Няня часто рассказывала Энни о том, что цыгане воруют красивых детей и прячут так, что их редко удается найти. Тем не менее девочка не падала духом и бодро шла вперед. От сильного возбуждения она не чувствовала ни голода, ни усталости. Мысль о том, что Нэн навсегда останется у цыган, не давала ей покоя. Она любила эту малышку и готова была на любые жертвы.

Пустившись в погоню, Энни не рассчитала своих сил. Много ходить она не привыкла, к тому же испытания последнего времени сильно повлияли на ее здоровье. Добравшись до Сефтона, через который лежал ее путь, девочка почувствовала сильную усталость и стала оглядываться вокруг в поисках места, где можно было бы передохнуть. Инстинктивно она остановилась у ресторана, где в компании школьных подруг иногда перекусывала сдобными булочками с молоком. При одном только воспоминании об этом рот Энни наполнился слюной. Позабыв про свой цыганский костюм, она вошла и смело направилась к стойке.

Теперь Энни могла убедиться, что маскарад удался. Официантка, вместо привычного «Чем могу служить, мисс?», грубо крикнула:

– Иди, иди, девочка. Мы не подаем нищим. Убирайся, говорят тебе!

Энни возмутило такое обращение. По ее мнению, цыганка, как любой другой человек, имела право за свои деньги получить что угодно. Она хотела было резко ответить, но вовремя увидела неподалеку мисс Джейн Брюс и промолчала.

– Вот тебе пенни, девочка, – сказала добрая старушка, подавая Энни монетку. – На это ты можешь купить себе хороший кусок хлеба на углу Най-стрит.

Глаза Энни сверкнули, губы задрожали. Взяв деньги, она выбежала из ресторана.

– Моя дорогая, – обернулась мисс Брюс к сестре, – ты обратила внимание на необычайное сходство этой цыганки с Энни Форест?

– Я как-то не обратила на нее внимания. Интересно, как поживает бедная Энни, – вздохнула мисс Агнес. – Я думаю, мы можем идти?

И, попрощавшись, пожилые леди ушли, забыв и думать о цыганской девочке.

Энни почти бежала по улице, пока не добралась до маленькой лавчонки, где ей дали хлеба с маслом, колбасы и снятого молока. Невкусная пища и толпившийся в тесном помещении народ произвели на Энни тяжелое впечатление. Ей стало страшно. Она заметила, что люди оборачиваются и с удивлением смотрят на нее. Надо было поскорее уходить.

Наскоро расплатившись, она двинулась дальше и скоро очутилась по ту сторону Сефтона, где местность не была ей знакома. В шести милях от Сефтона лежал городок Оклей, за ним-то и расположился цыганский табор. Энни шла бодро, несмотря на сильную головную боль. Наконец повеяло вечерней прохладой, и усталая девочка принялась мечтать о приюте и ужине. Она собиралась, переночевав в Оклее, пойти в табор рано утром.

Было почти темно, когда Энни вошла в город. Она сильно устала, ноги болели от жесткой обуви. Городской шум беспокоил и пугал ее. Наученная горьким опытом, она не рискнула постучаться в приличный дом, а обратиться в харчевню у нее не хватило духу. Девочка решила, что гораздо безопаснее будет переночевать в стогу сена, тем более что ночь была очень теплой. Хорошо отдохнув на свежем воздухе, она с новыми силами отправится на поиски Нэнси. С этими мыслями Энни поспешила оставить город, предварительно купив хлеба.

Ей посчастливилось: какая-то добрая женщина дала ей хорошего молока, кусок пирога и ласково обошлась с ней.

– Ты из табора, девочка? – спросила она. – Ваш обоз прошел с час тому назад. Цыгане, наверное, расположатся на холме за овсяным полем, как и в прошлый раз. Как это ты от них отстала?

– Меня не было, когда они ушли… Не подскажете ли, как мне туда пройти?

– Иди по большой дороге, потом сверни по меже между хлебными полями… Нет, нет, милая, мне не надо твоих денег. Потешь лучше мою дочку, погадай ей. Она страсть какая охотница до гадания.

Девочка подошла к Энни и положила ей в ладонь серебряную монету. Покраснев до ушей, Энни принялась рассматривать протянутую ей руку и болтать всякий вздор о богатстве, счастье, замужестве с переодетым принцем и тому подобном.

