— Как далеко вглубь уходит этот грот, от решетки до стены?

— Я бы сказала, на три-пять метров максимум.

— Максимум? — Он словно сделал выпад на фехтовальной дорожке. — Прошу вас посмотреть на материал номер четыре и ответить: вы узнаете это?

— Узнаю.

— Что это такое?

— Это дорожка, по которой он тащил меня в тоннель, а это решетка перед тоннелем и проход в ней.

— Значит, если смотреть на эту фотографию, он потащил вас по этой дорожке, так сказать, в глубь фото? Или я неверно излагаю?

— Тоннель находится за решеткой — вернее, грот находится за решеткой.

Его тактика была мне понятна. Решетка, тоннель, пулеметная очередь вопросов о том, откуда я шла и куда направлялась, на расстоянии скольких метров находилось то или другое. Он просто решил взять меня измором.

— Не могли бы вы указать мне какой-нибудь иной источник света или фонари уличного освещения, которые видны на этой фотографии?

Расправив плечи, я внимательно осмотрела материал номер четыре. Приходилось медленно формулировать ответы, которые парировали бы каждый из его вопросов.

— Здесь я не вижу никаких уличных фонарей, но с правого края есть какой-то свет.

— Далеко на заднем плане?

— Да.

— Есть ли какие-то источники света, не запечатленные на фото?

— Да.

— Есть? — повторил он недоверчивым тоном, призванным показать: девчонка, право, не в своем уме. — Но на фотографию не попали? — Он посмотрел на судью, как будто мои слова могли его позабавить.

— На фотографии их нет, — сказала я. — Ведь эта территория не попала в кадр целиком.

На все, что недоговаривалось в его вопросах-инсинуациях, я старалась отвечать максимально четко и с полным самообладанием.

Он быстро подтолкнул ко мне еще одно фото.

— Это материал номер пять. Узнаете?

— Да, узнаю.

— Это территория, где вы подверглись нападению, не так ли?

— Да, верно.

— Есть ли какое-либо освещение на этом снимке, какие-либо источники искусственного освещения?

— Нет, я не вижу никаких искусственных источников освещения, но видимость была, и… должен же был гореть какой-то свет.

— Вопрос простой, — сказал он настойчиво, — видите ли вы какое-либо искусственное освещение? Разумеется, при полицейской съемке использовались осветительные приборы.

— Не вижу никаких искусственных источников света, — сказала я, — но на фотографии снят только камень, а в камне не может быть никакого света, — ответила я, подняв глаза на него и остальных в зале суда.

— Допустим, — скривился он. — Сколько примерно времени вы провели, по вашей оценке, в этой части парка?

— Я бы сказала, около часа.

— Около часа?

— Чуть больше.

— Прошу прощения, что вы сказали? — Он поднес руку к уху.

— Я сказала: час или около того.

— Час или около того? Сколько времени вы провели на дорожке, ведущей к месту, о котором мы говорим сейчас по поводу материала номер пять?

— На дорожке — около двух минут. Непосредственно перед гротом — около пятнадцати минут.

Я стремилась передать все точно.

— Хорошо. Значит, вы находились на дорожке около двух минут?

— Да.

— И снаружи грота, показанного на материале номер пять, около пятнадцати минут?

— Верно.

— А внутри грота немногим более часа?

— Верно.

Я была измотана, будто меня гоняли по залу пинками. Ход мысли этого человека, его логика были выше моего понимания — к чему он и стремился.

— Итак, я полагаю, вы видели этого человека еще раз в тот вечер? Мне кажется, вы показали, что видели, как он уходил по дорожке?

— Да.

— И это было на каком расстоянии от вас?

— Это было примерно в пятидесяти метрах от меня.

— Примерно в пятидесяти метрах от вас?

Меня раздражали бесконечные повторы моих слов.

Он хотел, чтобы я сбилась.

— Да.

— Примерно в пятидесяти метрах? Это верно? Половина длины футбольного поля?

— Да, я бы сказала, в пятидесяти метрах.

