Интересно, что либерализм императора вызывает раздражение у настроенных либерально российских дворян. Почему? Потому что фактически это – либерализм по прихоти самодержца. Он оставляет за собой всю полноту власти. Он или его наследник могут спокойно этот либерализм начисто отменить. Ссылка Сперанского, конечно, показательный факт. По-прежнему положение «государственного деятеля» при императоре нестойко, сомнительно, унизительно даже. Мало что изменилось со времени ссылки Андрея Ивановича Остермана…

Имперская территория, меж тем, ширится. Уже отошли России от Швеции финские земли (наконец-то, почти полностью), от османских владений – бессарабские земли. Но почти одновременно Российская империя увязает в австро-английской борьбе с Наполеоновской Францией. Впрочем, у России в этой борьбе есть очень насущный интерес – борьба за обретение польских земель…

Что, в сущности, была эта борьба с Францией? Прежде всего, борьба за восстановление монархии, свергнутой Французской революцией, борьба против распространения либеральных и демократических идей в Европе. Российскую империю эта борьба привела к так называемой «Отечественной войне 1812 года»…

Что, собственно говоря, такое была эта война? Нападение Англии, Австрии и России на Францию закончилось поражением тройственной коалиции. Согласно Тильзитскому мирному договору, Россия должна была прекратить торговые и дипломатические сношения с Англией, блокировать ее. Договор этот был Александром I нарушен, английские суда продолжали заходить в российские порты… Чего, собственно, добивался Наполеон? Конечно, у него были две основные цели: ему необходимо было обессилить российскую армию; и еще – захватив Москву, заключить с Александром мирный договор уже на более жестких условиях, подчинить Российскую империю своей политике (как он это недавно проделал с Австрией), заставить, в сущности, Александра соблюдать условия Тильзитского мира, то есть не нарушать континентальную блокаду Англии.

Но почему же Российская империя нарушала условия договора? Потому что ей эта блокада была невыгодна экономически. В Англию Россия продавала сырье…

«Щепетильный» в тогдашнем русском языке вовсе не означало «ужас, какой совестливый», но – «производящий галантерейные товары и продающий их». Те самые «гребенки, пилочки стальные, прямые ножницы, кривые», которые заполняли туалетный столик Онегина. Ну, и кое-что покрупнее, ткани, например. Так что российские помещики могли быть очень недовольны блокадой: она отрезала от них надежный рынок сбыта сырья…

Почему «отечественная война»? И французская армия шла, воодушевленная лозунгом «Отечество в опасности». Потому что Великая Французская революция породила не только ясное понятие о правах и свободах, но и это интересное чудовище – национальную доктрину, о которой мы уже поминали. И звонко щёлкнула эта самая национальная доктрина зубами на всю Европу, уже грозя пожрать всех королей и императоров вместе взятых, и вообще, по-своему перекроить жизнь. Но обошлось покамест; джинна кое-как загнали в бутылку, откуда торчали его щелкающие зубы; и армия российская вошла в Париж как освободительница Франции от тирании Наполеона (нечто вроде генеральной репетиции позднейших «освобождений»)…

И более того, национальная доктрина оказалась предметом очень полезным; лозунги о всеобщем национальном единении взвинчивали истерически и агрессивно, с навязчивой силой призывали забыть о внутригосударственных проблемах и «объединиться против внешнего врага»… И вот, именно в данной войне очень-очень необходимо было разжигание подобных настроений в России. Почему? Прежде всего, потому что наполеоновская армия не для того явилась, чтобы завоевывать Россию или притеснять мирное население. И более всего страшило Александра вовсе не то, что его принудят соблюдать континентальную блокаду, а возможность внедрения в России многих идей, вовсе для императора не желательных. Но мы еще об этом будем говорить. А покамест – несколько фрагментов из уже известных нам раритетных воспоминаний Елизаветы Александровны Яньковой:

«…Разве мы прежде не воевали? То с немцами, то с Турцией, или со шведами – отчего же не повоевать и с Бонапартом? Тогда толковали, что тильзитский мир, очень невыгодный для России, оттого и был так легко заключен нашим государем, что имелось в виду его нарушить при первом удобном случае. Потому неладные отношения между нами и Бонапартом не очень нас смущали: пусть грозит – повоюем…

… Московское дворянство, всегда отличавшееся своим особенным усердием и готовое защищать отечество до последней капли крови, не ожидая воззвания от государя, само от себя вызвалось составить ополчение и дать по числу душ своих крестьян от девяти десятого, что составило более восьмидесяти человек.

