Несомненно, Петр не оценил дальновидности мышления своей супруги. Покамест он строил проекты и намеревался быть подобным великому деду, она действовала, всячески дискредитируя мужа слухами и порочащими сплетнями. Так же, как некогда Елизавета, Екатерина пытается выставить себя обиженной, гонимой, едва ли не жертвой. Личные отношения супругов, как мы уже говорили, весьма дурны. Кто в этом виновен? Скорее всего, Екатерина. Петр Федорович склонен смотреть на женщин, как смотрел его великий дед, обоим не импонирует вмешательство женское в государственные дела. Но Петр Федорович явно не понимает, с какой женщиной он имеет дело. Он – «человек прожектов», она – «человек действия», прагматик. Когда-то Петр Великий расстался с Евдокией Лопухиной, потому что она оказалась прежде всего не «женой мужа», а «человеком своего клана». Петр Федорович и Екатерина фактически уже давно не живут совместною семейною жизнью. Екатерина третирует Петра как нелепого чудака. Петр презирает ее за безнравственность, ханжество, двуличие… Имеет ли он право на подобное презрение? Вероятно, в какой-то степени – да. Розная, раздельная интимная жизнь супругов протекает у каждого по-разному. Петр Федорович вступает в близкие отношения с Елизаветой Романовной Воронцовой. В сущности, даже нельзя сказать, что она его возлюбленная, фаворитка; нет, эти отношения более напоминают настоящий брак. (Имеются свидетельства о том, что ко времени переворота Елизавета Воронцова ожидала ребенка от императора. Что сталось с этим ребенком после воцарения Екатерины, родился ли он живым, неизвестно, разумеется. Замужняя сестра Воронцовой, Екатерина Дашкова – горячая сторонница, близкая подруга будущей императрицы. Отец их, прозванный за взяточничество «Роман – Большой Карман», принужден лавировать между Петром III и будущей Екатериной II; после переворота он, конечно, «вышел сухим из воды».) Отношения Петра с Воронцовой – личное пристрастие. Ее отец не может быть ему полезен в политических делах, ее сестра и вовсе на стороне Екатерины. Сама же будущая императрица строит свою личную жизнь на основах совсем иных. Ее «романы» продиктованы не личными пристрастиями, но политической выгодой. Таковы ее отношения с гвардейцами, братьями Орловыми. Такова, по сути своей, ее интимная связь с претендентом на польский престол Станиславом-Августом Понятовским. От этой связи рождается дочь Анна, объявленная законной принцессой, то есть дочерью Петра Федоровича, что, естественно, компрометировало его и делало смешным. («Царевна Анна», впрочем, скоро умерла.)
Летом 1762 года произошел очередной переворот, супруга императора незаконно захватила власть. Тотчас ею были предприняты шаги по легализации захвата. В газетах был опубликован и широко обнародован в публичных устных чтениях манифест Петра III об отречении его от престола; сам Петр был отвезен в Ропшу, где, согласно официальному объявлению, очень вовремя для Екатерины скончался. (Вскоре, как мы знаем, был убит якобы при «попытке к бегству» и другой, крайне опасный для Екатерины человек, Иван Антонович).
Судя по сохранившимся сведениям, Петр пытался вступить с Екатериной в переговоры и упустил несколько возможностей покинуть страну. Официально было объявлено, что он умер от геммороидального припадка, похороны были торжественные, но поспешные. Позднейшие исследователи уже не могли сомневаться в том, что свергнутый император был убит. Возможно даже, что убийство было совершено самолично Алексеем Орловым…
Романовская концепция признала факт убийства. Теперь задача историков была это убийство оправдать. Ситуация складывалась жуткая в своей пикантности. По приказу женщины убит был ее супруг, отец ее ребенка. Итак, чем же оправдать подобное убийство? Историки достаточно осторожно указывают на то, что Екатерине самой грозила опасность: якобы, не прими она вовремя меры (то есть не убей она вовремя мужа?), Петр настоял бы на ее заточении в монастырь. Это утверждение никакой критики не выдерживает и, более того, не соотносится с уже начатой Петром политикой огосударствления церкви. Мы не находим свидетельств о том, чтобы Екатерине грозила хоть какая-то опасность. Напротив, она совершенно не была стеснена в своих действиях. Совершенный ею переворот – лучшее тому доказательство. «Раздельная» жизнь «двумя дворами» вполне устраивала Петра, никаких радикальных мер в отношении своей жены он предпринимать не собирался. Кажется, он наивно полагал, что своим поведением, сменой «партнеров» она компрометирует себя. Он не понимал, что это ее поведение – часть ее практики вербовки сторонников. «Распущенности» Екатерины он наивно противопоставлял свою «прочную связь» с Воронцовой.
