– Мэйс, – наконец решилась она. – Я должна тебе кое-что рассказать…

– Не надо мне ничего рассказывать, Эмеральда. Я никогда не спрошу тебя ни о чем. Что было, то было, и не надо ворошить прошлое.

Она вздохнула, вспоминая безумную ночь с Одиноким Волком и то удовольствие, которое он сумел доставить ее телу.

– Да, наверное, ты прав…

Мили пути остались позади, и вот уже показался лагерь. Тимми и остальные приотстали.

– Иди в лагерь, Эмеральда. Уверен, что тебя встретят с радостью. Я вернусь назад, посмотрю, как там остальные. Лошадь Тетчера подвернула ногу и требует особого внимания.

Эмери неохотно спешилась возле круга повозок. Мэйс помахал ей рукой и ускакал назад, и Эмеральда пошла к повозкам. Было темно, и повозки отбрасывали лиловые тени.

Первой, кого она увидела, была Труди. Она сидела на скамеечке возле своей повозки и кормила Кальфа из грубой самодельной бутылочки. Труди подняла глаза и, увидев Эмери, вскочила на ноги.

– Эмери, Эмери! – с криком выкатилась из повозки Сюзанна, кудряшки ее развевались на бегу. Она упала в объятия Эмеральды и прижалась к ней. – Эмери, ты вернулась! Как хорошо!

Вот она и дома.

Вокруг нее стали собираться женщины. Они наперебой расспрашивали ее. Где Тимми? Что с мужчинами? Все ли они живы-здоровы? Запинаясь, Эмери заверила их, что все прошло хорошо, единственная неприятность постигла лошадь Уайта, но и она всего лишь подвернула ногу, что Мэйс с остальными вот-вот будут на месте.

Труди вздохнула с облегчением.

– Значит, с Мэйсом все в порядке, – удовлетворенно произнесла она.

– Да, не волнуйся. Труди опустила глаза:

– Вчера мы похоронили Маргарет и Оррина. Билл Колфакс прочел заупокойную молитву. Мы положили камень на их могилу и выцарапали их имена.

– Ох…

И тут Эмери заметила любопытные взгляды, которыми женщины оглядывали ее необычную одежду и прическу. Только сейчас до нее дошло, как она выглядит в их глазах. Лицо и руки ее были в грязи, исцарапаны, покрыты ссадинами и синяками. В грязи были волосы и одежда.

– Боже! На тебе индейское платье! – услышала она женский голос. Чей? Наверное, Кэтти.

– Да. Они забрали мою одежду. Не знаю, что они с ней сделали, – неохотно объяснила Эмеральда. Ей вовсе не хотелось отвечать на вопросы. Больше всего ей хотелось забраться в повозку, с головой закутаться в одеяло и плакать, пока не иссякнут слезы.

Но женщины продолжали смотреть на нее, все, включая Труди.

– Я не хочу больше ни о чем тебя расспрашивать, – шепнула она Эмери. – Представляю, как тебе хочется скорее все забыть.

Девушки переглянулись. «Она знает, – подумала Эмеральда. – По меньшей мере часть из того, через что мне пришлось пройти».

Она почувствовала себя грязной в прямом и переносном смысле. Радость от возвращения домой померкла. По дороге она думала о малыше Кальфе, представляла, как будет нянчиться с ним, но сейчас сердце ее обледенело.

– Знаешь, Кальф оказался крепким малым, – сказала Труди, – по крайней мере сосет он прекрасно. Бен Колт сделал ему бутылочку из старой спринцовки. Представляешь, сработало!

Эмеральда села на землю и взяла малыша на руки, как учила ее Маргарет. Малыш был сухой и чистый. Он крутил головкой и размахивал кулачками.

– Привет, Кальф, – сказала она.

Малыш посмотрел на нее. Его голубые глаза были яркими и тревожными, как у птицы. И в них было что-то, что внезапно напомнило ей Маргарет. Эмери склонилась над ним и заплакала.

Через несколько минут подъехали остальные. Эмеральда положила ребенка в корзину и пошла им навстречу. Мгновенно они с Тимми оказались окруженными толпой эмигрантов. Все они, и те, кто был поближе, и те, кто оказался позади, с пристальным вниманием смотрели на нее.

Уайт Тетчер хвастливо сообщил всем, что едва не угодил под стрелу индейца. Зато сам убил двоих и одного ранил.

