Когда ему исполнилось двенадцать, Айрин Скотт сбежала с красивым коммивояжером, который заглянул к ним в попытке продать новую сковороду. Предательство матери повлекло за собой две вещи: Силас был вынужден заняться делом, чтобы прокормить детей, и с мечтой Бака стать врачом было покончено.
Бродяга, проходивший через их деревушку, сказал Силасу, что хорошие деньги можно заработать охотой на бизонов на Западе. Слов этого незнакомого человека оказалось достаточно, чтобы старший Скотт, уложив их скудные пожитки, снялся с места и уехал из Кентукки вместе с Баком и девочками, которым было тогда шесть и четыре. Они направились в Додж в старом фургоне, запряженном двумя старыми мулами. С этого момента забота о девочках легла на плечи Бака. Он должен был следить, чтобы они были накормлены и, как выражался его отец, «доведены до ума».
Мать научила Бака читать по тем немногим книгам, что у них имелись: Медицинский альманах доктора Джейн, справочник «Секреты хорошего здоровья», Библия с оборванными краями и потрепанный экземпляр «Антония и Клеопатры» – единственный том из собрания сочинений Шекспира, оставленный еще одним коммивояжером в качестве образца. По тем же книгам Бак учил читать Пэтси и Сисси. Пэтси нравилось читать, как утке плавать, но вот с Сисси было совсем другое дело. Стоило ей попытаться сосредоточиться, как какой-нибудь неожиданный шум, пролетевшая мимо бабочка или пришедшая ей в голову фантазия отвлекали ее, и она застывала, уставившись в пространство. Подобное отсутствие внимания скоро надоело Баку, и он оставил попытки научить Сисси читать. Пэтси же наизусть выучила историю египетской царицы и заставляла Бака и Сисси разыгрывать пьесу вместе с ней.
Зимой 1872 года охотники из Атчисона, Топеки и Санта-Фе впервые сделали полем своей деятельности окрестности Додж-Сити. С появлением железной дороги охотиться стало намного легче – охотники ехали по железной дороге и отстреливали животных из окон поезда. Шкуры грузили в вагоны, стоявшие на запасных путях, забивая их до потолка. Животных уничтожали с такой скоростью, что ко времени прибытия в Додж Силаса Скотта с детьми поголовье бизонов было почти полностью уничтожено.
Они жили как кочевники. Бак пытался присматривать за девочками, но большую часть времени его светловолосые чумазые сестры носились где и как хотели. Друзей у них не было. Они никогда не задерживались на одном месте и не успевали обзавестись друзьями, к тому же городские дети не слишком искали их дружбы. Семья переезжала с места на место как цыгане, устраиваясь всякий раз на окраинах маленьких городков в ветхих хижинах или дешевых пансионах.
Когда канзасские равнины были опустошены, прошел слух, что бизоны сохранились в Техасе, и отец двинулся на юг. К 1867 году власти Техаса и «Пасифик рейлвей» закончили строительство железной дороги до Форт-Уорта, и началась новая бойня. Баку к тому времени исполнилось шестнадцать. Начиная с того дня, когда ему стало невмоготу присматривать за девочками, он в течение двух лет свежевал туши бок о бок с отцом. Те годы запомнились ему как кровавые годы – с утра и до позднего вечера он видел одну лишь кровь, и ему начало казаться, что весь мир купается в крови.
Хороший охотник на бизонов может освежевать от ста пятидесяти до двухсот туш в день, а Бак был одним из лучших. В Техасе он выполнял свою работу, держа нож в одной руке, другая была свободна, чтобы сразу схватить ружье, если появятся индейцы, которые иногда нападали на охотников, недовольные тем, что истребляют животных, являющихся основой их существования.
Бак выучился не только свежевать туши. По очереди с другими охотниками из их группы он растягивал и тюковал шкуры. Вокруг него всегда витал запах смерти, смешанный с запахом крови и сала. Все дни напролет – за вычетом времени на сон – он убивал бизонов и снимал с них шкуры.
Вскоре стало ясно, что и в Техасе поголовье бизонов будет вот-вот уничтожено. Силас Скотт, желая опередить остальных, в 1879 году переехал с семьей на Север. После того как «Нозерн Пасифик» проложила железную дорогу через равнины Монтаны, они пробыли на Севере два года. Скотты и подобные им так поднаторели в своем деле, что за два года уничтожили в том районе всех бизонов. Впервые за десять лет Силас Скотт остался без работы.
