– Какая ужасная, дурно воспитанная девочка! – вспыхнув, воскликнула Эстер. Никогда еще ей не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь отпускал замечания о человеке в его присутствии.

– Я надеюсь, что она будет строго наказана. Вы ведь не простите ее? – спросила Этти, от гнева растеряв свою обычную застенчивость.

– Полно, полно, милочка, всем нам следует быть снисходительнее друг к другу, – кротко возразила мисс Дейнсбери. – Жаль, что меня здесь не было, когда вы приехали; тогда этого досадного недоразумения не приключилось бы. Энни Форест не хотела вас обидеть. Она взбалмошная, но добрая девочка. Вы со временем полюбите ее. А теперь пойдемте в вашу комнату. Через пять минут позвонят к чаю, вам нужно подкрепиться.

Эстер последовала за классной дамой через холл, затем наверх по широкой, покрытой ковром лестнице. Они поднялись на второй этаж и остановились на площадке. Мисс Дейнсбери сказала:

– Видите эту дверь, дорогая? Она ведет в школьное помещение. По ту сторону – квартира миссис Виллис, и воспитанницы не имеют права входить туда без позволения. Школьная жизнь кипит там, за этой обитой сукном дверью. И могу вас уверить, это счастливая жизнь для девочек, которые хорошо ведут себя. Теперь поцелуйте меня, дорогая, и будьте в «Лавандовом доме» как дома.

– Вы, вероятно, учительница старших классов? – спросила Эстер.

– Я? О, нет. Я преподаю в младших классах английский язык и наблюдаю за порядком. Я люблю детей, моя девочка, и они это знают. Когда с ними случается какая-нибудь беда, они тотчас бегут ко мне. Но не будем терять времени, дорогая, пойдем в вашу комнату, а потом – к чаю.

Мисс Дейнсбери открыла обитую сукном дверь, и Эстер очутилась совсем в ином мире. По ту сторону двери все было нарядным, даже роскошным; по эту сторону – совсем просто: узкие коридоры, голые стены, некрашеные полы без ковров; но вокруг царила удивительная чистота.

Мисс Дейнсбери провела Эстер по коридору мимо нескольких запертых дверей, за которыми слышались разговоры и смех, и, наконец, остановилась у двери с номером 32.

– Вот ваша спальня, милая. Эту ночь вы проведете здесь одна, а завтра приедет ваша соседка, Сьюзен Драммонд. Миссис Виллис уже получила телеграмму от ее родителей.

Насколько неприглядны были коридоры, настолько комнатка № 32 была мила и уютна. Пол был покрыт зеленым сукном, на окне висели занавеси, вдоль стен стояли две неширокие, но опрятные кровати. Возле каждой располагался комод красного дерева, а в углах – два умывальника. В эркере уместилась пара туалетных столиков. В камине весело потрескивал огонь.

– Теперь это ваша комната, милочка. Вы приехали раньше, поэтому можете выбрать себе кровать и комод. Элис потом разложит ваши вещи и уберет сундук. Пригладьте волосы и вымойте руки; я скоро приду за вами.

Через пять минут мисс Дейнсбери вернулась и повела Эстер в столовую.

Они спустились по широкой, не застеленной ковром лестнице и остановились в дверях столовой, откуда слышались звонкие голоса.

– Я представлю вас подругам, а затем провожу к миссис Виллис. За чаем ее не бывает. Председательствуют мисс Гуд или мадемуазель Перье.

– Пожалуйста, позвольте мне сесть возле вас, – взмолилась Эстер.

– Этого нельзя, дорогая. Я присматриваю за маленькими, а они сидят отдельно. Теперь пойдемте. Ваше смущение тотчас же пройдет, вот увидите.

Не тут-то было. За всю жизнь Эстер не смогла забыть того страха, смущения и неловкости, которые овладели ею в длинной, ярко освещенной столовой. Сорок пар глаз были устремлены на нее, пронизывая, будто раскаленными лучами. Она готова была убежать и спрятаться; но вместо этого очутилась, сама не зная как, на конце стола, возле милой девочки с кроткими манерами. Этти машинально ела хлеб с маслом и глотала горячий чай, едва сознавая, что́ она ест и пьет. Жужжание голосов и разговор по-французски, беспрестанно прерываемый замечаниями и поправками мадемуазель Перье, доносились, как казалось Эстер, откуда-то издалека. Голова ее кружилась, глаза отяжелели; утомленная застенчивая девочка чувствовала, что силы покидают ее.

