Еще зингарца страшно раздражали прохожие на улицах. Они старательно искали тень, стремясь скрыться от лучей жаркого полуденного солнца. Эти глупцы не понимали чего себя лишали! Светило в отсутствие моря, джунглей и свежего воздуха было для зингарца единственной отрадой. А они от него прячутся!

Когда Монтейро достиг обители, он был уже вне себя от ярости. Ему испортили такой великолепный день.

Сначала зингарец намеревался прямиком направиться к покоям отца-настоятеля и взять оттуда всё, что нужно, но в последний момент через завесу гнева пробилась мысль о соблюдении предосторожностей. Для начала следовало успокоиться. Приходить в себя Монтейро решил там, где его никто не побеспокоит, в своей келье.

Зингарец закрыл поплотнее дверь, залез с ногами на кровать и прильнул головой к окошку. Так наблюдая за скольжением облаков по ярко-голубой поверхности небосвода, Монтейро простоял почти полколокола. Созерцание и впрямь способствовало успокоению. К монаху вновь вернулась способность трезво мыслить.

В покои к настоятелю лучше всего было пытаться проникнуть во время обеденной молитвы. В это время все находящиеся в обители монахи собирались в молельне и возносили хвалу Пресветлому. А отец-настоятель иногда, если у него было хорошее настроение, читал проповеди.

Монтейро еще раз глянул на солнце, но уже не ради удовлетворения эстетических потребностей, а чтобы понять сколько сейчас времени. Выходило так, что в запасе у него оставалось чуть больше трети колокола. Если поторопиться, то можно успеть отыскать бумаги на заинтересовавший Карфота особняк и ускользнуть незамеченным.

Зингарец бегом направился к покоям настоятеля. Как он и предполагал, по пути ему никого не встретилось. Оставалось решить проблему с замком на двери главы митрианской обители Сартоса. Навыками взломщика Монтейро не владел, и войти без ключа не было никакой возможности, но по счастью зингарец догадывался, где его можно искать. В первый день пребывания молодого зингарского монаха на Побережье, настоятель затеял с ним долгую душеспасительную беседу, завершившуюся ровно на том месте, где стоял сейчас Монтейро. Тогда он обратил внимание на странный жест старика. Настоятель было потянулся к одному из камней в стене, но потом передумал и одернул руку. Спустя некоторое время Монтейро узнал, что настоятель в силу возраста стал невероятно рассеян. Сопоставив эти два факта, зингарец пришел к выводу, что за тем самым камнем находится ниша, в которой старый монах держит запасной ключ от двери.

Сейчас представился шанс это проверить. Если он ошибся, ничего страшного, к старику можно будет и завтра наведаться, запасшись на базаре соответствующим заклятьем. Карфот потерпит, ничего с ним не случится.

Но нет, камень легко подался руке зингарца и провернулся по своей оси, явив взору митрианца маленький железный ключ. Монтейро вставил его в замочную скважину, сделал два оборота, и дверь в покои отворилась. Замечательно!

В жилище старого монаха странным образом переплетались аскетизм и любовь к удобству. Каких столько кресел, скамеечек, табуреточек, ящичков и столиков здесь не стояло?! Но все эти предметы выглядели, мягко говоря, убого. Создавалось впечатление, что изготавливали их мастера со специально искривленными руками из самых низкокачественных материалов. Потом все это добро два десятка лет пылилось на дальних полках торговых лавок, пока отец-настоятель или, может быть, его порученец не выкупили это и не перенесли сюда.

Зрелище было настолько шокирующее, что Монтейро на несколько мгновений застыл в дверном проходе с широко открытым ртом. Очухавшись, обругал себя за впечатлительность и вошел внутрь закрыв дверь на ключ.

Самым подходящим местом для хранения важных записей по мнению Монтейро являлся большой деревянный шкаф со слегка перекосившейся правой створкой. И действительно, внутри нашлось великое множество бумажек, вот только по какому принципу они были сгруппированы, зингарец уловить не сумел. Поддавшись внезапному порыву, он вытряхнул содержимое всех ящиков на пол. Вновь его мысли крутились вокруг неба, солнца и океана. Ему было нужно, как можно скорее, обнаружить документы на дом, указанный стигийцами, а то, что старый монах обнаружит разгром и поймет, что в комнате побывал вор, это дело третье.

