– Да нет, ты напрасно так говоришь. У нее просто месячные. Скоро все пройдет.

– Женщина, которая болеет каждый месяц, не может считаться сильной, – категорично заявила Марта.

Три собеседницы отошли от костра, но Эмери все же могла их слышать.

– Ты ведь о ней ничего не знаешь, не так ли? – продолжала Марта. – Кроме того, что она сирота и жила на плантации в Батон-Руже?

– Я знаю достаточно, чтобы считать ее хорошей работницей. Она здорово мне помогает.

– Она не будет тебе помогать, когда сама забеременеет, – сказала Марта. – А это может произойти в любую минуту. При том количестве мужчин, которые восхищенно смотрят ей в спину…

– Я не заметила ни одного, кто бы засматривался на нее.

– Тогда ты, голубушка, не отличаешься наблюдательностью. Я-то их прекрасно вижу. Один из них – Чарлз Моррис, он просто глаз с нее не сводит; другой – Зик Йорк, он едет с пастором, но, похоже, он такой же пастор, как я. Попомни мои слова, присматривай за девчонкой, а то беды не оберешься. Обязательно наблудит.

Эмери гневно вспыхнула, услышав последнее слово.

Но тут, к ее удивлению, на защиту выступила Гертруда.

– Я бы на твоем месте попридержала язык за зубами. Если девушка красивая, это не значит, что она гулящая. – Гертруда усталым жестом поправила прядь седых волос, выбившихся из-под чепца.

– У тебя самой две дочери, Гертруда. И ты хочешь сказать, что готова отпустить их от себя?! – Широкое лицо Марты выражало триумф. – Впрочем, пока я с вами, не допущу никаких шашней. За это я отвечаю. И Бог следит за нами.

– В этом я не сомневаюсь, – сухо заметила Маргарет.

– Не обращай внимания на эту склочную Марту Ригни, – неприязненно пожав плечами, сказала Маргарет, когда Эмери помогала ей мыть посуду. – У нее была нелегкая жизнь. Она ничего не видела, кроме тяжелой работы, и слишком буквально понимает заповеди Господа.

Эмери улыбнулась. Как бы ей хотелось отблагодарить Маргарет за ее доброту: взяла ее с собой в это путешествие, оберегает от злых языков, заботится о ней и с таким участием отнеслась к ней, услышав историю ее вынужденного бегства из дома.

Этой ночью Эмери видела странный, тревожный сон. Ей снилось, что она карабкается по крутому каменистому склону. Что-то очень жизненно важное зовет ее на вершину. Скалистый откос не имеет ни трещины, ни выступа. Ей надо, очень надо отыскать ступеньку… Но самым загадочным в ее сне было то, что на вершине холма ее ждали трое мужчин. Одним из них был Мэйс Бриджмен. Ветер трепал его пшеничные волосы, на губах играла самодовольная усмешка. Второй был доктор Бен Колт с горько поджатыми губами, а третьего она никогда раньше не видела. Лицо его было смуглым, выражение – диким и варварским. Его янтарно-желтые глаза напоминали глаза лесного хищника. Казалось, они пронзают ее насквозь, уводят за собой куда-то. Во всем его облике было что-то волчье…

Эмери проснулась в испарине. В палатку проникал свет, вот-вот рассветет. «Какой странный сон, – подумала она. – Что все это может означать?»

Сейчас их путь пролегал по настоящим прериям. Утром они пересекли ручей – исток какой-то речки. Вода в ней была прозрачной и вкусной, но и правый, и левый берег покрывал зыбучий песок. Саул Ригни сломал ось, и им пришлось ждать несколько часов, пока он отремонтирует ее.

Каждый старался полнее использовать передышку. После обеда в тени тополей, росших у берега речушки, Эмери взялась заниматься с Тимми письмом. Пока мальчик трудился, девушка решила немного порисовать.

Справа от нее паслись волы и лошади. Труди собирала цветы. Она была без головного убора, и ее золотистые волосы сверкали на солнце. Слева старый Рэд с сыновьями разделывал только что подстреленную антилопу. Но Эмери решила не рисовать эту сцену. Старый Рэд обещал всех угостить свежим мясом, однако, глядя на окровавленную тушу животного, облепленную черными мухами, Эмери сомневалась, что трапеза доставит ей удовольствие.