Второе оправдание совершенного убийства: «неспособность Петра к правлению». Выдвигая это оправдание, Романовская концепция создавала опасный для самих Романовых прецедент. Оказывалось, что человека, согласно чьему бы то ни было мнению, «неспособного к правлению», вполне логично и как бы и законно – убить! То есть беззаконное убийство трактовалось как логичное, «правильное», и потому как бы и «законное» действие.
Но особенно упирает Романовская концепция, как мы уже говорили, на «антипатриотизм» Петра III. Сюда подверстываются, конечно, его армейские реформы и некоторые шаги к огосударствлению церкви. Любопытно, что в этом последнем Петр III мог опираться на трактат М. В. Ломоносова «О сохранении и размножении российского народа», кстати и до сих пор не преданный широкой гласности. Почему? Вероятно, потому, что реформы, предлагавшиеся Ломоносовым, несли на себе явный отпечаток протестантизма. Он прямо предлагал: «Пусть примером будет Германия». Но, как бы там ни было, конкретные меры по огосударствлению церкви предприняты не были. Екатерина же, естественно, в числе обвинений, выдвинутых ею против Петра, на первое место поставила его якобы намерение ввести «иноверный закон». Привлекая на свою сторону церковных иерархов, она приостанавливает начавшуюся секуляризацию монастырских владений. Но через два года возобновляет ее без лишнего шума… Помимо прочих мотивов Екатерина в период, предшествовавший перевороту, и тотчас по воцарении, стремится заигрывать с церковью, отлично понимая, что в стране сплошной неграмотности человек, говорящий с амвона, – мощное оружие пропаганды…
Надо сказать, что для Екатерины было характерно определенного рода обращение с указами супруга. Так, она широковещательно подтвердила упразднение Тайной канцелярии, но создала Тайную экспедицию – аналогичное зловещее учреждение для борьбы с «внутренними врагами».
О перевороте, совершенном Екатериной, существует достаточно обширная литература. Впрочем, почти вся она, начиная хотя бы с известных «Записок» Воронцовой-Дашковой, носит по отношению к будущей императрице апологетический характер, оправдывает ее действия и всячески стремится очернить императора.
Записки очевидцев переворота, мемуарные свидетельства и оценки, например, секретаря французского посольства в Санкт-Петербурге Рюльера или секретаря саксонского посольства Гельбига императрица впоследствии всячески пыталась уничтожить. Авторы винят Петра за нерешительность и отмечают «равнодушие народа», столь, впрочем, характерное для всей чехарды послепетровских (после Петра I) узурпаций, как мы уже говорили.
Советские модификации Романовской концепции фактически полностью приняли сторону Екатерины. Советские историки волей-неволей фиксируют забавный парадокс: с одной стороны, они, конечно, третируют Екатерину II как «угнетательницу»; с другой – прославляются победоносные екатерининские войны, всячески критикуется и осуждается Петр III за свое «антипатриотичное» поведение, и фактически открыто оправдывается убийство Петра III. То есть открыто проводится мысль о возможности устранения «неспособного» политика-соперника посредством убийства; равно как и о том, что территориальное расширение посредством интенсивных военных действий есть политика наиболее «патриотическая».
Но самым интересным источником, всячески чернящим Петра III, являются мемуарные записки самой Екатерины II. Записки эти многократно цитированы (чаще всего без указания источника), пересказаны, послужили источником большого количества прозаических произведений. При этом очень немногие осознают, что на достоверность этих воспоминаний едва ли возможно полагаться.
