– Какое другое? – оборвал его мысли Сейфулин, пропуская троих спускавшихся самовольцев. – В охрану думаешь? Так в нее захожих не берут. И далеко не всех из местных, а только по блату из приближенных верховодам.
– Не об этом я, – Гусаров хмыкнул: Сейф объяснял ему прописные истины словно пацану. Разговорился уж слишком. Понятно, нервничает. – И охрана не для меня. Как и не для тебя. Мы люди вольные на месте не усидим. У Скряба все больше интересов за пределами Пещер. Сечешь? Ему для производства то руду надо, то разного сорта минералы. Что-то есть у шахтинских, что-то возле Оплота и Выселок. А мы – ходоки, могли бы помочь в налаживании связей. И есть еще одна идейка…
– Ну-кась, озвучь.
– Так она, пока в зачаточном состоянии. Эмбрион, бля, – ему на вид пока нельзя, – попытался отшутиться Олег.
– Не, ты скажи. Давай, хоть передо мной не темни, – татарин, поднимавшийся первым, притормозил. И было по его виду понятно, что не отцепится, не пропустит вперед, пока Гусаров не разговорится. Стал как скала на фоне другой скалы, сходящей к Приделу заснеженными уступами, рассеченной трещинами.
– Короче так, брат, идея навороченная, но как все умное, ее не так просто довести до ума, – Олег оперся на перила. До входа оставалось еще шагов двадцать, и если кто стоял возле люка, то вряд ли услышал бы. – В автопарке их есть байк Снегиря. Мы ж вместе сюда с ним дули от самого Красноярска. Жена моя, дочка и Снегиря братан на микроавтобусе со знакомыми, а мы Санькой и Харлеем на мотоциклах. Ладно. Не в этом суть. Хочу его байк. KTM Adventure меж прочим, но тебе, татарину, это ни о чем не говорит.
– Говорит, Олеж… Рехнулся ты, – Сейф хохотнул и обернулся на мужиков, высыпавших на площадку пред входом, затем простер руку к святилищу Орзаза и возгласил: – О, Истра белоснежная, воздай каждому, по желаниям его! Гусарику крутой байк! Мне хотя бы миску наваристой похлебки! Ну, заказывай, чего тебе еще надо?! Виллу с видом на теплое море? Яхту с ласковыми девками?
– Дурилка. Идем, там расскажу, кто из нас рехнулся, – Гусаров подтолкнул друга вверх.
Что пошли к южному входу – правильно сделали. Подниматься сюда значительно выше – все равно что пожарной аварийной лестницей на девятиэтажку, но взамен в этой части пещер всегда меньше суеты. На северную коротенькую лестницу как глянешь, так там без конца движение: волокут дрова, носилки с рудой, мешки с опилками, по мелочи добычу из тайги, просто тусуются от безделья.
Сейфулин вошел, закрыл за собой окованную толстым железом дверь, и оба они остановились в полумраке. Следовало подождать пару минут, пока глаза обвыкнутся после дневного света. Ход начинался с бетонной арки. Ютившаяся в верхней точке лампа, убранная по-совдеповски стальной решеткой, конечно, не светила – слабенький апельсинового оттенка свет давали факела, торчавшие из проволочных держаков дальше. Бетон у входа и дальше клали не самовольцы – куда им даже при всем техническом могуществе по нынешним временам – а военные задолго до Девятого августа. По серьезным слухам здесь в средине прошлого века располагались то ли бомбоубежище со складами на случай ядерного кризиса, то ли какой-то важный объект РВСН, ликвидированный уже по Ельцинскому безумию, мол, скорее мечи на орала, Америка – мать родная, полюби нас. И Америка любила во все возможные отверстия. Сооружение это хоть и давным-давно заброшенное, оставалось настолько прочным, что без сомнений выдержало бы прямой ядерный удар. Когда первые месяцы после падения Головы Горгоны – того самого астероида, перевернувшего мир Девятого августа – весь кряж ходил ходуном от не прекращавшихся землетрясений, Пещеры не особо пострадали. Случилось несколько обвалов в шестнадцатом проходе, втором низовом и дальних залах, но все это мелочи, ведь никого не придавило, если не считать сторожа и части склада (шестнадцать тон гречневой и ячневой крупы до сих пор покоились под неподъемными глыбами). Народ сначала боялся и предпочитал обитать подальше от скалы, в палатках, наспех срубленных избах, но потом свыкся, утвердился, что Пещеры – вполне надежное укрытие.
– Мысль такая, – негромко продолжил затухший разговор Гусаров. – Известно от знающих людей, будто Скрябов собирается наладить производство бензина из опилок или торфа. Есть у него в приближенных несколько толковых химиков. Видишь же, на спирте их генератор неважно дырчит – двигатель все время глохнет, а переделать его без токарных работ никак. Вот они и задумали перейти на бензин, что вполне грамотно с их стороны. Будет бензин, и автопарк, стоящий без толку, задействуют.