«Как красива эта земля, – думала Эмери, устремляя взгляд на цветущие поляны. – Как жаль, что я не могу передать всего разнообразия красок этого мира». Трава напоминала зеленоватое море перед штормом, сходство усиливал ветерок, вызывавший волнообразное движение трав. Местами они достигали человеческого роста, повсюду были разбросаны яркие пятна цветов: от золотистого до индиго, всех оттенков не перечесть. Кое-где виднелась земля, окруженная островками травы, текли ручейки, образовывая болотца. На пути им попадались черепа оленей и волов, иногда они слышали зловещий волчий вой или скулящий лай койотов. Несколько раз им встречались стада антилоп, таких грациозных и изящных, что казалось кощунством подстрелить их и съесть.

Здесь в отличие от района Канзас-ривер они не встретили ни одного индейца, хотя Мэйс не исключал возможности такой встречи, так как знал, что с Севера двигаются поннесы.

– Правда, я не думаю, что они сейчас представляют опасность, – добавил он. – Десять лет назад их здорово потрепало одно немногочисленное племя, и они не хотят себе неприятностей.

«Индейцы!» Эмери вздрогнула. Вечерами у костра индейцы были излюбленной темой разговоров. Уайт Тетчер рассказал об одной семье, в которой индейцы перерезали всех взрослых, сняв с них скальпы, а восьмилетнего мальчика увели с собой, и о нем до сих пор ничего не известно.

– Чего они хотят, эти индейцы, так это белых женщин, – доверительным шепотом сообщила Марта Ригни. – Они охотятся только за ними.

Мэйс, услышав это, расхохотался.

– Я думаю, им вполне хватает забот со своими. Во всяком случае, известно, что женщины у индейцев превосходят числом мужчин.

Марта явно была раздосадована и продолжала настаивать На своей версии.

Часам к трем пополудни повозка была починена, и караван двинулся дальше. И как только начали вращаться колеса, на пути Эмеральды возник Зик Йорк.

Зик был угрюмым узкогрудым мужчиной лет около сорока, неряшливо и безвкусно одетый. Руки у него были длиннее, чем у нормальных людей, а плечи вечно ссутулены. Челюсть выдавалась вперед, рот с крупными желтыми зубами был всегда приоткрыт, будто он забывал его вовремя закрывать.

Йорк был искусным свистуном. Своим свистом он подманивал животных и птиц, которых мгновенно хватал и утаскивал к себе в повозку.

Эмеральде он не нравился, хотя она не могла бы назвать причину. Он всегда обходился с ней вежливо, правда, шарил глазами по телу. Но в конце концов большинство мужчин смотрели на нее похотливо. К мужским взглядам она привыкла. И еще, Зик ведь путешествовал с пастором, человеком набожным, который наверняка наставлял его на путь истинный.

Правда, и сам пресвятой отец Билл Колфакс вызывал у нее двойственное чувство. Он почти ни с кем не разговаривал и вообще избегал общения, что само по себе было странным для пастыря. Билл сказал, что они везут оборудование для лесопильного завода.

Эмеральда не совсем понимала, зачем пастору лесопильный завод, не говоря уже о том, что все необходимое для этого гораздо проще и дешевле было бы купить в Калифорнии.

Однако сейчас не время рассуждать об этом. Возникла более насущная проблема: куда-то пропала собака Тимми.

– Эмери, прошу тебя, помоги мне найти собаку, – попросил мальчик. – Эд – всего лишь щенок, боюсь, он может потеряться и не найти нас. Трава здесь такая высокая, что он ничего не увидит за стеблями.

Эмери рассмеялась:

– У него для этого есть собачий нюх, малыш. Он найдет нас по запаху, я уверена в этом.

– Но, может, он недостаточно подрос, чтобы уметь ориентироваться по запаху, – продолжал канючить Тимми. – Он еще совсем малыш, помоги мне найти его, Эмери! Сьюзи слишком мала, мама занята, а Жан и Боб помогают управиться со стадом.

– Ладно, давай поищем.

Эмеральда принялась за поиски пса. Тщательно исследовав поросшую травой поляну, она вдруг вспомнила про пса Билла Колфакса. Частенько из-под повозки раздавались лай и скулеж. Блэк имел нрав не из лучших, не мог ли он…

Оставив Тимми одного, она подошла к повозке Билла и Зика, которая на этот раз оказалась в ряду последней. Билл хлестал своих волов по спинам, оставляя на животных кровавые метки. Чувствовалось, что беднягам часто достается от хозяина.