(Стало быть, до последней капли крови… своих крепостных! Но далее…)

…Разные были толки насчет пожаров Москвы: одни думали, что поджигают французы; французы говорили, что поджигают русские, по наущению Растопчина… Но в последствии времени было доказано, что именно этот всеобщий пожар столицы и спас Россию от грозившего ей ига…

Но ежели французы избавили нашу местность от своих посещений, отряды казаков, под предлогом, что они разыскивают, нет ли где неприятельских шаек, всюду разъезжали и по селам справлялись, нет ли чего съедобного, а главное – нет ли хмельного. Они не позабыли и нашего села, лазили по подвалам и погребам и, к неописанному прискорбию нашей ключницы-старушки: «приели все, все господское варенье, выпили все виноградное вино, и мало им было этого: и меды-то все какие оставались, и тех не оставили, да два окорока с собою увезли».

Ключница Акулина Васильевна этим очень огорчилась и, рассказывая мне, прибавила: «Ну, матушка, в разор разорили, бездельники, ничего не оставили, кричат: подавай ключи, – не лучше неприятеля, только бы им есть да бражничать. Легко ли, сударыня, сколько их было: тридцать человек!»

Но этим посещением и ограничились, слава Богу, все наши утраты в подмосковном имении, и по близости от нас ни у кого из наших знакомых соседей не были, кроме Головина, жившего в своем имении, в селе Деденеве-Ново-Спасском. Они застигли его совершенно невзначай: это было в простой день, он сидел и обедал с женой и детьми, взглянул в окно и видит, что идут французы; несколько начальствующих лиц и солдаты направляются прямо к дому. Что прикажете ему делать? Он был великий неохотник до иностранцев, а тем паче еще до врагов отечества; однако, скрепя сердце, он предложил им разделить с ним трапезу. Они приняли предложение, но требовали, чтоб и сам хозяин сел с ними и пробовал каждое подаваемое блюдо, опасаясь, может быть, чтобы не угостили чем с отравой. Головин выслал жену и детей из-за стола, а сам стал потчевать незваных гостей. Французы расположились неподалеку от села лагерем и во все время, пока там стояли, вели себя хорошо и смирно, и храмов не только нигде не осквернили, но даже не препятствовали богослужению и просили только не звонить в большие колокола, опасаясь, чтобы войска не приняли трезвона за тревогу и оттого не переполошились по-пустому.

Жену свою Головин, однако, куда-то спровадил с детьми, которых было двое ли, трое ли – наверное не знаю. Ее звали Анной Гавриловной; она была молода, хороша, ну, муж и рассудил, что все-таки безопаснее для молоденькой женщины быть подальше от этих головорезов…»

Однако трагикомедия, она и есть трагикомедия, а все же именно в наполеоновских войнах Испания и Россия впервые применили метод герильи, партизанской войны, активного вовлечения мирного населения в военные действия. Но с каким же мирным населением возможно применять герилью наиболее успешно? Разумеется, там, где сельское население является наиболее зависимым, там, где сохраняются значительные рудименты феодального устройства хозяйства и общества (или просто – принципы подобного устройства мало поколеблены). То есть регионами партизанской войны, естественно, должны были стать Испания Бурбонов и Российская империя. Здесь еще не изжит все же принцип кланового устройства; помещик еще воспринимается не столько как хозяин, сколько как наивысшее клановое звено – «отец», «батюшка». Царь, король – звено наивысочайшее, посредник между людьми и богом. Особую роль играет и тотальное влияние церкви, натравливающей население на «безбожные» наполеоновские войска. С церковью, впрочем, все ясно. Французское «вольнодумство» несло такие идеи секуляризации, «обмирщения» общества, огосударствления церкви, при которых испанское и российское духовенство практически могли бы лишиться своего влияния. Не забудем, что российские территории войны 1812 года – территории, где крепостное право действует стабильно, здесь нет даже «государственных», «казенных» крестьян. Интересна и попытка соединения несоединимого в лозунге, впервые предложенном, – «За царя и отечество». Мы ведь уже знаем, что институт монархии и национальная доктрина мало ладят между собой. Однако в дальнейшем Романовы будут все интенсивнее стремиться соединить несоединимое, и таким образом устремляться самоубийственно к собственной гибели…