– Конечно, идем.

Они вошли в кухню через заднюю дверь, и Тайлер вытащил из шкафчика два бокала.

Едва он успел налить Сидни вина, как она опустошила свой бокал.

– Что случилось? – спросил он.

– Я тут вспомнила об одном месте, о котором не стоило вспоминать. И теперь не могу выбросить его из головы.

– Хочешь об этом поговорить?

– Нет.

Он кивнул.

– Нет так нет. Ну и что это?

Тайлер налил себе вина и поднес бокал к носу.

– Вино из розовой герани. Говорят, оно пробуждает приятные воспоминания.

Он чокнулся с ней:

– За приятные воспоминания.

Прежде чем он успел отпить из своего бокала, Сидни выпалила:

– Она надеется, что это вино заставит тебя вспомнить кого-нибудь другого и забыть о ней. Как и запеканка с маслом из семян львиного зева и корзиночки с лепестками васильков.

Он опустил свой бокал.

– Ничего не понимаю.

– Цветы, которые растут у нас во дворе, не простые. Или, может быть, то, как их готовят, придает им особые свойства. Они могут оказывать влияние на того, кто их ест. Но ты явно невосприимчив к ним. Или, может быть, она слишком старается и это каким-то образом изменяет их действие. Я не знаю.

Тайлер недоверчиво посмотрел на Сидни.

– Клер пытается сделать так, чтобы она мне разонравилась?

– Ага, значит, ты уже попался. Позволь, я кое-что расскажу тебе о Клер. Она любит то, что никуда не девается. Так что не отступайся.

Тайлер облокотился на стол, словно пытаясь удержать равновесие, как будто кто-то толкнул его в спину. Сидни на миг засомневалась, не зря ли она раскрыла Тайлеру тайну сестры. Клер совершенно точно не хотела бы, чтобы он узнал об этом. Но тут Тайлер улыбнулся, и она поняла, что поступила правильно. Просто она так давно не доставляла никому подлинной радости, что совершенно забыла, как это. Клер так много для нее делала. Теперь и она могла что-то дать Клер. Она могла подсказать сестре, что та может быть счастлива и вне рамок привычного ей порядка. Счастлива с Тайлером.

– Я не отступлюсь, – пообещал он.

– Ну и прекрасно.

Сидни отвела глаза. От его слов ей захотелось плакать. Она завидовала Клер, потому что у нее был Тайлер. С тех пор как она уехала из Бэскома, ей доводилось иметь дело со множеством мужчин, и ни один из них не был хорошим человеком. Пожалуй, она бы теперь и не знала, что делать с хорошим человеком.

– Допивай, – сказала она, отвернулась и принялась бродить по кухне.

Тайлер поднес бокал к губам и сделал глоток.

– Мм, неплохо. Непривычно, но неплохо.

– Добро пожаловать в мир Клер.

– Ну как, вспомнилось что-нибудь хорошее? – спросил он.

Она прошла в гостиную, обошла мольберты и выглянула в окно.

– Так странно. Мне вспомнились события этой недели. За все годы моей жизни эта неделя оказалась самой лучшей. А что у тебя?

– Вино хорошее, но мне ничего не вспоминается. Я просто думаю о Клер.

Она улыбнулась и сделала еще глоток.

– Ты безнадежен.

Ежегодные празднества по случаю Четвертого июля в Бэскоме проходили на площади в центре города. Семьи и церковные группы устанавливали столы и навесы и вскладчину устраивали угощение, чтобы все могли хорошенько подкрепиться перед началом фейерверка. Уэверли всегда приносили вино из жимолости, чтобы люди могли видеть в темноте, однако знали об этом в городе или нет, но каждое Четвертое июля сопровождалось некоторым количеством разоблачений.

Столик Уэверли находился слегка на отшибе – он пользовался самой большой популярностью, но стоял отдельно от всех остальных. Бэй вместе с другими ребятишками на детской площадке делала бумажные шляпы и ждала своей очереди расписывать лицо специальными красками, так что Сидни с Клер остались наедине с вином из жимолости, разлитым в маленькие бумажные стаканчики. Люди молча подходили к столу и брали вино, как будто это была святыня, а прохаживающийся мимо шериф время от времени уточнял:

– Оно же безалкогольное, да?

