Даже издалека Криста видела жгучую ненависть, горевшую в невообразимо синих глубинах его глаз.

– Господи, – изумленно выдохнула Кори. – Надо подойти.

Не отрывая глаз от человека в клетке, Криста двинулась, побуждаемая Кори, в первые ряды. У нее сдавило сердце от жалости – даже самый закоренелый преступник не заслуживал подобного обращения.

Палка снова ткнула Лейфа в ребра. Он схватился за железные прутья и зарычал, зная, что если не сделает этого, на теле появится новая отметина от палки. Шрамы были у него на ногах и руках, на спине, на запястьях и лодыжках от оков, которые он был вынужден носить.

Не обращая внимания на рев толпы, собравшейся перед клеткой, на людей, показывавших пальцами и корчивших рожи, он взглянул на изящное создание, которое проникло к нему между прутьями. Это существо люди называли обезьяной. Лейф называл его Альфином – маленьким эльфом. Это был его единственный друг, и он очень дорожил этой дружбой.

Лейф разговаривал с обезьяной так, будто она могла понять его, он говорил ей, что однажды найдет способ выбраться из клетки, освободится от оков, делавших его бессильным против тюремщиков. Однажды он заберет у жирного Снивли палку и основательно пройдется по его хребту.

Обезьяна закричала, запрыгала, когда Снивли снова принялся вгонять Лейфа в ярость. Толпа заревела, отхлынула от клетки, начала понемногу рассеиваться. Люди увидели то, ради чего пришли, – дикаря в клетке. Когда он снова поднял голову, остались всего две женщины. Одна – рыжеволосая невысокая симпатичная, хотя и не из тех, что ему нравились – слишком она походила на ребенка. Другая, блондинка, была высокой, роскошной, созревшей для мужских объятий, с кожей кремового цвета и губами, созданными для страсти. Лейф ощутил напряжение в паху. Было приятно сознавать, что как тюремщики ни пытались, они не сломили его. Хорошо знать, что он все еще мужчина.

Он усмехнулся обезьяне:

– Вот женщина… настоящая женщина. Она могла бы воспламенить кровь одним взглядом этих чудесных зеленых глаз.

Альфин отозвался, будто понял. Блондинка сказала что-то другой женщине, повернулась и направилась прочь. Лейф видел, как налетел ветерок и сдул с нее шляпу. На плечах лежали пряди густых золотистых волос, сиявших на солнце. Она нагнулась за шляпой, и, несмотря на свободный наряд, скрывавший прелести, Лейф мог бы сказать, что у нее очень тонкая талия и полноватые бедра.

– Видишь, Альф. Вот женщина, созданная для наслаждения. Если бы не клетка, я бы задал ей скачку, которую она еще долго вспоминала бы, скачку, которая доставила бы удовольствие нам обоим.

Ухмылка исчезла с его лица, когда блондинка повернулась к нему. Щеки ее пылали, зеленые глаза горели. Лейф невольно отступил от прутьев.

– Как вы смеете!

Несколько секунд он стоял неподвижно, недоумевая, как эта женщина могла его услышать.

– Вы – грубое вульгарное животное! И как я могла думать, что вас надо пожалеть. Ах, как я ошиблась!

Она взглянула на него, и взгляд этот был еще свирепее того, каким он пугал толпу. Женщина повернулась и направилась обратно к подруге, прежде чем Лейф осознал, что она говорила с ним на его родном языке.

– Подождите! – крикнул он вдогонку. – Не уходите! Не уходите! Простите меня. Я не знал, что вы меня понимаете. Я не хотел оскорбить вас. Клянусь, я никогда не оскорбил бы женщину!

Блондинка подняла голову, но продолжала идти, а подруга нагоняла ее.

– Пожалуйста, умоляю! Мне нужна ваша помощь.

В горле образовался комок. Каждый день приближал его к помешательству; он смутно предположил, не случилось ли это.

– Заклинаю вас, вернитесь, пожалуйста. Умоляю. – Он замолчал на секунду. – Вы – моя… единственная надежда.

Она остановилась и продолжала стоять спиной к нему несколько долгих мгновений. Потом она повернулась и направилась обратно к клетке. Он не сошел с ума; она и правда поняла его. Лейф не чувствовал своих слез, пока не моргнул, и они оросили тяжелую щетину на щеках, превратившуюся в бороду.

