И не успели они дойти до костра, как Ромка опять заорал:
- А повторить?
И они повторили, потом еще повторили, потом еще, прерывая тосты похабными и не очень песнями. Потом открылась сама собой еще одна бутылка и Лешка даже не заметил сквозь алкогольный туман - как попрощались Мишка и с Олей, как чуть позже ушла Аня, погрозив напоследок пьяному командиру кулаком. Удивительно, но Лена со Светой, казалось вообще не пьянели.
И тут к их костру подошла девчонка с бейджиком на груди.
- Ребята из Кирова здесь? Вас к сцене просят, концерт открытия начинается. Рома, вы четвертым идете, а вы Леша пятым. Будете представлять кировский блок.
Леха заржал:
- Слышь, Зяныч! А ты публику передо мной разогревать будешь.
- Вот гадство... - согласился Ромка. - Ну чё, пошли?
И нетвердым шагом, подхватив пермячек под руки, они отправились к сцене, держа гитары как пулеметы - наперевес.
- Слышь, мы же бухие! Нас же на сцену не выпустят! - шепнул на ухо Зянычу Леха.
- Хрена лысого, ты посмотри, кто тут трезв?
И впрямь, найти на фестивале трезвого барда было труднее, чем потерянные часы на пляже. Тем более на фестивале лесном, где сама природа благоволила к традиционному русскому веселью. Даже организаторы, спускаясь со сцены хлебали кто пиво из невиданных еще в Кирове полуторалитровых бутылей, кто традиционную беленькую.
На сцену Ромка вышел твердым, устойчивым шагом. И вполне трезво без запинок и забываний спел пару своих мудреных творений.
И тут Лешка озадачился. А ему-то чего петь?? И в голову, блин, ничего не шло! И вот зараза-ведущий объявляет уже его:
- Продолжит презентацию своей делегации с песнями "Банальная песня" и "Помнить во сне..." еще один гость из Кирова, дипломант Всероссийского фестиваля авторской песни в Сергиевом посаде... Впрочем, пусть он представиться сам!
- Э-э-э... - растерянно сказал Лешка в микрофон, когда с трудом поднялся на сцену. - Меня зовут Алексей... Впрочем, на самом деле меня сюда не звали, я сам приехал. Да...
Он мучительно соображал, что же ему спеть и тут в толпе зрителей, сквозь яркий свет прожекторов, укрепленных на соснах, он увидел своих друзей, внимательно смотрящих на него серьезными глазами. И кто-то четвертый стоял за ними черным силуэтом.
И тут Лешка запел. Запел абсолютно не зная слов и музыки. Стихи лились сами из него, аккуратно складываясь в рифмы, и гитара сама подпевала ему. И Лешке оставалось только перебирать струны:
Блужданье мрака со свечой в руке
Вот поиск двери из зеркальных комнат.
Холодный поцелуй металла на виске...
Но просыпаюсь я и начинаю помнить.
Как древний Алконост поет над тишиной
Как ветхая звезда над миром гаснет.
А мир? А мир отравлен беленой
И упоен он смрадным, диким счастьем.
Судьбою перерублена ладонь...
Ни щит ни меч, ничто не помогает.
Лишь зеркало да крест, да конь-огонь
Спасают душу от недомоганья.
Последний бой. Всегда - последний бой.
Придут, увидят, не заметят.
Я зря поверил балуясь Судьбой,
Что знанье Тьмы есть знанье Света.
И я рванусь, прикованный к Земле.
Рванусь - и встанет сердце, кровь остынет
Да! Я подобен саже и золе!
Но был огнем... Чем и горжусь доныне!
Аплодисменты были достаточно жидкими. Видимо, мало кто что понял. Сам бард тоже не очень понял, о чем и как он спел. Наверное, накатило вдохновение, как тогда в детском саду. Или опять кто-то помог? Лешка несколько пришел в себя, и подумал, что сейчас надо бы попроще чего-нибудь...
- Значит, вторая попроще будет. Называется... "Нос". Она же "Банальная"... Или "Любовь", как хотите.
