— Здесь ведь не упомянуты челюсти, приплюснутый нос или миндалевидные глаза, не так ли?

— Нет, не упомянуты, — ответила я.

Позднее ко мне пришло осознание. Если я не упоминала этих деталей, разве можно было составить полный словесный портрет? Почему полиция не записала все подробности? Когда мне продемонстрировали недостаточность моего заявления, я не могла даже подумать, что это чужая вина. Пэкетт в этом пункте победил.

— Итак, вы увидели этого… индивидуума вновь на Маршалл-стрит, и произошло это в октябре — верно?

— Да.

— Из ваших показаний я понял, что вам пришлось — поправьте меня, если я ошибаюсь, — сделать усилие, чтобы припомнить черты лица этого человека при воссоздании картины происшествия, это так?

— Да.

— А затем вы сделали вот что: вернулись к себе в общежитие и восстановили те черты, которые запомнились вам во время встречи на Маршалл-стрит. Верно?

— И во время нападения восьмого мая, — уточнила я и, предвосхищая его выпад, поспешила прибавить: — И я не могла бы узнать в нем мужчину, который меня изнасиловал, если бы это не был тот, кто меня изнасиловал.

— Повторите это, пожалуйста.

Я с радостью это сделала:

— Иными словами, я говорю, что выделила его на улице как насильника именно потому, что это и был тот самый мужчина, который меня изнасиловал. Я знала его приметы. Чтобы на него указать, мне нужно было прежде всего знать, как он выглядит.

— Вы находились на Маршалл-стрит и впервые в тот день увидели этого человека. Что он делал?

— Впервые я его увидела восьмого мая, а пятого октября — вторично.

Я заметила, что Гейл подалась вперед и внимательно слушает перекрестный допрос. При этом моем ответе она удовлетворенно откинулась на спинку стула.

— Я же ясно сказал: впервые в тот день. Я имел в виду…

— Не надо меня сбивать, — сказала я.

— Хорошо.

— Так вот, — начала я снова, — в первый раз я при виде его удостоверилась, что это он — то есть человек, который меня изнасиловал, — в тот момент, когда он, переходя через дорогу, сказал: «Эй, крошка, вроде мы с тобой знакомы?», а до этого я видела только его фигуру на другой стороне улицы, когда он разговаривал с каким-то мужчиной в переулке между барами «Уэйинн», «Джиноз» и «Джоз».

Я соблюдала максимальную точность. Сначала я заметила его фигуру со спины и лишь через несколько минут удостоверилась, что это он: когда он со мной заговорил и я разглядела его лицо.

— Он разговаривал с кем-то в переулке?

— Да.

— То есть на каком расстоянии от вас?

— В какой момент?

— В тот момент, когда вы остановились и увидели его.

— Я не останавливалась, я шла, когда увидела его, и… это же улица… он стоял на тротуаре, словом, на улице.

— Вы ему ничего не сказали?

— Нет. Я ему ничего не говорила.

— Он вам ничего не сказал?

— Он сказал: «Эй, крошка, вроде мы с тобой где-то встречались?»

Пэкетт вдруг пришел в возбуждение.

— Он так сказал? Вы утверждаете, что он сказал это тогда — или после того как вернулся из того переулка?

— Он не был в переулке, — сказала я.

Я хотела быть полностью уверенной в своих словах. Мне была непонятна причина такого возбуждения Пэкетта. И потом еще пятнадцать лет я не имела понятия, что защита утверждала, будто Мэдисон сказал «Эй, крошка, вроде мы с тобой где-то встречались?» в момент разговора с полицейским Клэппером. Я заколебалась. Пэкетт что-то замышлял, но я еще его не раскусила.

— В переулке стоял не он, а мужчина, с которым он беседовал. А эти слова он мне сказал в то время, когда я была на другой стороне улицы, возле Хантингтон-холла, и двигалась по направлению от университета. Обращаясь ко мне с этими словами, он пересекал улицу и двигался по направлению ко мне.

— Значит, тогда вы его увидели в тот день во второй раз?

— Да. Но тот раз был первым разом, когда я точно удостоверилась, что передо мной насильник.

