Город, опутанный сотней цепей, сотней сетей. Геометрическая сетка расчерченных по линейке улиц — проспектов. Авоська переименований, ни одно из которых не полноценно: Ленинбург Петроградской области, Невгород Великий. Колючая проволока истории. Частые сети массовых убийств. Ловушки бедности. Бредни культурных мифов.

Стоит ли удивляться, что сейчас полгорода переселилось в электронные сети. Как поминание Витгенштейна в чате, так, значит, питерец.

Из Питера — это знак происхождения. Как из дворян или из профессорской семьи. Этим можно тихо гордиться, но нельзя сделать профессией. Из Питера едут. Из него предпочитают происходить, а не в нём жить.

Город умирающих зданий, задумчивых бледных людей. Он похож на нежную галлюцинацию. Он восхищает. Его очень жалко.

Самая неудобная и, в общем-то ублюдочная, некрасивая одежда, одежда второй половины века, одежда бухгалтера. И женщины, и мужчины в пиджаках напоминают шифоньеры — в девяносто пяти случаях из ста.

Символический жест женского освобождения — "Сняла решительно пиджак наброшенный". Великолепнейшая строчка, ей-богу! Но дальше: "казаться гордою хватило сил" — только «казаться»! Опять эта пиджачная половинчатость.

Вечером на Тверской улице столицы нашей Родины города-героя Москвы я несколько раз повстречала причудливое некое создание. Настоящую живую лошадь, покрашенную под настоящую живую зебру. Черные полоски — косметика; животное от природы чисто белое. Хотя, впрочем, и эта белизна условна: согласно науке белых лошадей не бывает вовсе. Те, что кажутся белыми нашему непросвещенному взгляду, официально именуются серыми. Следовательно, крашеный под зебру скакун является как бы двойной обманкой.

Фальшивую лошадь сопровождает суровая девушка, которая приглашает желающих прокатиться на своей питомице верхом. Рублей за десять, а может пятьдесят, или сто. За показ амазонка денег не берет, это было бы уже слишком. Но за что стоило бы, по-настоящему, собирать плату, — за право наблюдать за реакцией зрителей.

— Что это? Зебра? Во дает, сбежала из зоопарка.

— Смотри, зебра. То есть лошадь. То есть зебра. Сколько мы уже приняли, а?

— О, зебра. Ненормальная какая-то. Худая. Ноги какие-то… длинные. Как у кузнечика.

При мне лично высказывались предположения, что скотина является:

первое — глюком,

второе — мутантом,

третье — зомби,

четвертое — крашеным верблюдом (!),

пятое — больным лошадиным ящером (именно так),

шестое, и самое "не в бровь, а в глаз", — трансвеститом,

не много не мало.

Надо, конечно, учесть, что на ночной Тверской граждане, способные к адекватному восприятию, встречаются не так уж часто. У многих перед глазами и без того скачут зеленые лошади, зеленые чертики и фиолетовые крокодилы, так что испытание оседланной зеброй оказывается непосильным для перегруженной психики. Но я ставила эксперимент: специально выходила смотреть на нее, предварительно отлично выспавшись, напившись крепкого чая со сливками, булкой и горьким шоколадом. И что же? Конечно, не крашеным верблюдом, и не трансвеститом, и не зомби (что тут вообще имеется в виду?), и не мутантом… Она казалась номер один — глюком. Фантомом, галлюцинацией. Особенно если смотреть через стекло какой-нибудь витрины — из «Пирамиды» или из "Канадских бубликов". Кажется, сморгнешь — и видение исчезнет. Две другие лошади, нормальные, некрашеные, останутся, а эта растворится в загазованности родного города навсегда. Потому что — не может такого быть. Неправильное животное. Долговязое какое-то, худое. Ноги какие-то… как у кузнечика.

То есть: заставить себя воспринимать это существо именно как крашеную лошадь совершенно невозможно. Она назвалась зеброй — и должна зеброй быть. Пониже ростом, потолще ляжками, помассивней попой, подлиннее мордой… Ну, какие они там, зебры бывают.

