Все его слуги были убиты. Колдуна же они с помощью древних заклинаний ввергли в самое глубокое и темное место Ада… Однако, когда схлынуло упоение победой, братья поняли, сколько невинных людей полегло на этой войне… Они ужаснулись содеянному и поклялись даже для самых светлых дел больше никогда не пользоваться своей страшной силой — магией. Один из них, Тагаран, погрузил себя в вечный сон и по сей день спит в своем замке. Другой — Моакст — стал отшельником, затворником, схимником…

Выходит, мы с братом не довели дело до конца… Судя по всему, Даргорд нашел дорогу назад, в мир людей, и теперь набирает былую силу… Клубок змей — это его знак, его символ. Я тоже видел гигантских тварей — несколько дней назад, совсем рядом с домом. Однако им не удалось проникнуть внутрь начертанного мною защитного круга.

Некоторое время оба молчали. Потом Конан тихо спросил:

— Но при чем тут я?

Моакст пожал плечами.

— Не знаю, варвар. Я очень давно не вмешивался в дела людей и не ведаю, что творится в мире. Одно я скажу тебе точно: сила, которой обладал и, наверное, вновь обладает Даргорд, чудовищна. Простому смертному с ней не справиться. Тебе нужна помощь.

— Это я уже понял,— заметил Конан.

— Но, увы, я не смогу ее тебе оказать. Я забыл почти все заклинания… Я уже не тот, что был семьсот лет назад. Я уже не маг. Однако мой брат, Тагаран, наверняка сумеет справиться с опасностью — ведь Даргорд еще не восстановил былую силу, и вернуть его обратно в Преисподнюю будет значительно легче.

— Но ведь ты говорил, что он спит беспробудно, что он :ам себя заколдовал, а это все равно что умер… Моакст улыбнулся.

— Нет, варвар. Брат подозревал, что в один прекрасный день Даргорд может вернуться, поэтому, если разбить гроб, в котором он лежит, Тагаран очнется. Он помнит все, что было в те черные времена, и наверняка знает, как избавиться от Даргорда и выручить тебя из беды. А я, уж извини, совсем бессилен.

Комар под потолком неожиданно замахал крыльями — раздался низкий гул, от которого заныли зубы,— и вновь замер. Моакст вздрогнул, испуганно посмотрел на чучело и побледнел. Конан так глубоко задумался, что ничего не заметил.

— И где находится этот гроб?

— Совсем недалеко отсюда,— ответил Моакст, с опаской косясь на комара.— Иди на запад, вдоль берега ручья, пока не достигнешь скалистого холма. У его подножия начинается тропа, ведущая к северу. Она выведет тебя прямо к замку Тагарана… И если ты отправишься туда немедленно, то к вечеру попадешь в замок. Каждая минута дорога, Конан, Даргорд набирает силу, и, возможно, вскорости тебе уже не удастся спастись от него.

Конан мрачно кивнул.

— Понимаю… Но ты уверен, что именно Даргорд ставит мне палки в колеса? И что Тагаран поможет мне?

Моакст пожал плечами.

— В первом уверен, а во втором… По крайней мере, на сегодняшний день мой брат единственный, кто знает Даргорда и знает, как его победить. Я же для этого слишком стар и немощен… Не смотри столь недоверчиво на это тело, Конан. Оболочка зачастую выглядит совсем иначе, нежели то, что под ней скрывается.

— Ладно,— решился Конан и встал.— Я отыщу твоего брата. Но если и он не сможет помочь мне… Тогда не знаю, что и делать. Спасибо за приют, отшельник. Спасибо за совет.

— Передавай Тагарану привет,— ответил тот.

Когда Конан ушел, Моакст выждал некоторое время — не вернется ли варвар — и медленно достал из-за пазухи золотой амулет, на котором были изображены сплетенные в клубок змеи с рубиновыми глазами, мерцающими мрачным багровым огнем.

— Я выполнил твой приказ,— сказал он.— Конан идет к замку.

