточенные фразы. Там, где Элан запинался в поисках нужных слов, А. Р. Батлер без труда находил и выстраивал их с изящной ритмичной точностью. Там, где Элан кружил окольными путями, продираясь к главной сути каждого довода, то и дело теряя нить мысли и возвращаясь к уже сказанному, А. Р. Батлер мастерски поочередно начинал и закруглял один тезис, затем переходил к следующему.

Его аргументы звучали убедительно: задержание совершенно законно, все требования закона соблюдены, ни капитан судна, ни министерство по делам иммиграции не допустили никаких промахов либо ошибок, в качестве зайца Анри Дюваль не имеет никаких юридических прав, и потому требовать специального расследования со стороны иммиграционной службы нет оснований. Довод же Элана относительно гипотетического канадского гражданина, лишенного доступа в свою страну, настолько хлипок, что просто смешон… И в этом месте А. Р. Батлер действительно расхохотался, конечно же, крайне добродушно и снисходительно.

“Это было, — Элан признался про себя, — по-настоящему великолепное представление”.

А. Р. Батлер завершал свое выступление:

— Милорд, на основании вышеизложенного я прошу отклонить ходатайство и аннулировать ордер ниси.

После изысканно-церемонного поклона А. Р. Батлер с победным видом опустился в свое кресло.