Этим я как бы забила свой гвоздь, но он его тотчас выдернул:

— Очков на вас в тот момент не было, верно?

— Да, не было.

— Когда вы потеряли свои очки?

— Когда я…

Ему не понравилось направление, по которому мог пойти мой ответ, поэтому он подсказал:

— Во время драки на дорожке, не так ли?

— Да.

— Значит, в течение первых двух минут этой потасовки вы потеряли очки?

Я хорошо помнила свой хронометраж:

— Во время борьбы, которая происходила за пределами садовой дорожки.

Он тоже ничего не забыл:

— Значит, вы находились две минуты на дорожке, а затем пятнадцать минут у решетки, снаружи, и именно в этот пятнадцатиминутный промежуток у вас упали очки?

— Да.

— Скажите, на дорожке вы боролись или он просто неким магическим образом переместил вас в пространстве?

От этих слов, «переместил вас в пространстве», сопровождаемых театральным движением вытянутых рук в сторону, меня охватила ярость. Чтобы куда-нибудь направить свое бешенство, я презрительно посмотрела на его туфли. Мне вспомнился совет Гейл: «Если собьешься или занервничаешь, попросту рассказывай, как было дело».

— Одной рукой он пригвоздил мне руки к бокам, а второй зажал мне рот, поэтому я практически не могла отбиваться и согласилась не кричать, а когда он убрал руку ото рта, я закричала, и вот тогда началась борьба.

— Вы все время находились в той первой точке, где вы остановились, или вас туда переместили?

Мы словно существовали в разных измерениях. Я продолжала выслушивать то, что было неоспоримой правдой, и отталкивалась от этого. А он использовал фразы вроде «где вы остановились», будто я действовала по своей воле, будто у меня был выбор.

— Я шла своими ногами, да.

— Он стоял позади вас, не так ли?

— Да, позади.

— Вы дали сегодня… довольно подробное описание. Вы показали, что находившийся там человек был ростом в метр шестьдесят — метр семьдесят, широкоплечий, невысокого роста, но очень мускулистый — и вы показали, что у него было что-то — не могу разобрать собственные записи — от…

— Боксерское, — сказала я.

— Приплюснутый нос?

— Да.

— Миндалевидные глаза?

— Да.

— Значит, согласно вашим показаниям, вы представили всю эту информацию полиции восьмого мая?

— Восьмого мая меня попросили воссоздать общий портрет по отдельным чертам.

— Представили ли вы полицейским, которые должны были вести розыск подозреваемого, сведения, сообщенные здесь сегодня?

— Повторите, пожалуйста.

— Представили ли вы полиции восьмого мая только что отмеченные мною сведения, которые дали в своих показаниях сегодня?

— Не помню, привела ли я все эти сведения. Привела большинство из них.

— Подписали ли вы восьмого мая заявление, излагающее вашу версию случившегося?

— Да, подписала.

— Не освежит ли вашу память, если я покажу вам заявление и дам возможность просмотреть его?

— Хорошо.

— Прошу рассматривать этот материал как вещественное доказательство в пользу моего подзащитного.

Пэкетт вручил один экземпляр мне, второй судье:

— Я предъявляю ваше заявление для того, чтобы вы его просмотрели, и обращаю ваше внимание на нижний абзац, в котором, по моему мнению, и содержится основное описание; а также для того, чтобы, изучив его, дали мне знать, что вы закончили ознакомление и тем самым освежили в памяти описание, данное вами в полицейском управлении восьмого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года.

Пока я просматривала записи, он специально говорил без умолку.

— Итак, вы получили возможность ознакомиться с заявлением?

— Да.

— Скажите, пожалуйста, что вы сообщили полиции восьмого мая?

— Я сказала: человек, напавший на меня в парке, — негр, возраст около шестнадцати — восемнадцати лет, рост ниже среднего, телосложение крепкое, вес около ста пятидесяти фунтов. Был одет в голубую футболку с длинными рукавами, джинсы темно-синие. Волосы короткие, африканского типа. В случае задержания намерена подать исковое заявление.