Глядящая вниз ладонь негромко рыгнула.
— Без воды и огня процесс может затянуться, но тут уж ничего не поделаешь, — сказала она себе самой, и тут целая рука резко поднялась и упала на грудь Ди.
Не может быть! Прикрепить отрубленную конечность на место после того, как кровотечение прекратилось, невозможно! И все же разрез сросся и рука двигалась.
Затем личико-опухоль сказало не мудрствуя:
— Так выйдет быстрее, чем пальцами.
И, широко разинув рот, прикусило конец кола, торчащего из груди Ди.
— У-ух!
Закряхтев, живая шишка выдернула деревяшку из тела охотника.
Отшвырнув грубое оружие небрежным взмахом кисти, ладонь вновь повернулась к небу.
Взвыл воздух — его опять безжалостно всасывали, хотя теперь стало ясно, что его поглощают, как и землю до этого. Каждый раз, когда личико-опухоль вдыхало, внутри него мелькал голубой огонь. После третьего вдоха изо рта и носа хлынуло синее пламя. Земля, воздух, огонь, вода — четыре общеизвестные стихии. Поглотив только две из них, землю и воздух, лицо-карбункул превратило их во внутренний жар, а потом — в жизненную силу и теперь накачивало энергией тело Ди.
В ладони прекрасного юноши, великого охотника на вампиров, скрывался генератор жизненной силы!
Ветер стих, безмятежная ферма вновь купалась в лунном свете, но чудеса продолжались. Рана на левой стороне груди Ди, рана, нанесенная осиновым колом, пронзившим сердце, рана, означавшая верную смерть для всех потомков вампиров, постепенно затягивалась.
ГЛАВА 8
Сталь, прервавшая церемонию
— А ну выпусти нас, чтоб тебе пусто было! Выпусти нас!
— Если не выпустишь моего брата, клянусь, как только аристократы сделают меня своей, я стану являться по твою душу каждую ночь!
Бам!
Что есть мочи захлопнув дверь, отрубившую дальнейшую ругань Лэнгов, мужчина вернулся в свой тесный кабинет. Несколько минут назад мэр и прочие важные шишки разошлись по домам. Здесь, в лечебнице, в полупустой комнате с видавшим виды столом и одиноким стулом, гул их голосов как будто еще витал в спертом воздухе.
— Гадкие дети. Я думал, хоть кто-то из них будет плакать и умолять, а они только и знают, что угрожать взрослым.
Бубня себе под нос, мужчина отодвинул тяжелый стул и уселся на свое место перед стальной дверью, отделяющей кабинет от запертых помещений, известных также как «клети». Там располагалось десять отдельных камер, окруженных сверхпрочными стальными решетками, — достаточно просторных, чтобы Дорис и Дэна закрыли вместе. Вообще-то, кое-кто из горожан был бы не прочь присмотреть за мальчиком, пока Дорис содержится в клинике, поскольку он был тут совсем ни при чем, но Дэн сражался как тигр, заявив под конец, что без сестры умрет. Существовала также вероятность, что, будучи предоставленным самому себе, паренек попытается организовать побег Дорис, так что соглашение было достигнуто.
Сюда помещали всех жертв знати, невзирая на степень их «недуга»; если злодей-аристократ уничтожался, проклятие снималось и все было замечательно. Если же нет, жертв по прошествии определенного периода отпускали, изгоняя из города.
«Определенный период» зависел от того, как скоро разочарованный аристократ нападал на кого-то еще, но тут раз на раз не приходился. В Рансильве этот срок был довольно велик — примерно три недели, поскольку, основываясь на прошлом опыте, графу требовалось в среднем три «посещения», чтобы осушить жертву, а интервал между атаками обычно составлял от трех до пяти дней.
Естественно, каждая деревня опасалась, что лечебница, в которую помещалась жертва, может подвергнуться нападению вампиров, поэтому большая часть здания охранялась хорошо вооруженными, знающими толк в сражениях мужчинами. А так как дело касалось аристократов, ни одно поселение не скупилось, покупая боеприпасы для клиники. Вдобавок к пяти полностью автоматическим и десяти дистанционно управляемым катапультам, окружающим это тридцатифутовое полукруглое строение, имелись также три лазерные пушки, нейтрализующие экипажи знати, и пара выписанных из самой Столицы огнеметов. Горожане хотели установить и электромагнитный барьер, но столичные запасы иссякли — барьеры трудно было достать даже клиентам, готовым платить по ценам черного рынка.