Впоследствии, с удовольствием и любовью вспоминая о времени, проведенном в «Лавандовом доме», Эстер Торнтон не раз удивлялась тому ужасу, который испытала в первый день. Но впечатление было столь сильным, что она не могла его забыть, даже когда каждый уголок милого дома, где протекла ее юность, стал ей знаком до мельчайших подробностей.

В тот вечер, когда она, сидя за столом, в полубессознательном состоянии грызла черствый невкусный кусок хлеба с маслом, сидевшая рядом девочка положила ей на тарелку свежий, только что отрезанный ломтик, шепнув при этом:

– Ешь это, остальное несъедобно. Как не стыдно мисс Перье угощать такой гадостью новенькую!

– Мадемуазель Сесиль, вы нарушаете порядок, вы говорите по-английски, – затараторила француженка, сидевшая во главе стола. – Вы теряете один балл.

Соседка Эстер склонила голову в знак покорности, а Этти, взглянув на нее украдкой, заметила, как она вспыхнула.

Это была самая обыкновенная девочка; но выражение ее лица было так кротко, а взгляд карих глаз столь приветлив, что Эстер, несмотря на свою застенчивость, почувствовала к ней симпатию. Она поняла, что соседка отдала ей свою порцию, и немало удивилась, заметив, что она ест хлеб лучшего качества, чем остальные воспитанницы.

Эстер понемножку ободрилась и стала украдкой разглядывать воспитанниц. Но, неожиданно встретив пристальный, испытующий взгляд той девочки, которая ее так поразила в холле, Этти опустила глаза и снова замкнулась в себя. Между тем веселые глаза похожей на цыганку девочки продолжали лукаво посматривать на новую подругу, кудрявая головка приветливо кивала, но Этти сохраняла неподвижность статуи. Ни за что на свете она не ответила бы на поклон человека, которого считала ниже себя.

После чая была прочитана молитва, и воспитанницы друг за другом стали чинно выходить из столовой. Эстер поискала глазами приветливую мисс Дейнсбери, но ее нигде не было видно.

– Полчаса мы можем говорить по-английски, – сказала соседка Этти, дотронувшись до ее руки, – и большинство девочек идут в рекреационную залу.[3] Там мы садимся вокруг камина и рассказываем друг другу разные истории. Хочешь пойти со мной?

– Хорошо, я пойду, – ответила Эстер, стараясь улыбнуться.

Сесиль взяла ее под руку и через просторный холл ввела в рекреационную залу. Такой большой комнаты Эстер еще не приходилось видеть. Зала была так велика, что два больших камина, топившихся по обоим концам, едва нагревали ее. Массивные висячие лампы давали достаточно света; пол был покрыт матами.

Часть залы была разделена легкими перегородками и драпировками так, что получились небольшие помещения.

– Вот мой уютный «уголок», – сказала Сесиль. – Мы посидим здесь. Видишь, каждая из нас в своем «уголке» хозяйка. Мы можем развесить здесь фотографии, картины – все, что хотим. Тут у нас есть и рабочие столики. Остальная часть залы – общее достояние. У того камина, ближе к двери, располагаются младшие девочки. Мы, старшие, пользуемся камином в этом конце залы. Ты, верно, будешь с нами? Сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– Тогда, конечно, ты будешь на нашей половине.

– И у меня тоже будет свой «уголок»? Как славно придумано! Я бы хотела быть по соседству с вами, мисс…

– Темпл. Но зови меня просто Сесиль. Да, ты спрашивала о наших гостиных. Мы зовем эти «уголки» гостиными. Поначалу гостиной у тебя не будет, потому что ее нужно заслужить. Но я буду часто приглашать тебя к себе. Не правда ли, здесь мило? Жаль, что у меня только одно кресло; на сегодня я уступлю его тебе, а сама сяду на табурете. Я коплю деньги, чтобы купить другое кресло, и Энни обещала его обить.

– А кто эта Энни, служанка?

– Нет, что ты! Наша милая Энни Форест – одно из прелестнейших созданий «Лавандового дома». Она, бедняжка, часто попадает впросак, но мы, если получается, выручаем ее. Едва ли ей удастся когда-нибудь заслужить «уголок», но мы любим ее, и каждая из нас всегда рада пригласить Энни к себе в гостиную. В целом свете нет существа веселее и забавнее!