Он утер слезы прежде, чем женщина их заметила.

– Простите меня, – произнес Лейф, когда она подошла к клетке. – Я знаю, что оскорбил вас, но не намеренно. Вы говорите на моем языке. Больше никто меня не понимает. Я пленник и отчаянно нуждаюсь в вашей помощи.

Лейф видел, что она хмурится, но уже не сердится.

– Язык, на котором вы говорите… откуда вы его знаете?

Она произносила слова ясно и достаточно отчетливо, чтобы он понял ее.

– Так говорят там, откуда я прибыл.

– Это невозможно. Никто не говорит на древнеисландском языке вот уже больше трехсот лет.

– На острове Драугр мы на нем говорим.

– Остров Драугр? Никогда о таком не слышала.

Его сердце затрепетало. Один промах, одно неверное движение, и женщина уйдет, а с ней исчезнет единственный шанс получить свободу.

– Я уплыл оттуда полгода назад. Мой корабль разбился о скалы далеко к северу отсюда. Я сильно пострадал, когда меня вынесло на берег.

– Вы потерпели кораблекрушение?

Он кивнул.

– К тому времени, когда я выздоровел настолько, чтобы понять, что произошло, меня схватили и продали человеку, который посадил меня в эту клетку.

Блондинка кусала полные губы ярко-розового цвета. Лейф поразился, ощутив при взгляде на нее новый порыв желания. Прожив последние шесть месяцев как животное, он и не думал, что это возможно.

– Меня зовут Лейф.

Она взглянула на его запястье и увидела струйку крови, сочившейся из свежей ранки от кандалов.

– Лейф, мой отец говорит на вашем языке гораздо лучше меня. Он сможет поговорить с вами, помочь вам выбраться из этой клетки.

– Значит, вы вернетесь и приведете отца?

– Да.

– Как вас зовут?

– Криста Харт.

– Поклянешься ли ты в этом честью, Криста Харт?

На мгновение она удивилась.

– Да. Я клянусь в этом честью.

Он легко кивнул. Смотря Кристе вслед, он вдруг почувствовал себя обессиленным. Все это время его поддерживала надежда. Теперь он расслабился и даже сомневался, что выживет, если эта женщина не вернется.

Лейф сел, обезьянка взобралась ему на плечо. Вместе они будут ждать прихода Снивли и его помощников. Люди отведут его в другую клетку, накормят, напоят, как животное, обольют холодной водой, чтобы поддержать чистоту.

Грудь сдавило. Может быть, она придет завтра.

Он думал о густых золотистых локонах, уложенных назад и обрамлявших красивое лицо с живыми зелеными глазами, думал о теле, созданном богами, и молился о том, чтобы она была больше, чем просто красавица.

Молился о том, чтобы Криста Харт была человеком чести.

Криста торопливо вошла в свой городской дом в районе Мейфэра и направилась по коридору в кабинет отца. Поскольку она приехала прямо из цирка, Корали следовала за ней.

Криста распахнула дверь кабинета, не дожидаясь приглашения.

– Отец! Вы не поверите…

Она замолчала, увидев Мэтью Карлтона, поднимающегося с кресла рядом со столом отца. Она не ожидала его увидеть, хотя последнее время он бывал в доме все чаще.

Отец тоже поднялся:

– Что такое, моя дорогая? Надеюсь, не проблемы с газетой?

Она взглянула на Мэтью. Теперь он открыто ухаживал за ней, хотя Криста еще не была уверена, как должна относиться к нему. Мэтью был умным и интересным собеседником, а светло-каштановые волосы, ореховые глаза и строгие черты лица добавляли ему привлекательности. Отец считал, что из него получился бы хороший муж. Мэтью тоже считал, что они очень хорошо подойдут друг другу.

Конечно, вполне возможно, что его интерес подогревался приданым Кристы, весьма внушительным, а также наследством, полученным от матери.

– Нет, отец, с газетой это никак не связано.

Она снова взглянула на Мэтью, не зная, почему не решается говорить в его присутствии. Корали стояла в дверях и с нетерпением ожидала, что скажет профессор, когда Криста расскажет о человеке в клетке.