Человек, охраняющий клети, был в толпе, штурмовавшей ферму Дорис. Мэр оставил на вахте лишь одного бойца, поскольку решил, что граф, за ночь отведав крови уже троих, не станет слишком спешить заполучить Дорис. Но при необходимости сторож мог разбудить всю деревню, включив сирену, да и наружное оружие приводилось в действие посредством встроенного в его стол пульта. К тому же часа через четыре небо на востоке порозовеет. Так что мужчина не слишком беспокоился.
Он уже задремал, когда в дверь постучали. Человек повернулся к видеопанели и нажал кнопку. В мониторе замаячила физиономия Греко.
— Чего тебе? — буркнул сторож в интерком.
— Будь другом, открой. Я пришел проведать Дорис.
— Не могу. Твой отец особо подчеркнул — не пускать тебя ни в коем случае.
— Да ну, не ломайся. Ты же в курсе, я по этой девчонке с ума схожу, верно? Только между нами — на закате ее по приказу моего папаши собираются отдать клыкастому старику. Сегодня мой последний шанс увидеть любимую женщину. И тебе, кстати, перепадет кое-что, — Греко покрутил перед камерой парой золотых монет — не новыми даласами, введенными в обращение революционным правительством пять лет назад, а «аристократическими деньгами», ходящими среди знати. Когда восставшие наконец захватили власть, они уничтожили целую гору золотых, планируя начать свою экономическую политику с чистого листа. Такая монета стоила на черном рынке больше тысячи даласов, а тысяча даласов — это полгода безбедной жизни во Фронтире.
Полюбовавшись с минуту сиянием золота, охранник молча нажал кнопку. Электронный замок отключился, дверная ручка повернулась, и в кабинет не спеша шагнул Греко.
— Спасибо, приятель. Вот, держи!
Три золотые монеты со звоном упали на стол. Забыв закрыть дверь, мужчина схватил один кругляш и принялся деловито изучать то мзду, то лицо Греко, после чего удовлетворенно кивнул. Убрав подношение в карман, он заявил:
— Думаю, все будет в порядке, но учти: у тебя только три минуты.
— Да ну, дай хотя бы пять.
— Четыре.
— Ладно, а торговаться ты мастак. Сторож пожал плечами, отвернулся и потянулся к связке ключей, висящей у него на поясе. Перебрав звенящую гроздь, охранник остановился наконец на одном и вставил ключ в замок. Отпирать эту дверь автоматически было ни к чему.
— Скажи… — Мужчина оглянулся на Греко, успел заметить страшно побледневшее лицо толстяка — и белый сполох ударил его в грудь.
Тело мгновенно убитого сторожа растянулось у стены, а Греко тем временем повернул торчащий из скважины ключ, открыл дверь и вошел в клети. Нож он заблаговременно заткнул за пояс.
— Греко!
Камеры располагались по обе стороны узкого коридора; крик Дорис раздался из первой слева:
— Мерзавец, зачем ты явился сюда — чтобы получить по башке?
— Заглохни.
Дорис умолкла. Ей совершенно не понравилось выражение лица Греко — оно явно предвещало что-то дурное.
«Какого черта он задумал?»
— Я вытащу тебя отсюда. Ты должна бежать вместе со мной.
За железными решетками переглянулись дети Лэнг, и Дорис тихо сказала:
— Только не говори мне… ты же не мог убить Прайса…
— Ох, еще как мог. И не его одного. Мой папаша тоже свое получил. Это ему за то, что посмел замахнуться на меня плеткой, когда я вернулся домой. Старый ублюдок. Я ему облегчаю работу — и вот вам благодарность. Но это уже неважно. В любом случае мне нужно убраться из города сегодня же. Ты со мной? — Глаза его сверкали, как у зверя, но речь текла медленнее патоки.
Если не задумываться о подоплеке его поступков, кто-то мог бы счесть подобную преданность любимой женщине достойной восхищения, но Дорис отрезала:
