Увидев их, Эмери вспомнила Одинокого Волка, его-то уж никак нельзя было назвать полудиким. На какое-то время она смогла стереть его образ из памяти. Но сейчас он вернулся. Почти каждую ночь ей снился серый волк, который в ее сознании ассоциировался с ним. Иногда она даже украдкой смотрела через плечо, будто он мог идти следом.

Сейчас их путь лежал вдоль Мэри-ривер, или, как недавно назвали ее, реки Хамболт.

Дорога была однообразной, монотонной и изнурительной. Нервы у всех были на пределе. Отношения между эмигрантами обострились. Ссорились компаньоны, разлад был и в семьях. Но Эмеральда не склонна была никого винить. Высокие горы то и дело вставали у них на пути, то и дело приходилось переправляться с одного берега на другой. Этот изматывающий маршрут кого угодно мог вывести из равновесия.

И еще с каждой милей пути вода становилась все хуже и хуже. В источниках она имела солоноватый вкус, была мутной, то беловатой, словно раствор извести, то желто-зеленой, то коричневой. Собака Зика по кличке Блэкки, напившись этой воды, погибла.

Их преследовали пыльные бури: ветер поднимал в воздух пыль и скручивал ее винтом. Пыльные воронки походили на дьявольских призраков. Трудно было найти траву для животных, она росла только в глубоких ложбинах, где не могло пастись стадо, и мужчинам приходилось спускаться и рвать ее руками.

Никогда до этого Эмери не задумывалась, какую ценность может представлять вода, с каким вожделением будет искать она глазами следы серо-зеленой клочковатой растительности и как будет радоваться, когда найдет. Временами открывались роскошные виды: причудливой формы скалы и холмы, но Эмери уже видела подобные красоты раньше, и если у их подножия не текли ручейки, они теряли для нее всякую притягательность…

Достигнув устья Хамболт, они остановились на отдых. Здесь река разделялась на множество ручейков, маленьких соленых озер и заболоченных лужаек. Воды было вдоволь и травы тоже, и они могли отдохнуть перед тяжелым переходом, ждавшим их впереди.

Однажды вечером, выйдя набрать немного противной на вкус воды, Эмери встретила Мэйса Бриджмена. Она была без провожатого: Бена вызвали посмотреть на загноившуюся рану на ноге одного из волов.

– Привет, Эмеральда.

Мэйс шел пешком. Очевидно, он только что вымыл голову, так как волосы его были влажными. Он выглядел уставшим, ослабевшим, таким, каким Эмери его никогда не видела, и казался старше своих лет. Морщинки у глаз углубились, лицо потеряло прежнюю насмешливость и самоуверенность.

– Привет, – ответила Эмери.

Как часто в пути она молила Бога о том, чтобы он остановился возле нее и поговорил с ней, но нет, она могла встречаться с Мэйсом только во время еды, когда наступала очередь Бена кормить его.

– У тебя все в порядке? – спросил он, помолчав.

– Что ты имеешь в виду? Я вымотана, все мои платья, которых у меня немного, превратились в лохмотья, я уже не мечтаю больше ни о чем, кроме как о глотке свежего лимонада и салата из овощей, плохо сплю, замужем за человеком, которого ненавижу. И ты еще спрашиваешь, в порядке ли я! Разве это не кощунство с твоей стороны?!

– Извини, я не хотел обидеть тебя. Просто хочу знать, он… Бен не обижает тебя? Хорошо к тебе относится?

– Полагаю, что да. На свой манер.

– В последнее время ты неважно выглядишь. Я хотел бы, чтобы ты была счастлива.

– Но я несчастлива. Неужели ты ждал другого ответа? Я… – Она хотела сказать ему, что любит его, а не Бена и может быть счастлива только с ним, но гордость не позволила ей сделать этого.

Раздражение, копившееся в ней, требовало выхода:

– А ты, я думаю, вполне счастлив.

– Что? – Мэйс застыл, словно не понимая вопроса.

Эмеральда продолжала резким, сварливым тоном:

– Теперь тебе уже никто не может помешать позвать Труди для ублажения души и тела, не так ли?

– Я не разговаривал с Труди после твоего замужества, – холодно ответил Мэйс.

– Я не верю тебе.

Он сердито повел плечами:

– Ты можешь не верить мне, Эмеральда. Это твое дело. Но это правда. Мы были с Труди друзьями, всего лишь друзьями. Ты не хотела с этим мириться или не могла. Но так было. А теперь между нами все кончено. Я не могу точно сказать, почему, но это так.

Эмеральда подняла ведро со зловонной водой и пошла в лагерь, оставив его стоять, где стоял. «Он лжет, – говорила она себе. – Такой мужчина, как он, не может обходиться без женщины, тем более что Труди всегда под рукой».

В тот же вечер, чуть позже, когда Эмери зашла к Гертруде взять у нее несколько бисквитов, она поразилась произошедшей с Труди переменой. Вид у нее был усталый, она похудела, глаза покраснели. Неужели Труди плакала?

Ну и что, думала Эмери, возвращаясь к себе. Ей нет дела до того, что у них происходит с Мэйсом. Ее это больше не должно интересовать, у нее есть муж.

Зик Йорк потянулся. Открыв глаза, он застонал. Медленно, покачиваясь, он сел. Голова гудела, как пчелиный улей.

Все дело в патентованном лекарстве Уайта Тетчера. Конечно, он совершил глупость. Но жажда так мучила его, что он решился выпить то единственное, что оказалось под рукой: эту целебную воду. Кроме того, Уайт, подмигнув, заверил его в том, что он заодно излечится от катара.

Солнце давно встало, а он все лежал в повозке на грязном одеяле среди съестных припасов и оборудования для устройства доков. Шум снаружи свидетельствовал, что Билл уже на ногах и разводит костер.

– О черт…

Зик тряхнул головой, словно стараясь прояснить мозги. Он ненавидел эту сухую, безводную землю, эту Сорокамильную Пустыню впереди, проклятого Билла, который вечно ругает его за любой промах, называет тупицей и высмеивает при каждом удобном случае.

Он лежал, прислушиваясь к обычному лагерному шуму, пытаясь заставить себя подняться. Неподалеку раздавались пронзительный детский крик, скрежет железа, женский голос.

«Это Эмеральда. Должно быть, готовит завтрак своему мужу, Бену Колту», – подумал Зик.

Зик представил ее такой, какой она была в ту ночь игры в фараона, освещенная лампой, в разорванном платье. Он без конца укорял себя за то, что не сумел тогда выиграть. А ведь победа была близка. Он мог бы иметь ее постоянно, когда только пожелает и как пожелает.

Проклятие!

Однако то, что девчонка замужем, еще ничего не меняет. Замужняя молодка ничуть не хуже той, что еще в девках, а может, и лучше. Она уже понимает, что к чему, и сможет по достоинству оценить то, что он ей предложит. А если и не оценит, тоже не велика беда.

Зик не раз вспоминал ту сцену, когда упала палатка, облепив тела, которые двигались в совершенно очевидном акте. Он облизал тубы, наслаждаясь сладострастной фантазией. Как бы ему хотелось приподнять палатку, стащить с девчонки Бена Колта и занять его место…

Он уже был готов сделать это, когда почувствовал на плече руку Мэтта Арбутнота. А с другой стороны на него смотрел Саул Ригни.

Он тогда был слишком пьян, чтобы драться. Но в другое время он бы не стал медлить. И если бы не этот ее проклятый муженек, ползущий повсюду за ней следом, словно ящерица…

Во рту у него было мерзко. Он перевернулся и сплюнул на одеяло. Затем, повинуясь внезапному импульсу, он встал на четвереньки и пополз к задней части повозки. Отодвинув доску, он запустил руку в открывшееся пространство. Там, под фальшивым дном повозки, хранилось то приятное, тяжелое, завернутое в ткань, ощупывать которое было почти так же приятно, как и женские прелести.

Золото! Девять чудесных маленьких бочонков.

Никогда в жизни Зик не мог и мечтать, что улыбнется такая удача. Мальчиком он был для всех тупицей-Зиком, не способным выучить буквы, постоянно битым отцом, пока в возрасте тринадцати лет он не решился убежать из дома. Потом его опять бил и издевался над ним, как мог, бродяга, подобравший его на дороге. Но он рос и крепчал с годами, пока его не перестали бить окружающие. Настала его очередь. Да, он уже не был таким тупым, как раньше. Его подцепил Билл. Он решил, что они станут калифорнийскими королями. У них будут собственные порты и доки, свои корабли. На этом можно сделать сумасшедшие деньги!