– Мы убили то ли шесть, то ли восемь этих дикарей, – продолжал он. – Вы бы видели, как они убегали! Как куропатки, бросились врассыпную. Мы их выбили почти всех, по крайней мере мужчин. Мэйс не дал нам расправиться с женщинами и детьми. Сказал, что от них вреда не будет. По мне, хороший индеец – мертвый индеец, не важно, самка или детеныш.

Эмери в ужасе смотрела на него. Они с Тимми ждали остальных в низине, возле ручья. Они слышали перестрелку, но не видели боя. А Мэйс ничего не сказал ей об этом.

– Вы хотите сказать, что выбили весь… весь их лагерь? – еле слышно спросила она, думая об Одиноком Волке.

– Почти. – Уайт усмехнулся. – По крайней мере попытались. Эй, что с тобой? Только не говори, что тебе жалко этих дикарей!

– Мне… нет…

– После того что они сделали? Они, должно быть, обращались с тобой как с королевой, если ты так убиваешься из-за того, что кое-кого из них пришлось пристрелить.

Она вспыхнула.

– Нет, они не обращались со мной как с королевой, они…

– Они сняли скальпы с Маргарет и Оррина, это чтобы ты освежила свою девичью память, – резко перебила Марта Ригни. – Или ты в это время занималась продолжением рода этих ублюдков и поэтому ничего не заметила?

Глаза ее шарили по фигуре Эмеральды.

– Может, вы решили, что я сама напросилась к ним в плен?! – возмущенно воскликнула Эмери.

– Ну. – Марта сморщила нос. Взгляд, которым она смотрела на Эмеральду, все еще одетую в индейскую одежду, был весьма красноречив.

Кровь прилила к щекам Эмеральды. Но тут кто-то мягко тронул ее за плечо.

– Пойдем, дорогая, пойдем к костру, – сказала Гертруда Вандербуш. – Тебе надо отдохнуть, почиститься. Побудь с нами, пока привезут повозку Уайлсов. У Труди найдется платье, которое придется тебе в пору. И не обращай внимания на Марту – у нее мозги направлены только в одну сторону. Незамужние девушки словно кость у нее в горле, особенно такие симпатичные, как ты.

Ночь накрыла всех своим темным покрывалом. Небо усыпали звезды, полная луна заливала лагерь колдовским светом. Эмеральда сидела возле костра Вандербушей. Она дрожала, хотя Гертруда и укутала ее плечи шерстяной шалью.

Она, как смогла, вымылась в ушате воды. Гертруда не пожалела для нее доброго куска мыла, и Эмери смогла отмыть от грязи и волосы. Влажные кудри рассыпались по спине, оставив след на платье, которое одолжила ей Труди. Платье с оборками вокруг выреза горловины и по подолу, украшенное резными деревянными пуговицами, было свободновато под мышками и на груди, но зато было чистым, а это – главное.

– Хорошая моя, с тобой все в порядке? – участливо спросила ее Гертруда. – Ты такая бледная. Муж и Пьер скоро привезут то, что осталось в повозке Уайлсов, тогда посмотрим, с чем индейцы тебя оставили.

Гертруда подбросила еще палочек в костер. Труди была в повозке, разделив постель с тремя ребятишками Уайлсов. Эмери слышала, как она разговаривала и смеялась с ними.

«Если бы не Мэйс, – думала Эмери, – я могла бы полюбить Труди. Впрочем, может, я и сейчас ее люблю».

Но Мэйс по-прежнему стоял между ними. И всего лишь час назад, спустившись к реке за водой, Эмери застала там Мэйса и Труди. Они обнимались.

Она так заспешила уйти, что ведро больно ударило ее по ногам. «Ну и пусть, – со злостью подумала Эмери, – так тебе и надо!» Сейчас она сидела у костра Вандербушей и чувствовала себя такой одинокой, как никогда в жизни.

Из повозки доносилось пение. Труди баюкала малыша. Теплые, родные звуки лагерной жизни окружали ее. Мычали волы, время от времени ржали лошади, кто-то смеялся, стучали по железным мискам оловянные ложки, напевно играла скрипка. Она с ужасом подумала о том, что, если бы не Мэйс, она никогда бы уже не смогла вернуться сюда.

Только одна мысль не давала ей покоя: зачем Уайту Тетчеру понадобилось громить индейский лагерь? Жив ли Одинокий Волк?

Эмери вспомнила его гибкий, стройный стан и представила, как он падает, сраженный пулей в грудь. Из головы не выходил сон – смерть желтоглазого волка… Однако глупо верить в сны… Одинокий Волк не мог погибнуть.