— Столько событий, — протянул Пэкетт игривым тоном, будто я рассказывала, как повеселилась на ярмарке, и напридумывала невесть что. — Вы обратились в полицию и сделали заявление пятого октября?

— Да, это так.

— Это было сделанное под присягой заявление, скрепленное вашей подписью?

— Да.

— Вы попросили лейтенанта полиции указать, что это заявление полное, точное и законченное?

— Да, попросила.

— Вы сказали полиции пятого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года, что человек, увиденный вами на Маршалл-стрит, — это тот, кто вас изнасиловал, или вы сказали, что у вас такое ощущение, что это, возможно, он?

— Я сказала, что это человек, который меня изнасиловал восьмого мая.

— Вы уверены?

Он что-то подстраивал. Даже я это понимала. Мне лишь оставалось придерживаться своей версии, в которой он отыскивал изъяны.

— Да, уверена.

— Следовательно, если в заявлении содержатся иные сведения, они неверны?

Я шла вперед по минному полю.

— Да, неверны.

— Вы подписали это заявление, не так ли?

Он не торопился. Я смотрела ему прямо в глаза.

— Да, подписала.

— У вас была возможность прочитать его?

— Да, была.

— Полицейские просмотрели его вместе с вами, прежде чем вы поставили свою подпись?

Это было нестерпимо.

— Они ничего не просматривали. Просто дали мне подписать.

— Как же их фамилии? — неодобрительно спросил он и сверился со своими записями.

Теперь у него был вид победителя.

— Вы проучились четырнадцать лет, — сказал он. — Читать умеете, проблем при чтении заявления не возникло и вы все поняли?

— Да, все поняла.

— Сегодняшнее показание заключается в следующем: вы были уверены, что это соответствует истине. Даже если в заявлении от пятого октября не говорится, что…

Мастин высказал возражение:

— Прошу придерживаться формулы «вопрос — ответ».

— Принято, — сказал Горман.

— Помните ли вы, — вновь начал Пэкетт, — как написали в своем заявлении: «У меня есть ощущение, что этот чернокожий мужчина…»

Мастин поднялся.

— Возражаю. Адвокат читает выдержки из заявления или использует заявление для подрыва доверия. Зачитывание заявления противоречит судебной практике, и на этом основании я возражаю…

— Зачитывать выдержки из заявления не возбраняется, — ответил Горман Мастину. — А вам, мистер Пэкетт, следует более четко сформулировать вопрос, например: «Помните ли вы свое утверждение, сделанное в полиции такого-то числа?» и только после этого зачитать выдержку. Прошу.

— Согласен, — ответил Пэкетт уже без прежнего апломба. — Помните ли вы свое утверждение, сделанное в полиции пятого октября?

— Да.

— Помните, как вы сказали полиции: «У меня есть ощущение, что этот чернокожий мужчина, возможно, тот человек, который изнасиловал меня в мае в Торден-парке»?

Теперь я поняла, на чем он играет.

— Я предпочла бы для большей уверенности взглянуть на заявление.

— Конечно, конечно. Прошу рассматривать этот материал в пользу моего подзащитного: заявление, сделанное Элис Сиболд пятого октября. А теперь попрошу вас просмотреть заявление и ответить, освежило ли оно в памяти данную в то время информацию.

Я пробежала глазами текст своего заявления, и мне все стало ясно.

— Ну да.

— Своим заявлением вы информировали полицию, что уверены…

Тут я его перебила. У меня появилась уверенность, что на последних минутах можно выиграть этот раунд.

— Я сказала, что в тот миг у меня было такое ощущение, потому что сначала я видела только его спину и жесты. Уверенность в том, что это был он, пришла ко мне во второй раз, когда я находилась на противоположной стороне улицы. Указанное ощущение, основанное на его фигуре и жестах, возникло у меня в первый момент, когда я увидела его со спины, но, поскольку тогда я не видела его лица, уверенности у меня еще не было. Увидев же его лицо, я уже не сомневалась, что это тот мужчина, который изнасиловал меня восьмого мая.