Еще вертится в голове слово симулякр, хотя оно тут, видимо, не вполне уместно во всех отношениях. Но неуместный термин не отвязывается, а сама лже-зебра намертво впечатывается в сетчатку глаза, — как вредоносная мушка, как осколок кривого зеркала. Оптико-волоконная система начинает сбоить, она ничему уже не верит, кругом обманки, кругом подставы.

В витрине жирного бутика мануфактура выдает себя за кожу питона. Крокодил, правда, никем не притворяется — еще бы ему притворяться, за такие-то деньги. А впрочем, кажется, это никакой и не крокодил, а самозванка-свинья, черт его знает.

В переходе бабуся продает помоечных котят, так умело начесанных, что они выглядят персидскими или по крайней мере сибирскими.

Пиратские диски, поддельные логотипы, паленые сертификаты, сомнительные драгметаллы, фальшивый антиквариат и все такое прочее.

Формальные приветствия, дежурные поцелуи, заученные позы, механические улыбки, неестественный смех.

Смывающиеся татуировки, крашеные волосы, вставные зубы, пластмассовые ногти, силиконовые груди, стеклянные глаза… Полностью пластмассовый манекен кажется необыкновенно честным созданием: по крайней мере ни за кого себя не выдает.

Очень мучительное место — ресторан «ПушкинЪ». Подлинники и имитации переплетены там тонко, путано и многообразно. То есть, щи как бы настоящие. А рецептура страсбургского пирога преступно искажена. Потажи, пате, мателоты, дефейены… Сама еда оказывается, как правило, более внятной и менее изощренной, чем ее наименование; и непонятно, радоваться этому или огорчаться. Например, таинственным немецким термином «гельфлюгели» в меню шифруются куриные локотки. Дискуссии о том, является ли курица в полном смысле слова птицей ("гельфлюгель" по-немецки просто "птица"), к концу обеда приводит господ едоков в полное изумление. Официант предлагает десерты: шоколадные слезы, клубничные вздохи, апельсиновый шелест…

"Десерт… — тяжело задумываются господа. — Да. Возьмем, пожалуй, еще 500 водки!" И в этом, наконец, — что-то безусловно подлинное. Испытание фальшивой лошадью уже не так страшно.

Пони вынашивают своих жеребят по полтора года.

Я узнала об этом когда у нас с моим теперешним мужем начиналась любовь.

Была, как положено, весна, первые теплые дни. "Вы, Катя, очень бледная, — он мне сказал. — Вам гулять надо, на воздухе". И повез в место с поэтическим названием Черная Грязь, на роскошный недостроенный ипподром. Лошадей нам не дали. Объяснили, что спортивные чистокровки неумелых всадников убивают сразу, не раздумывая. И предоставили понечку по имени Плюшка, радостно сообщив, что она и лучший производитель понской конюшни ожидают маленького незнакомца.

На толстенькой плюшкиной спинке сиделось, как на козетке, но управлять ею было сложно, потому что бить животненькое ногами в беременный живот я не решалась. Я ухитрилась с нее свалиться. Саша Михайлов меня поймал и, как сказал позже, именно в тот момент решил за меня бороться.

А случай ему попался довольно тяжелый. Я была действительно бледной, замороченной и проявляла явные признаки нервного истощения. Днем я ходила как в тумане, а ночи напролет разговаривала по телефону с гениальным писателем направления кибер-панк или типа того. Первой, когда-то, позвонила я и попросила у него интервью на тему про виртуальный секс. Он сказал, что интервью не дает, но может провести со мной сеанс виртуального секса, прямо сейчас. У меня не было компьютера. Он остроумно предложил, чтобы я приехала к нему, а он бы поставил у своего компьютера ширму. И мы бы по очереди туда заходили. Я признала идею неприемлемой, но мы продолжали ее обсуждать. На рассвете пришли к обоюдному выводу, что наш разговор можно считать полноценным эпизодом виртуальной любви. И началось.

Я свела к минимуму общение с невиртуальными знакомыми. Все стали казаться какими-то неинтересными. Главное — голоса. Меня не устраивали их голоса. Я стала отзываться только на один голос. Как хорошая собака. Беда.