– Какой автопарк, Олеж? – Сейф минуя центральный коридор, повернул в девятый проход. С вентиляцией здесь хуже, ощутимо воняло дымом. Впереди шагах в пятидесяти мерцали факела, бросая красные блики на закопченный известняк. – Разве не в курсах: все машины переплавили на металл. После удачной январской ходки мы с Сэмом сидели в "Китае", обмывали прибыль. Так мне по пьяне местные кресло с "Нивы" пытались насунуть. Ну так, ради хохмы. А я чуть не взял – чего там сорок патронов, когда в желудке пол-литра самогона, и мир кажется теплым и добрым. Думал, поставлю прямо в питейном зале как неизменно мое место и нацарапаю на нем: "Достопочтимый трон Сейфа. Не садись – жопа треснет!".
– Знаю эту историю. А машины разобрали не все. "Урал" не трогали, и "Уазики", что-то еще там Скрябец не позволил. Мысль мою ловишь? Вижу – нихрена, – выразил досаду Олег. – Вот пока пещерный люд тупит, как и ты, неплохо бы обзавестись собственным транспортом. Хочу байк Снегиря хотя бы во временное пользованье. Как только бензин появится, есть шанс немного выторговать через Тимоху. Нам бы литров десять-двадцать для старта. А там смотри какие перспективы: рейс в Озерное на своих двоих не неделю туда – сюда, а на колесах всего за день. За день! Рыбы привезли килограмм тридцать, и мы – короли. Это, Сейф, доход за сутки…
– Тридцать, а то и сорок целковых, – быстро подсчитал Асхат, помня разницу в цене за прошлый месяц.
– Если на северные шахты, то даже при самой неважной дороге двое суток в оба конца. Представляешь? На северных золото понемногу ковыряют. В обмен на патроны и самогон аж трехкратный доход. И охота там есть: куропатки, зайцы, бывает олень и писец. Ты-то туда не ходил. И почти никто туда не ходит, потому что далеко, и кругом волки, мерхуши. Мы с Ургином, когда-то сунулись в те пределы, думали заработать. И можно там заработать. Северным только спирт и порох вози, они сразу зашевелятся, золото начнут намывать с дурным азартом. Только пешком к северным нереально, а на байке – нет проблем. И по барабану те же волки.
– Какой байк? Ты там в снегу утопнешь!
– Только не мне это рассказывай. Я в прошлой жизни с Харлеем по Восточным Саянам так зимой покуралесил, что уж могу определить, где два колеса пройдут, а где нет.
– Ладно, Олеж, помечтали и ладно. Мысль твоя ценная, но пока нет бензина, и Снегирь свою тарахтелку тебе не презентовал. И денег у нас нет на самое простое, нужное, позарез. Идем в "Иволгу", позволим по миске рыбного супа, – Сейфулин остановился у развилки, где левый проход расширялся. И дальше в дрожащем свете факелов, виднелась обычная пещерная жизнь.
До вмешательства строителей военного объекта здесь начиналась протяженная пещерная полость, но армейцы выровняли пол сколотой, покрытой стяжкой породой – повсюду виднелись следы стальных зубьев отбойников, а обширное пространство разделили перегородками из блоков известняка и грубых бетонных перемычек. По искривленному своду тянулись жирные кабели силовых коммуникаций и линии связи. Как их пытливый ум Скрябова не догадался пустить на переплавку? Ведь цветной металл с некоторого времени тоже в цене. Начали же умельцы лить латунные гильзы под двенадцатый и шестнадцатый калибр: благо порох есть, и придумали, как заново использовать капсули.
Справа и слева по широкому – метров в семь-десять – проходу располагались кельи, где основалось большее число самовольцев. Кельи здесь и в других пещерных залах разные: большие, где пригрелось душ по двадцать и места еще оставалось, хоть танцуй, и малые, где лишь пара набитых опилками тюфяков и деревянная колода. Кельи с дверями и без. Сорвали многие железные двери по решению Хряпы и Михаила Ивановича, когда остро встал вопрос о металле. Плавить из руды хорошее железо тогда еще не научились (и если по-честному, то до сих пор из самовольной плавильни выходила редкая дрянь, едва пригодная для гвоздей, молотков да всяких неказистых поделок – звонкий топор или пилу с такого основы точно не сделаешь). Народ, как умел, протестовал против дверного грабительства: как же всем охота иметь свой относительно изолированный уголок, где можно закрыться от бед и досадности пещерного общежития. Даже имелся на этой почве серьезный бунт со стрельбой и ранеными, но верховод не переспоришь, у них власть, а главное, у них пища . И красовались теперь на дверных проемах то кое-как сколоченные доски, то замусоленные занавесы, одеяла, то вовсе зияла дыра, в полумраке которой угадывалась чья-нибудь небритая рожа или задница, пускающая вонючий пар на тюфяке. В проходе, где освещение халявное – ведь смоляные факела за поселковый счет – днем тусовалось больше всего народу. Здесь точно в общем дворе: и сплетни складывали, и какую-нибудь мелкую работу делали – стирали белье в деревянных корытах, штопали одежку, мастерили различную утварь; здесь же читали книги, уцелевшие с лучших времен, перекидывались в картишки или под визг испуганных дам били друг другу лица.