Зингарец достал из-за пояса папирус с адресом дома и принялся копаться в разбросанных на полу записях, надеясь найти среди них идентичные строки. Как назло, ничего похожего и близко не было. Монтейро бесился, скрежетал, зубами, посылал проклятья. Уже проверенные бумаги он начал комкать и отбрасывать в дальний угол комнаты, чтобы они не мешались.

Когда монах готов был послать к Нергалу стигийцев с их дурацкими просьбами и отправиться наконец к морю, в руки ему попали записи о том самом доме. Большого значения этому Монтейро не придал, он и так был уже готов покинуть комнату, чуть раньше, чуть позже – какая разница. Зингарец поднялся с колен, сунул бумагу за пазуху, и в этот момент дверь отворилась.

В комнату вошел отец-настоятель, вернувшийся из молельни. Округлившимися глазами он обозрел учиненный в покоях беспорядок и его создателя. Монтейро также непонимающе уставился на старого монаха, в его сознание никак не укладывалось то, что его могли поймать.

— Что ты здесь делаешь, сын мой? – промолвил отец-настоятель.

Монтейро понял, что пытаться оправдываться смысла не имеет, преступление его слишком очевидно. Зингарец приблизился к старику, не говоря не слова, схватил его за волосы и начал колотить его лицом о поверхность стены.

Настоятель кричал, извивался, пытался вырваться из рук Монтейро, но силы были явно не равны. Вскоре старик с криков перешел на стоны, потом затихли и они. Но зингарец на звуки внимания не обращал, ему надо было выплеснуть накопившуюся ярость, и до того жива его жертва или уже нет, ему дела не было. Когда он закончил свою экзекуцию, у отца-настоятеля вместо лица была кровавая маска.

Сожаления или раскаяния зингарец не испытывал, равно как и страха. Он спокойным шагом вышел из комнаты, растолкал собравшуюся на крики настоятеля толпу и двинулся к выходу из обители. Никто так и не попытался его остановить. Мало того с ним и заговорить не решались. Через несколько мгновений сзади раздались крики. Похоже, монахи решились войти к настоятелю и обнаружили бездыханное тело.

Однако погони не было. Монтейро расхохотался. Ему понравилось убивать, а еще понравилась та беспомощность, что охватила братьев.

Можно было пойти на встречу с утренним нищим и тем самым разделаться с заданием Карфота, но зингарец решил немного повременить с этим. Он заслужил отдых.

Монтейро шел к морю, на лице его застыла дурацкая улыбка. Городской шум и суета больше его не касались, он был полностью отрешен. Ветер играл с волосами зингарца, тепло от солнечных лучей проникало, казалось, прямо внутрь души монаха.

Вот впереди показалась морская гладь. Улыбка Монтейро стала еще шире, потом он наконец заметил людей вокруг себя, бегающих, спешащих по каким-то своим делам, галдящих. Это зрелище заставило его поморщиться. Он не мог слиться с океаном в такой обстановке, и потому побрел прочь из города в сторону полуночи.

Даже когда Сартос остался далеко позади, Монтейро мерещились голоса его обитателей. Он их ненавидел. Всех. Почему они не оставят его в покое?

Кончик набегающей на берег волны коснулся левой сандалии Монтейро, и монах вмиг забыл все свои неприятности и обиды. Жизнь продолжалась, и она была прекрасна.

Не снимая рясы, монах медленно вошел в океанские воды. Он наслаждался их прохладой и чистотой. Зайдя в воду по пояс, монах положил ладони на поверхность океана и принялся разводить круги вокруг себя. Потом плеснул себе на лицо горсть соленой воды, облизал губы, чтобы почувствовать её вкус.

— Я вернулся, — сказал он сам себе. – Я снова здесь, кончилось ожидание.

Что он имел в виду, Монтейро не понял. Слова эти шли откуда-то из глубины его сознания, они просто не могли быть не произнесены. А смысл не важен.