Купец Махар уснул незадолго до наступления полуночи, успокоенный и ублаженный стараниями магрибовских прелестниц, добрым аквилонским крепленым вином и придуманным им самим, перед уходом во владения духов сна, способе выдать дешевый аргосский шелк за дорогой и модный вендииский, что принесет ему, хитроумному торговцу, по самому скромному подсчету, полуторную прибыль. Ужасный гладиатор подзабылся, а к завтрашнему утру его уж точно поймают, Махар вернется домой, и все пойдет своим чередом.

Махара разбудила какая-то возня. «Мыши, что ли?» — испугался купец. Приподнялся на локтях. Зевая, принялся тереть глаза пухлыми, ухоженными пальцами. Опровергая подозрения торговца тканями насчет мышей, из глубины дома донесся грохот — будто уронили на пол набитый посудой шкаф.

Махара подбросили невидимые пружины. Сердце заходило ходуном, совершая попытки пробить кожу, выскочить из груди, покатиться по полу. «Взбесившийся раб пробрался в дом!» — девятым валом накатили на торговца дневные страхи. Удесятеряя их, из-за стены, разделяющей гостевые и хозяйские покои, послышался стон и тут же оборвался. По ногам застывшего босиком посреди комнаты Махара потекли теплые струйки.

Но ему было не до стыда, вообще не до того, чтобы заметить такой пустяк. Девичий, мгновенно, чуть взвившись, смолкший визг пробился с женской половины дома, и, как ни странно, именно он вывел купца из оцепенения. Прошлепав до двери, Махар выглянул в коридор — как раз в тот момент, когда из соседней двери вылетел и, с силой ударившись о стену, стал сползать по ней один из мордоворотов Магриба, из распоротого брюха которого вытекала кровь и вываливались кишки.

Ученые лекари, может быть, и сумели бы объяснить, как насмерть, до столбнячного состояния перепуганному купцу удалось не потерять сознания от увиденной жути, как он смог сразу же перейти к активным действиям по спасению собственной и оттого чрезвычайно им любимой и ценимой жизни. Но, что бы то ни было, Махар опрометчиво кинулся к широкой кровати, дабы забиться под нее и укрыться от рыщущего по дому безумного гладиатора. Он уже откинул достающую до пола простынь, как пришло на ум соображение, что убийца может догадаться по смятой постели, что в помещении находится тот, кто спал в ней. Начнет искать и найдет.

«Остаются окно и дверь на кухню»,— необъяснимо четко заработал мозг торговца тканями. Сигать через окно в ночную страшную темень он не решился и потому понесся к небольшой дверке, прикрывающей проход из комнаты прямиком на кухню.

Неизвестно зачем устроенное Магрибом сообщение между гостевыми покоями и кухонным помещением сослужило хорошую службу брату ювелира. Целым и невредимым в потемках узкого коридорчика добрался он до двух просторных комнат, где хозяину готовили изысканные блюда. Кое-где в доме слабо мерцали ночные светильники, и их отблеск позволил Махару перемещаться, не натыкаясь на столы, табуреты, углы, котлы и мешки. Купец подыскивал себе убежище. И торопился, поскольку ругающие звуки продолжались и били по нервам. Единственное, на что торговец тканями не обратил внимания,— это на то, что звуки подчас доносились одновременно из двух, а то и трех концов дома.

Наконец Махар набрел на подходящее укрытие — неприметный чуланчик, в котором хранились какие-то крупы в мешках. Он взобрался на мешки, притворил за собой дверцу и затих, весь обратившись в слух. «Нет, здесь сумасшедшему рабу меня не найти»,— успокаивал сам себя Махар и немного преуспел в этом.

Продолжай перепуганный торговец и дальше вглядываться в освещенный масляными светильниками коридор, он увидел бы, кто шагнул следом за выброшенным из комнаты Магриба охранником со вспоротым животом.