— Спасибо,— донесся из бесконечности тихий, надтреснутый женский голос.— А вот и обещанная тебе награда…

Из амулета золотистой молнией вылетела крошечная змейка и, прежде чем человек успел отшатнуться или даже испугаться, вонзилась ему в горло. Захлебываясь кровью и хрипя, отшельник повалился навзничь и замер.

Когда, завершая свой ежедневный путь, солнце начало клониться к западу, Конан заметил, что непроходимый лес стал напоминать запущенный парк. В расположении деревьев и кустарника угадывался некий порядок, да и тропа прекратила петлять, выпрямилась, расширилась, ухабы и торчащие тут и там корни исчезли — ни дать ни взять заброшенная дорога.

Конан зашагал быстрее. Вскоре тропа вывела его к поросшему лесом холму.

Киммерийца окружали заросли жасмина, акаций и сирени. Сквозь переплетения ветвей на вершине холма угадывались очертания замка. Наверх вела мощенная мрамором дорога, в трещинах расколотых плит росла трава и пробивались ростки деревьев.

Пройдя через ворота в каменной стене, Конан остано-ился перед широкой лестницей, ведущей к террасе замка, и прислушался. Тишина. Ни души. Даже птиц не слышно.

В красноватых сумерках замок выглядел зловеще, и ца-а вокруг запустение только усиливало это ощущение. Ч террасой возвышался огромный портал, поддерживаемый полуразрушенными колоннами.

— Тагаран! — позвал Конан, и крик его умер, словно поглощенный тишиной и мраком. В душу киммерийца закралось сомнение. Быть может, отшельник ошибся и в замке никого, кроме крыс и летучих мышей? Впрочем, он запамятовал, что волшебник спит… Спит в гробу — не очень-то мягкая постелька! — и не слышит его… Внезапно в высоких сводчатых окнах первого этажа мелькнул призрачный свет, и, взявшись за рукоять меча, Конан поднялся по ступеням к входу.

Кромешная тьма царила внутри замка. Конан с опаской шагнул внутрь и остановился.

— Тагаран, меня прислал к тебе твой брат, отшельник Моакст! — крикнул он, не ожидая услышать ответ, а лишь надеясь развеять гнетущую тишину.— Ты здесь?

— Здесь я, здесь,— ответил ему из темноты скрипучий женский голос.— Заходи и умри, дорогой Конан! — И невидимая собеседница засмеялась.

То был смех безумной женщины. Варвар выхватил меч, но тут будто весь замок обрушился ему на голову, и Конан провалился в беспамятство.

Конан, услышь меня!..

И меня, Конан!..

Конан, ты слышишь?..

Очнись, варвар!..

Ответь мне!..

И мне, Конан!..

Конан, помоги нам!..

Ответь нам!..

Услышь нас!..

Рой из тысячи голосов, то удаляясь, то приближаясь, назойливо кружил в его голове. Так продолжалось целое столетие, потом наперебой зовущие его призраки разом затихли и исчезли; остался лишь один голос — бестелесный, едва слышный, женский, монотонно повторяющий: «Конан, Ко-нан, Ко-нан…»

Конан пришел в себя и открыл глаза.

Обнаженный, он был распят на каменной сырой стене перед огромным черным колодцем, уходившим, казалось, в самое сердце земли. Руки, ноги и шею его сковывали тяжелые ржавые кандалы, прикрепленные к кольцам, вмурованным в стену.

Толстые цепи были натянуты так сильно, что Конан не мог шевельнуться. Он огляделся. Мрачный зал без окон, освещенный лишь несколькими коптящими на стенах факелами.

Скосил глаза. У самых ног, на краю бездонной ямы, стоял запечатанный сосуд в форме урны, украшенный полустертыми руническими письменами.

Дернулся. Цепи глухо звякнули, но не поддались ни на йоту.

Изо всех сил напряг мышцы — тщетно. Лишь окова на левой ноге протестующее заскрежетала.

— О, я вижу, ты очнулся, милый Конан! — раздался прежний скрипучий голос.

На противоположном краю ямы стояла сгорбленная, закутанная в коричневый плащ фигура. Несколько секунд Конан смотрел на нее, потом неуверенно спросил:

— Тагаран?..

Фигура захихикала.