И спел свою относительно старую песню, которую написал по одной неудачной влюбленности. Впрочем, почему же влюбленность? Наверное, это была любовь. Та самая, которая настоящая, про которую говорят, что она одна и на всю жизнь. Из-за нее Лешка тогда начал курить, потому что весь мир пах ее волосами, ее дыханием, и чтобы хоть как-то спать, он забивал этот волшебный аромат вонючим болгарским табаком. Из-за нее он начал писать песни, потому, что по-другому не мог выразить тоску по ее глазам, глазам эльфийской принцессы, тоскующей по туманным лесам и темным озерам. Он топил свои безответные слезы в романах Ремарка, и даже водка не помогала чтобы забыть её. Нет, не так - ЕЁ. Иногда казалось, что она отвечает ему взаимностью, иногда, что просто не замечает его. Гораздо позже он поймет, что и она любила его, но он не смог дать ей то, о чем мечтает любая девушка и любая женщина. Он не смог своей любовью защитить ее от безумств этого дикого, бестолкового и жестокого мира, где она была бы не зАмужем, а замУжем, где ее милые, уютные мечты создали бы единственное для них волшебство совместной жизни:
Я говорю - люблю! - ты морщишь нос!
Хочу поцеловать - ты прячешь губы!
Ах, Боже мой, решиться ли вопрос...
Скажи же - любишь ты меня или не любишь?
Хотя у нас свои дороги в этом мире!
Тебе наверх, а мне на северо-восток...
Мне кажется, что я в огромном тире.
Там где мишень, а ты там, где стрелок.
Январская жара, июльская прохлада,
От вторника до четверга пять долгих лет.
Как будто так и жил, как будто так и надо.
Что ночь, что день - неясный полусвет.
Исписаны тетради одним словом -
Весь алфавит, лишь пять волшебных букв!
Мой телефон он нетерпенья сломан!
Гитара стонет под напором рук...
Я говорю - люблю! - ты морщишь нос!
Хочу поцеловать - ты прячешь губы!
Ах, Боже мой, решился тот вопрос...
Все кончено, ведь ты меня...
На этот раз аплодисменты были погромче. Модернизм модернизмом, а "про любовь" интереснее. Лешка неловко поклонился публике и быстро смылся со сцены.
Он хотел отыскать Зяныча, но тот куда-то пропал в лесной темноте.
И тут Лешке кто-то перегарно впился липким поцелуем в губы. Это оказалась вечно угрюменькая Света.
- Ты так классно поешь! Я прямо вся в восторге! - яростно и жарко зашептала она. - Я прямо вся горю! - Леха не успел ничего ответить, как неожиданно горячая пермячка снова запечатала ему рот своими губами.
Какой-то паренек, ждущий своего выхода на сцену, завистливо покосился на них.
- Пойдем, скорей пойдем в палатку! - потащила она Леху за руку.
- Ну пошли! - Лешка еле успевал за девчонкой, та как молодая козочка перепрыгивала через лежащих на поляне людей. Им свистели вслед и радостно ржали.
- А Зяныч где? - запыхавшись от бега с препятствиями спросил студент.
- С Ленкой уже ушли, а мы все ждем кого-то! - не оборачиваясь, ответила Светка, волоча Лешку к неизведанным далям. - Пошли быстрей!
- Да не спеши ночь-то наша - сказал ей Лешка уже в палатке. Ее палатке. А из палатки соседней, Ромкиной, раздавался уговаривающий басок Зяныча и Ленкино хихикание.
- Не могу не спешить! - блудливым голосом произнесла девчонка, расстегивая пуговицы на своей рубашке. Лешка сбросил штормовку, свитер и вот они уже остались в одних тельняшках.
Светка, пыхтя, стащила с себя узкие джинсы, и белая полоска трусиков призывно замаячила в темноте. Леха кое-как тоже стащил штаны и гормоны лихо отозвались на страстный шепот девчонки:
- Ну иди же сюда скорей!
Он нагнулся над ней, поцеловал в мягкие влажные губы и... вдруг услышал легкое похрапывание Светки.
Она тупо и бессмысленно уснула.
Леха жадно провел рукой по соблазнительным, податливым, но абсолютно бессознательным холмикам и изгибам, но тут водка и с ним сделала свое коварное дело.
Он тоже уснул.
И тоже тупо. И еще более бессмысленно. В самый неподходящий для этого момент.