Замешкайся торговец и не столь поспешно покинь отведенные ему на сегодняшнюю ночь покои, он увидел бы, кто шагнул из коридора в комнату, где он только что находился. И не мог торговец себе представить, кто проник в охраняемый, казавшийся совершенно надежным дом его двоюродного брата, кто хладнокровно отрубил голову ползущему по ковру Магрибу, у которого от открывшегося перед ним ужаса парализовало ноги, кто без особого труда, жестоко расправился с теми, кого купец называл «мои головорезы», кто, выбивая двери и влезая в окна, прошелся, оставляя кровавый след, по магрибовским хоромам, кто на женской половине дома безучастно и без колебаний, точно хозяйка куриц, вырезал всех жен, наложниц, кормилиц и детей…

Все похолодело внутри у Махара, когда он осознал, что услышанный им мгновение назад звук есть не что иное, как скрип отворяемой на кухню двери. А это что? О боги, о Иштар! — тяжелые шаги, шаркающие, поскребывающие…

«Нет! — заклинал неизвестно кого сжавшийся в комок купец.— Только, пожалуйста, мимо. Только не меня…»

Шаги приближались. И вдруг затихли. Шло время — ни звука. У Махара немножко, совсем чуть-чуть, отлегло от сердца…

Как вдруг чуланная дверь распахнулась.

И торговец тканями по имени Махар умер еще до того, как его бездыханное тело выволокли из чулана и огромный бронзовый полумесяц секиры отделил голову купца от туловища. Махар умер от разрыва сердца, когда увидел, кто стоит перед ним, освещенный пламенем опрокинутых светильников, которое уже начинало жадно лизать драпировку стен.

Кальян отзывался бульканьем, сладковатый дым пробегал по трубке, наполнял легкие, вылетал наружу через ноздри и рот, взмывал к потолку. И явь опрокидывалась.

Сатрап Хашид, властелин хорайского города Вагаран, несколько месяцев назад пристрастился к курению смеси из высушенных лепестков черного лотоса и иных столь же редких и дорогих трав. И наступало сладостное время, когда он уносился в Неведомые Земли, где не был сатрапом, но тем не менее испытывал от пребывания там несказанное блаженство, которым, в отличие от всего остального, еще не успел пресытиться. За повторение дивных грез приходилось платить огромные деньги, ибо травы, доставляемые ему Ай-Береком, стоили так много, что вряд ли кому-нибудь в Вагаране, кроме самого сатрапа, было по карману подобное удовольствие.

Сегодняшний день принес Хашиду много лишних забот и волнений. Требовалось успокоение. Ничем невозмутимое забытье. Отужинав, совершив вечернюю молитву, дав Сдемаку необходимые распоряжения на ночь, сатрап поднялся к себе и достал заветный кальян.

Как всегда, с каждым глотком дыма стирались очертания знакомых предметов, поднимался и заволакивал пространство бело-розовый клубящийся туман.

Явь опрокидывалась. Туман отрывал Хашида от земли. Из бело-розовых клубов, дарящих нежные прикосновения, ублажающих слух звоном колокольчиков и далеким пением чистых женских голосов, протянулись руки, сплетенные из душистых трав, обхватили, подбросили человека в заоблачную высь. Опускаясь из поднебесья, Хашид парил в теплых голубых слоях. Его парение сопровождал то хоровод обнаженных, неземной красоты танцовщиц, движения и смех которых повергали сатрапа в конвульсии счастливых рыданий, то невиданные звери и птицы, что пели ему, Хашиду, хвалу величальную.

Время в Неведомых Землях не имело никакого значения.

Но вот плавное падение внезапно прервалось. Ноги коснулись невидимой тверди. Окружающая синева раздвинулась, и Хашид узрел пред собой лик. Знакомые черты. Всклокоченная борода с проседью, насупленные брови. Что это за божество? Ведь он знает имя…

Лицо не пропало, оно приблизилось вплотную к прекратившему чудесное парение сатрапу, губы беззвучно шевелились, из открывающегося рта выстреливали верткие черные змейки и проносились мимо Хашида. Властелин Вагарана ощутил, что упоительное состояние утекает, как вода из пробитой бочки, а на смену приходит дурнота.

Хашид вспомнил имя. Сдемак! Откуда он здесь? Зачем он нужен? Надо прогнать.