Президент обошел стол и приблизился чуть ли не вплотную к Хаудену.

— Имена, — бросил он. В голосе его звучало недоверие. — Я должен знать их имена.

Артур Лексингтон протянул премьер-министру лист бумаги, а тот передал его президенту.

— Вот здесь все имена.

Президент принялся читать список, на лице его появилось сложное выражение изумления, сомнений, растерянности. Закончив, он отдал лист адмиралу Рапопорту.

— Я даже не буду пробовать… — в первый раз речь его зазвучала с запинками. — Я даже не стану пытаться скрывать от вас, что эти имена и информация.., для меня это неожиданный удар.., такое потрясение…

Хауден выжидательно молчал.

— Предположим, — медленно проговорил президент, — но только предположим, что плебисцит состоялся, и вы проиграли.

— Как я уже сказал, мы рассчитываем на обратный результат. Тем более что выступим с особо привлекательными предложениями — как вы постарались облечь союзный акт в весьма привлекательную форму. Да и вы сами будете призывать голосовать “за” во имя единства и безопасности Северной Америки.

— Вы так думаете? — вскинул брови президент.

— Да, Тайлер, — непреклонно ответил Хауден. — Такое условие будет частью нашего соглашения.

— Но даже при всем этом вы можете потерпеть поражение, — настаивал президент. — Население может сказать “нет”.

— Совершенно очевидно, что, если такое произойдет, мы согласимся с их решением. Канадцы ведь тоже верят в право на самоопределение.

— В таком случае, что станет с союзным актом?

— Его это никак не коснется, — заявил Хауден. — С вашим обещанием о передаче Аляски или по крайней мере о проведении там плебисцита я могу победить на выборах в Канаде и получить мандат на заключение союзного акта. Плебисцит же будет проведен после выборов, и, какими бы ни были его результаты, мы не откажемся от того, что уже сделано.

— Да-а… — Президент бросил взгляд на адмирала Рапопорта, чье лицо хранило непроницаемое выражение. Словно размышляя вслух, проговорил:

— Это будет означать конституционный конвент в штате.., с такими условиями, видимо, можно выходить на обсуждение в конгрессе…

Хауден заметил вполголоса:

— Позвольте мне напомнить вам ваше собственное заявление по поводу поддержки в конгрессе. По-моему, ваши слова звучали так: “Нет такого законопроекта, которого я не смог бы провести”.

Президент звучно стукнул себя кулаком в ладонь.

— Проклятие, Джим! Ну и мастер же вы ловить человека на слове.

— Должен предупредить вас, мистер президент, — усмехаясь, обратился к нему Артур Лексингтон, — у данного джентльмена память на устную речь работает, как магнитофон. Некоторым у нас дома это порой причиняет большие неудобства.

— Могу себе представить, клянусь Богом! Джим, разрешите задать вам один вопрос.

— Пожалуйста.

— Почему вы так уверены, что сможете добиться того, что требуете? Вам же нужен союзный акт, и вы сами об этом знаете.

— Да, нужен, — подтвердил Джеймс Хауден. — Но откровенно говоря, я убежден, что вам он нужен еще больше. И вы сами подчеркивали, что время сейчас важнее всего.

В кабинете наступило молчание. Президент глубоко вздохнул. Адмирал Рапопорт пожал плечами и отвернулся.

— Предположим, но только предположим, — едва слышно произнес президент, — что я согласился на ваши условия с последующим, конечно, одобрением конгрессом. Как вы намерены объявить об этом?

— Заявление в палате общин через одиннадцать дней.

Вновь пауза.

— Вы должны правильно понять.., я всего лишь предполагаю… — слова вырывались с трудом, словно против воли. — Но если это и произойдет, то я буду обязан выступить с идентичным заявлением перед совместной сессией обеих палат конгресса. Наши заявления должны совпадать по времени до секунды.

— Да. — согласился Хауден.

Он знал, что победил. Он ощущал на губах сладостный вкус этой победы.