Бак предложил отцу заняться фермерством – тогда на Севере можно было купить гомстед, – но Силас и слышать об этом не хотел. С какой стати гнуть спину, возделывая землю, когда они нажили целое состояние охотой? Силас при этом обходил молчанием тот факт, что большую часть этого состояния он истратил на дорогие ружья, ножи с ручками из слоновой кости, виски, женщин и азартные игры.
Они стали охотниками на волков, влившись в многочисленный отряд тех, кто подкладывал яд в бизоньи туши, а потом приходил и снимал шкуры с волков, барсуков, койотов и лис, пришедших покормиться падалью. Когда туши были обглоданы дочиста, доходила очередь до рогов, копыт и костей. Те же вагоны, что некогда перевозили шкуры, теперь везли на восток бизоньи кости. Свежие жженые кости использовались в рафинадном производстве для очистки сахарного сиропа. Выдержанные кости шли на изготовление фосфорных удобрений.
У Сисси оставалось все больше свободного времени. Она, правда, помогала им при обработке волчьих шкур и возне с костями. Она не любила уходить одна, в отличие от Пэтси, которая, бывало, исчезала на несколько недель, а потом объявлялась в лагере с каким-нибудь охотником на бизонов. Мужчины в лагере использовали Сисси, когда это им ничем не грозило. За побрякушку или новую ленту она готова была лечь под любого, и Баку приходилось заниматься не только свежеванием туш, но и оберегать сестру от любителей развлечься.
В конце концов он настоял на том, что им нужен настоящий дом. Отец с годами становился все более рассеянным и безответственным, и Бак решил, что пора ему самому решать все вопросы. Он перевез Пэтси, ее сожителя, Силаса и Сисси в долину Блу-Крик, расположенную высоко в горах Ларами. Здесь они могли выжить, занимаясь тем, чем занимались последние десять лет, и не опасаясь при этом осуждения благовоспитанных обывателей маленьких городков и развивающихся больших городов Запада.
Итак, кровавые годы закончились почти так же быстро, как и начались. Бак по-прежнему охотился, ставил капканы, но все эти занятия были отодвинуты на второй план тем, что происходило с обитателями горной хижины. Он назвал эти годы безумными, и не без оснований. К этому времени его отец окончательно сошел с ума, его прежняя забывчивость и рассеянность переросли в настоящее безумие.
У Бака внутри все переворачивалось при воспоминании о том, как он привязывал отца к кровати, когда ему самому необходимо было отлучиться. Но особенно отчетливо врезался ему в память тот день, когда он в последний раз видел отца живым.
Бак находился не слишком далеко от дома, когда услышал крик. Он занимался своим обычным делом, проверяя капканы высоко в горах, когда до него донесся этот крик, высокий и пронзительный как крик баньши в аду. Он никогда не забудет, как спускался по горному склону вниз к хижине, молясь про себя, чтобы крик прекратился. Но ужасный крик продолжался, достигнув крещендо, когда Бак ворвался в хижину и увидел своего отца, стоявшего над окровавленным телом сожителя Пэтси. Пэтси и Сисси забились в угол и с безумным выражением в широко раскрытых глазах, не прекращая кричать, смотрели, как Силас снимает кожу с друга Пэтси с той же сноровкой и проворством, с какими когда-то снимал шкуры с бизонов.
Бак не колебался ни минуты. Выстрелом из ружья он уложил отца на месте…
Тихий звук, раздавшийся внезапно за его спиной, отвлек его от мрачных мыслей. Он выпрямился на стуле, оглянулся через плечо и увидел Аннику Сторм, сидевшую на краю кровати. Вид у нее был растрепанный и растерянный.
Бак встал и засунул руки сзади за пояс брюк. Она смотрела на него так, что ему снова захотелось встряхнуть ее как следует, но ведь именно поэтому она и смотрела на него так, словно он был чудовищем. Сзади в камине затрещало полено, и вверх в дымовую трубу устремился столб искр. Бак знал, что должен успокоить ее, сказать, что знает, кто она, и что отвезет ее назад, как только позволит погода, но как же, черт возьми, ему не хотелось признавать, что он вел себя как сумасшедший, за которого она его и приняла. Сумасшедший, которым он наверняка станет.