И Клер, как и все Уэверли до нее, с непроницаемым видом отвечала:

– Разумеется.

Подростком Сидни неизменно проводила весь день Четвертого июля возле бассейна в гостях у какой-нибудь из подруг, а на лужайке появлялась только перед самым салютом. Теперь же она чувствовала себя старше своих ровесников, людей вроде ее бывших школьных друзей, большинство из которых явно пришли сюда со своих задних дворов, где жарили сосиски и загорали. Эмма стояла у столика пресвитерианской церкви, разговаривала с Элизой Бофорт. Теперь, умудренная опытом, Сидни не завидовала их сладкой жизни. Тем забавнее было то, что ее печалила утрата того, чем она никогда не обладала. Возможно, это была тоска по дружбе как таковой, по товарищеским отношениям с ровесниками.

Сидни отвела глаза.

– Я и не помню, когда в последний раз сидела тут, за столиком Уэверли, – сказала она Клер.

– Да, давно это было.

Сидни набрала полную грудь воздуха.

– Оказывается, это не страшно.

– Почему ты сидишь как на иголках? Никто не собирается закидывать нас гнилыми помидорами.

– Ну да, – согласилась Сидни.

Она могла уподобиться Клер и не думать о мнении окружающих. Она даже одеваться начала как Клер – в отутюженные блузки без рукавов, защитного цвета штаны, полотняные шорты, разлетающиеся сарафаны. То, что Клер сказала ей тогда в салоне – что она тоже обладает магическими способностями Уэверли, – совершенно перевернуло весь ее мир. Она почувствовала себя одной из Уэверли. Но сейчас она ощущала себя иностранкой в чужой стране, языком которой пока что не овладела. Она могла одеваться как местные, и это было забавно, но не избавляло от одиночества.

– Странной быть не страшно. Я привыкну.

– Мы не странные. Мы такие, какие есть. Привет, Эванель!

Пожилая дама прошествовала к ним и взяла стаканчик с вином.

– Ффух, вот что мне надо! – Она залпом проглотила вино. – Столько всего нужно сделать. Я принесла кое-что для Бэй.

Она поставила пустой стаканчик и вытащила из сумки на редкость аляповатую брошь, какие носили в пятидесятые годы. Украшение было сделано из когда-то прозрачного, но пожелтевшего от времени хрусталя в виде звезды со множеством лучей.

– Она ушла на площадку разрисовывать лицо, – сказала Сидни.

– Ладно, я зайду туда. Фред помогает мне привести в порядок дом. Что бы я без него делала? Я нашла это в старой шкатулке, на которую мы наткнулись, и сразу поняла, что должна отдать ее Бэй.

Клер откинулась на спинку своего кресла.

– Фред помогает тебе?

– Он придумал систему, как организовать все мое добро. Это такая специальная таблица.

– Я ведь уже несколько лет предлагаю тебе помочь сделать это, Эванель, – сказала Клер.

Сидни с любопытством оглянулась на сестру. Клер, похоже, была задета.

– Я знаю. Мне не хотелось обременять тебя. Но раз уж Фред обосновался в моем доме…

– Обосновался в твоем доме?! – воскликнула Клер. – Я думала, он просто поживет у тебя несколько дней.

– Так вот, мы решили, что раз уж он все равно живет у меня, почему бы ему не обосноваться с удобством? Он переоборудует чердак себе под квартирку и попутно обустраивает дом. Он оказался просто настоящим кладом.

– Ты знаешь, если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, я всегда рядом, – сказала Клер.

– Я знаю. Ты славная девочка. – Эванель спрятала брошь обратно в сумку. – После Бэй мне нужно будет отнести гвозди преподобному Макквейлу и зеркало Мэри-Бет Клэнси, и на этом все. Потом мы с Фредом встречаемся у фонтана. Терпеть не могу такое столпотворение, всегда столько дел. Ну, увидимся.

– Пока, Эванель. Позвони мне, если что-нибудь понадобится!

Сидни фыркнула.

– Не странные, говоришь?

– Нет, не странные, – упавшим голосом сказала Клер. – Что ты думаешь о том, что Фред живет с Эванель?

– Я думаю, это очень грустно, что у них нелады с Джеймсом. – Сидни пожала плечами. – Но Эванель, похоже, нравится его общество.