В отдельном салоне “Вэнгарда” Маргарет Хауден, в новом серовато-синем костюме и велюровой шляпке, аккуратно сидевшей на ее красивых седых волосах, высыпала содержимое своей сумочки на столик, укрепленный перед ее креслом. Сортируя скомканные американские и канадские купюры — мелкого главным образом достоинства, — она взглянула на мужа, углубившегося в чтение редакционной статьи во вчерашней торонтской “Дейли стар”. Пятнадцать минут назад, после торжественной церемонии проводов с участием вице-президента США, с почетным караулом морских пехотинцев, их специальный рейс отбыл из вашингтонского аэропорта. Сейчас, в это позднее солнечное утро, они летели над рваными кучевыми облаками на Север — домой, в Оттаву.

— Ты знаешь, — сказал Джеймс Хауден, переворачивая страницу, — я частенько спрашиваю себя, почему бы нам теперь не отдать управление страной авторам редакционных статей? Они знают решение всех проблем. Хотя, с другой стороны, если они станут править страной, возникнет вопрос, кому писать редакционные статьи.

— А почему бы не тебе? — спросила Маргарет. Она положила банкноты рядом с уже пересчитанной кучкой серебра. — Тогда, может быть, мы смогли бы почаще бывать вместе, и мне не приходилось бы ходить по магазинам, чтобы как-то убить время в таких поездках. О Боже! Боюсь, я была весьма расточительна.

Хауден невольно улыбнулся. Отложив газету, спросил:

— И сколько?

Маргарет сверила подсчитанную сумму с исписанным листком бумаги, к которому были приколоты квитанции из магазинов.

— Почти двести долларов, — сообщила она сокрушенно.

С губ его уже готов был сорваться сдержанный упрек, но он вовремя вспомнил, что не посвятил Маргарет в их самую последнюю финансовую проблему. Деньги истрачены — так что толку теперь беспокоиться? Помимо того, обсуждение их финансового положения, которое неизменно приводило Маргарет в расстроенные чувства, потребовало бы от него больше энергии, чем ему в данный момент хотелось тратить. Так что вслух он произнес:

— Тебе в отличие от меня положены таможенные льготы. Так что на сто долларов можешь ввезти беспошлинно, а остальное придется объявить в таможенной декларации и заплатить кое-какую пошлину.

— И не подумаю! — возмутилась Маргарет. — Ничего абсурднее в жизни не слышала. Прекрасно же знаешь, что таможенники к нам и близко не подойдут, если, конечно, сам не напросишься. Ты имеешь право на привилегии, так почему бы ими не попользоваться?

Инстинктивным движением она прикрыла ладонью тоненькую пачечку долларов.

— Дорогая, — терпеливо обратился он к ней (они уже далеко не впервые заговаривали об этом), — ты знаешь, как я отношусь к подобным вещам. Что поделать, если я убежден, что должен вести себя так, как закон обязывает обычного гражданина.

Залившись румянцем, Маргарет ответила:

— Абсолютное ребячество, вот и все, что я могу сказать.

— Может быть, — стоял он на своем. — И все же поступай, как я прошу.

Его вновь охватило нежелание пускаться в пространные объяснения, подчеркивать, что политическая мудрость состоит в том, чтобы быть безупречно честным в мелочах, даже в том, чтобы не позволять себе скромной контрабанды, которой занимались большинство канадцев, пересекавших границу. Кроме того, он постоянно помнил, как легко людям, подобным ему, споткнуться именно на ничтожных, а иногда и невинных проступках. Всегда найдутся низкие душонки, особенно в рядах конкурирующих партий, которые так и смотрят, чтобы ты хотя бы чуть-чуть поскользнулся, а уж газеты потом с наслаждением распишут. На его памяти были политические деятели, с позором отлученные от общественной жизни, — и всего-навсего из-за таких мелких прегрешений, которые в других кругах заслужили бы самое большее — это снисходительное порицание. Были и такие, что годами набивали карманы огромными суммами государственных денег, но попадались — обычно по собственной неосторожности — на каких-то пустяках. Он сложил и убрал газету.

— Да не расстраивайся ты так, дорогая, что на этот раз придется заплатить пошлину. Скоро, может, не только пошлин, но и таможенного досмотра вообще не будет, — вчера он уже рассказал Маргарет в общих чертах о союзном акте.