– Ого, какая ты счастливая, Пегги! – воскликнула женщина, вполне довольная предсказанием.

Десятилетняя Пегги оказалась наблюдательнее матери.

– Это не настоящая гадалка, – объявила она. – Она не говорит худого, только хорошее. Не верю я ей. Да она и на цыганку не похожа.

В «Лавандовом доме» царили суета, ужас и смятение. Благодаря самообладанию и выдержке миссис Виллис и наставниц, воспитанницы начали успокаиваться, но когда стало известно, что Энни тоже исчезла, они окончательно потеряли голову.

Общее сочувствие было на стороне Энни. Каким бы безумным ни казался ее поступок, никто не решился осуждать ее. Все воспитанницы, от старших до самых маленьких, понимали, что Энни пустилась в опасную авантюру только из любви к Нэн. Миссис Виллис прочла записку со слезами на глазах и старательно спрятала ее.

Лицо Эстер приобрело почти шафранный оттенок, когда она узнала о поступке Энни.

– Она отправилась разыскивать твою сестрицу, Этти, – прокомментировала Филлис. – Когда я сообщила ей, что случилось с Нэн, у нее было такое лицо… Я уверена, она что-нибудь придумает.

– Своевольный поступок! – с вызовом заявила Дора Рассел.

Но никто не поддержал ее, только Мэри Пирс заметила:

– Своевольный или нет, но во всяком случае смелый и благородный.

– Я лично думаю, что если кто-нибудь и сумеет отыскать Нэн, так это Энни, – проговорила Нора. – Помнишь Филлис, как часто она нам рассказывала о цыганах? Она многое о них знает.

– Да-да, она лучше целого десятка сыщиков, – эхом отозвалось несколько голосов, а потом девочки с упреком повернулись к Эстер. – Теперь тебе придется любить Энни. Поневоле согласишься, что в нашей Энни есть и хорошие стороны.

Губы Эстер задрожали, она встала и, залившись слезами, пошла прочь. Подруги с удивлением смотрели ей вслед. Они и не подозревали, что Эстер Торнтон способна плакать.

Добравшись до своей комнаты, бедная девочка бросилась на постель и дала волю слезам. Никогда еще не случалось ей так горько плакать. Бессмысленное отвращение, жестокость и неприязнь по отношению к Энни пришли ей теперь на память и несказанно мучили ее. Она, как и другие, надеялась, что Энни удастся найти Нэнси. Недаром говорили, что Энни обладает какой-то особой притягательной силой, и Эстер смутно начала сознавать это. Она чувствовала, что Энни пройдет любые испытания, чтобы только найти ее сестру. Самоотверженность девочки, к которой Эстер была так несправедлива, была для нее укором: она дорого бы заплатила, чтобы Нэнси спас кто-то другой.

Несмотря на то, что лед в ее сердце начал таять, Эстер и в голову не приходило оправдать Энни, сказав миссис Виллис всю правду. Такого унижения перед всей школой Эстер вынести не могла. Лежа на постели, она безутешно рыдала, вздрагивая всем телом. Несмотря на глубокое горе, девочка не могла справиться со своей гордыней и обрести душевный покой в покаянии. Она все еще надеялась образумить Сьюзи и заставить ее признаться; а если Энни найдет Нэн, то за такой подвиг ей, конечно, простят все ее прегрешения, и покаяние сделается излишним.

Эстер не особенно любили в школе. Теперь же, зная ее горе, все старались быть с нею ласковыми и предупредительными. И в эту минуту, когда она так горько плакала, кто-то вошел в комнату и положил прохладную руку на ее горячую голову. Открыв опухшие глаза, Эстер встретила кроткий сочувствующий взгляд Сесиль Темпл:

– Миссис Виллис поехала в Сефтон, чтобы ускорить поиски. Она очень беспокоится о Нэнси и Энни.

– О, с Энни ничего не случится, – проговорила Эстер из глубины подушек.

– Энни хорошенькая, цыгане могут украсть и ее. К тому же она такая впечатлительная! Я уверена, она отправилась прямо в табор. И понимаю, почему миссис Виллис так волнуется.

Сесиль опять положила руку на голову Этти.

– Мы все очень сочувствуем тебе, дорогая, – сказала она.

– Что мне проку от вашего сочувствия! – отрезала Эстер.